Вспомнился некстати их с Кирой недавний визит в туалет. Ева сразу же нырнула в кабинку, но потом высунулась, потому что Кира в соседнюю, как обычно, не зашла. И увидела, как подружка, отойдя к окну подальше, спускает джинсы, оставив трусы, раздвигает руками ягодицы, чтоб спустить живот побесшумнее, фырчит, крутит тазом, разгоняя запах, и снова натягивает джинсы. Не отчубучит ли чего в этом роде Марьяха, нет ли в её приседе зловонного какого умысла? Да и без оного легко опростоволоситься. Попа-то чует холодный воздух, свободу, может и инстинкт туалетный сработать.

     Нет, не отчубучила. Вот поднялась, выпрямилась. Попа внырнула в свой джинсовый домик, распёрла его снова. Похоже, хозяйка и не подтягивала даже. Снова приличная по нашим временам полоска наготы. Почесала где-то в тех местах только, может, незаметно чего и поправила, подтянула. Не вспомнив, что многое видно, и просто неудобно там чувствовала, вот и поправила машинально.

     Вот как удобно без талии! Будь какая-никакая, затягивайся пояс выше широкого места таза — и при глубоком приседе-нырке джинсы либо лопнут, либо тебе чего-нибудь раздавят или сломают, в лучшем случае — сожмут до вскрика. А тут — красота, вылезло тело — влезло, до крайностей не доводим. И неприличного, по большому счёту, нет ничего, даже попкина расщелинка не обозначена, не стринги то есть и не какие-нибудь "танги". Полнопопенные трусы, хотя и треугольные, не шортенные.

     Ева отошла от оторопи. А Марьяха, словно опробовав смелую пантомимику, аж обнаглела, глубокие приседы пошли один за другим, почти уже беззвучно. Путь опробован, чего ж шуршать. А вот подпукивать начала, но в меру, трусы на попе аж колыхались. Из-за сосредоточенности на учёбе, простим уж её. И Ева стала отдыхать глазами на большой светлой заднице, когда сверху, на экране, неприличнело.

     Позже, летом уже, гостя дома на каникулах, она как-то шла с отцом по деревенской улице, а впереди них вышагивала полная и высокая девица в низких, не свойственных ещё для деревни, джинсах. Уронила сумочку, отступила на шаг назад, наклонилась, гибкость в пояснице хреновая, присела тогда. И выныривание попы повторилось. Ева испуганно поглядела на отца, ожидая негодования, поучений, мол, так не поступай, но он только хмыкнул.

     — Чего-то напоминает, — почесал он в голове. — А-а, двустволку. Будто переламываешь её, чтобы перезарядить, внутренности и выглядывают. У патронов тоже попки, тоже блестят. — Девица, уже выпрямившаяся, недовольно оглянулась и ускорила шаг. Блестели у неё стразы на стрингах. — Кожух пистолета тоже так от ствола отходит. Теперь вот и девки туда же, "патрон" им загони… Ты чего покраснела, дочка? У тебя талия, тебе так не оплошать.

     Совсем отогнать срамные мысли не получалось. Ева поневоле размышляла о связи раздетости с распущенностью. Старалась в порно-паузах думать и за ту, и за другую сторону.

     В принципе, кисейные блузки по праздникам допускались и в стародавние времена. У них дома даже фотография есть, молоденькая мама получает школьный аттестат. Допускалось даже, чтобы сзади сквозь кисею был виден лифчик, но спереди должны бушевать кружева, закрывать грудь капитальнее даже, чем простая ткань, бельё проступать не должно.

     Только вот бюстгальтер должен быть парадным, чистым, ни в коем случае не прозрачным. Сзади, где он виден, особенно таить и нечего, не полоску же обычной кожи, значит, непрозрачность эта "впрок", даёт понять мужскому глазу, что спереди всё хорошо упаковано, нечего кружева взглядом сверлить.

     Упакованная по всем правилам стыдливости Ева однажды заметила, что у некоторых её одноклассниц спереди сквозь положенные кружева проглядывают белые треугольнички, но очень уж маленькие, никак не соответствующие выносу бюста вперёд. Судя по объёмам, прикрывались только околососковые кружки. Неужели? Хотелось рассмотреть поподробнее, но стеснительно было. И всё же однажды наша стесняшка углядела сероватую, почти под цвет тела, периферию чашек. Сами-то чашки, оказывается, полномерные были!

     Нечего и говорить, что блузка заправлялась в юбку не ниже колен, о голых пупках, как и низких трусах, тогда и слыхом не слыхивали. Трусы были большие, зимой зачастую — бязевые, всё хорошо облегали, покрывали.

     Пупок… Откуда он взялся? Когда-то парни жадно ловили глазами девичью щиколотку, выныривающую из-под многочисленных шуршащих юбок — тот же кайф, что и ныне от вида вывернувшейся из чашки груди. Потом край юбки пополз вверх, вверх, ноги боролись за право себя показать. Уже на памяти Евиных родителей дошло дело до мини-юбок, а когда Ева была совсем девочкой, мини-юбки выродились в "широкие пояса", чуть нагнёшься — промежность на виду.

     Казалось, сокращать материю больше некуда. Но вот, откуда ни возьмись, вынырнул пупок и открыл второй фронт. Теперь против косной юбочной материи боролась и кожа живота. Можно понять, если животик у тебя красивый, но в дело включились и безобразные животищи (и надпопищи), прыщавые, со складками жира, иной раз и не вполне чистые. Считали, что мужскому глазу не эстетика нужна, а голая правда.

     Против такого напора не могли выдержать даже джинсы. Всё стало на низком ремне, летом и зимой. Женские органы, оказавшиеся в опасной близости от продуваемых зон, никто в расчёт не брал, а сами они получали слово, скромняжки, только уже воспалившись. Зато уж и слово это было! Одна девчонка еле из дома пришла, на лекции терпела-терпела, хотела отпроситься, но так её припекло, что вдруг завопила.

     И "широкие пояса" превратились в пояса довольно средней ширины, размером как раз с ту волосато-губастую цитадель, которую сдавать на всеобщее обозрение ещё не пришло время.

     Ева вдруг вспомнила, как когда-то Кира обратила её внимание на закрытый пупочек, мол, чего ты его таишь?

     — Да ты что! Я представить себе не могу, что будет, если кто-нибудь послюнит палец и проведёт вокруг пупка!

     — Так уж и послюнит!

     — Не знаю, но мне чудится, что похабник обязательно послюнит палец, чтобы сильнее обидеть. Но и без того это противно, щекотно, позорно. Нет, ты как знаешь, а я ни за что пупок не покажу, и не намекай даже!

     Правда, городская жизнь быстро развеяла деревенские "предрассудки".

     Ну хорошо… то есть плохо, но ведь обнажёнка ещё не есть распущенность. Посмотрим на мужчин, что они обнажают. Здороваясь, снимают перчатку, заходя с улицы в дом — шапку. Подражают рыцарям, в одном случае показывающим, что в руке нет оружия, в другом — что доверяют хозяину дома, не ждут от него подвоха.

     Но разве женщины не могут подражать в этом мужчинам? Ведь знаменитейшие скульпторы античности и эпохи Возрождения ваяли женские тела обнажёнными, утверждая эталон красоты. Скрывать эту живую красоту можно только подчиняясь нормам морали, либо не доверяя окружающим. Ну, нормы приличного со временем меняются, и почему бы времени не помочь, не выступить застрельщицей? Да чего там застрельщицей — почему бы не поддержать подруг, чтоб не выглядели "белыми воронами", это ведь первый шаг трудно сделать. А доверие мы обыграем, как в случае с шапкой.