В ней-то всё дело и было, в поперечине. Это такая довольно широкая пластина из чёрного пластика, а главное — тяжёлая. Чернота скрывала всаженную внутрь свинцовую дробь, словно из ружья — в утку. А лямочки через плечи блестящие, скользкие, всячески помогают свинцовому заду уравновешивать передние женские тяжести, коромыселки эдакие.

     Кире сказали: следи за боковыми застёжками, и когда почуешь, что там напрягается, приходи, будем юстировать равновесие. А ещё нужно было отформовать поперечину по спине, но это она отказалась, чтоб сэкономить, и без того дорого вышло, словно не свинец там сидел, а платина какая, но ведь и изобретателя такой штуки надо вознаградить, не так ли?

     Взяла инструкцию. Пришла, показала Еве. Эх, и повеселились же они тогда! Выдержали пластину в горячей воде — температура особая, не кипяток, время строго определённое. Кира легла на скамейку лицом вниз, Ева накрыла её простынёй, сверху наложила горячую чёрную "задницу" и с силой прижала. Ну, Кире небо с овчинку. Вскочить не вскочила, а вот матюгнуться не избежала, да ещё и завозилась, заизвивалась. Терпи, казак, атаманом будешь! Как ещё иначе размягчить? А ведь и ещё давить пришлось, и тут она уже ругалась и на жару, и на то, что ева плохо давит, и вообще непонятно на что. Хэк, хэк — обеими руками, как при непрямом массаже сердца, а со спины он ещё непрямее. Шлёп, шлёп, вроде садится, облегает тело, не пружинит. Кира эхала, крякала, охала, старалась не вопить, не дома, чай, нечего звать, как на лишение девственности.

     Потом встала, надела гальтер, как положено, застегнулась. Ева осторожно вытащила простыню, и от приятной теплоты спину снова бросило в жар. Как говорится, на молоке обжёгшись… И снова — прижимы, формовка, прямо прожаривание тела, словно медицинская процедура какая. Для верности легла Кира снова на живот, а Ева попой сидит на её поостывшей порядком планке, ноги подогнула, ступни на подружьей попе, а руками края свинцовки к бокам прилаживает, давит. И механически удобно, и солидарность проявлена, попе-то тепло, как и спине. Елозит, елозит, но не бросать же подружку.

     Зато потом, когда всё остыло, как клёво всё стало! К спине всё прилегает, как родное, через одежду не выпирает почти, удивительно приятное чувство уравновешенности. И душа как-то уравновешеннее стало, просто удивительно.

     Поносила Кира, а скоро охладела, как та планка. К концу дня устают ключицы, словно от коромысел, а уравновешенные груди сильнее дёргаются при ходьбе, в резонанс ногам попадают. Это для плавно плывущих "пав" такая оснастка хороша, для стоячих преимущественно дев, но никак не для динамичных, задорных, подвижных.

     Но в запасе оставила — вдруг пригодится, пощеголять.

     Так вот, Ивоннин лифчик чернел изнутри привычно, а всю остальную, верхнюю одежду Ивонна умела носить так небрежно, что она казалась временно накинутой сверху — уступка холоду или общественной морали. Это легко удавалось делать, когда накидывалось что-то лёгкое, просторное, парусящее на ветру и крутящееся при поворотах тела. Небрежность ношения более плотного отрабатывалось долгой практикой, подчёркивалось умелыми жестами. Так, девушка умела огладить себя по воображаемой линии декольте, тыльной стороной ладоней так отталкивая свитер или пуловер, что пренебрежение сквозило за версту. И отпуская кромки, как бы нехотя разрешая им, плебеям, вновь коснуться её патрицианского тела, давала понять, что носит эту "хламиду" не по своей воле — приходится потому что.

     При такого рода жестах ладони никогда не задевали чёрные лямочки, они либо шуршали не телу, "не замечая" оснастки, либо ласково потирали её, как потёрли бы напрягшиеся сухожилие или край выступившего ребра.

     Трудности наступали, когда зимой надевалась водолазка — с обширным воротом холодновато всё-таки. Ну, во-первых, она выбиралась настолько прозрачной, насколько это возможно для ткани, которая ещё и теплоту хранить обязана. Проступающая чернота смотрелась как символ родства к коже, прозрачность — как символ наносного, чужеродного, временного. Но главное — пантомимика. Ивонна умела как бы непроизвольно так мотать торсом, нагибаясь к упавшей вещи либо оборачиваясь к собеседнику, что грудь её размеров в обычной упаковке заносило бы немилосердно. И раз бюст не поддавался, двигался с телом, как влитой, то причина тому на виду, вон она, рельефно темнеет из-под обтягивающей, но второстепенной, как кажется, водолазки. Как печать на заламинированном документе важнее слоя пластика. Иногда удавалось и пошуршать ею о лифчик, тем самым показав, кто подвижнее и, значит несерьёзнее, а кто постоянен, непреклонен и сроднился почти что с защищаемыми телесами.

     А когда Ивонна летом стояла на ветру в трепещущем, парусящем топике, её формы казались высеченными из мрамора, а одежонка откуда-то прилетела, случано зацепилась и вот-вот сорвётся, улетит, вновь открыв для обозрения классические женские формы.

     Ещё она любила ходить в белой майке с огромным треугольным вырезом спереди, перечёркнутом какими-то завязочками. Тут уж бюстгальтер являл себя миру во всей красе — босые груди из такого выреза просто повываливались бы, ведь чуть не на пупке сходится — и сходился бы, если бы майка потрудилась закрывать пупок.

     Внимательный наблюдатель при этом заметил бы, что бюстгальтер хоть и по-всегдашнему черный, но по форме чуть-чуть иной: вместо отдельных чашек, сходящихся друг к другу под чётким углом, перёд являл собою нечто типа жёлоба, уширяющегося по краям и чуть (но самую чуть) сужающийся в центре, так что груди не были чётко разделены упаковками, а "братались", точнее, "сестрёнились" в общем пространстве. Так иногда носят на пляжном волейболе, когда стягивать надо.

     Да, столь большой треугольный вырез плохо уживался бы с двучашечником, то одна, то другая чашка из него выходили бы, кант задирался, симметрия нарушалась, то и дело оправляй. "Коммунальный жёлоб" не в пример лояльнее к вырезам.

     Правда, это подмывало упорно создаваемый образ "единого лифчика". Но, господа, и так понятно, что современная женщина не может обходиться одним комплектом белья. Современные ткани не отменили стирку, поскольку не отменили пыль, грязь, потение и прочие выделения женского организма. Значит, неизбежно наличие хотя бы двух "братьев-близнецов", а лучше — больше, по финансовым возможностям. И так ли уж им обязательно быть именно близнецами? Почему бы не поразнообразить чуток формы? Тело будет иметь выбор, прислушиваясь к ощущениям и, быть может, окончательно выберет то, что ему любо.

     А может, и не отдаст окончательного предпочтения, а будет предаваться жизнерадостному разнообразию.

     Впрочем, изредка, обычно в сильный ветер, Ивонна надевала блузку с длинными рукавами и глухим воротником, полностью закрывающую торс. Лифчик виден не был, но он всё равно напоминал о себе: на ходу все складки блузки колыхались на ветру — аж трепетали, и только две "скалы" на фоне этого штормящего "моря" оставались непоколебимы, не меняли форму и только лишь чуть-чуть покачивались из стороны в сторону, согласно переступанию ног. Демонстрировали нерушимую слитность с телом самых его капризные частей. А кто её обеспечивает? Знаменитый чёрный бюстгальтер!