– Меня ты не проведешь, болтун. И тот одинокий засранец, что прятался в траве с арбалетом, не испугает меня.

Конрад не стал препираться с разбойниками, а просто прыгнул. Перекувырнувшись на траве, он достал кончиком меча пах ближайшего из разбойников, затем цапнул визжащего от боли бандита за ремень и дернул на себя.

Второй из разбойников, стоявший справа, выстрелил в упор из лука и в ужасе увидел, как стрела входит по самое оперение в задницу его товарища, которым закрылся стоявший на коленях стражник.

Конрад быстро вскочил, и, с трудом подняв полуживого хрипящего бандита над головой, кинул его на пустившего стрелу дружка. Главарь тем временем отбросил бесполезный в ближнем бою лук и достал из-за спины длинный зазубренный нож.

Старик, до того с изумлением следивший за действиями неведомого заступника, крикнул на ломаном «языке короны».

– Берехись! Сзаду!

Конрад не глядя ударил босой ногой назад и попал в мягкое. Главарь схватился за живот, однако стражник не дал ему опомниться, с силой ударив кулаком бандиту в квадратный подбородок. Полыхнул зеленым пламенем браслет – подарок Тиля. Предводителя шайки резко отбросило назад, на край вырытой стариком ямы.

Бандит, махая руками, как мельница крыльями, старался удержаться на краю, но, потеряв равновесие, рухнул спиной прямо в яму, едва не прибив вовремя отскочившего старичка.

Лозоходец не растерялся. С усилием, подняв тяжелый ржавый заступ, он опустил тупым острием прямо на лицо в ужасе завопившего главаря. Заступ разрубил переносицу злодея и вошел в голову на два пальца. Старику на лицо брызнула струя крови. Труп разбойника задергал ногой. Все было кончено.

Повернувшись назад, Конрад увидел, что второго, живого разбойника и след простыл. Выбравшись из-под тела товарища, он убежал в лес.

Конрад подошел к трупу со стрелой в заду и мечом в паху, выдернул свой анелас из раны и вытер о край рубахи мертвеца.

Подбрел бледный Ян. Певец внимательно следил за схваткой, но ничего не мог сделать, ибо едва держался на ногах. Менестрель потерял много крови, однако сам сломал и вытащил пробившую плечо навылет охотничью стрелу.

Бард свалился на землю и старик, проворно выбравшийся из ямы, сразу оказался около него.

Сжав сухими ладошками обе раны, старик склонился над пробитым плечом и стал нашептывать заговор. Конрад с удовольствием наблюдал, как кровь прекращает течь из ран, наконец, она вовсе остановилась.

Ян тем временем, кусая губы, вращал мутными белками выпученных глаз. Лицо его заливал пот, а из груди доносились тихие хрипы.

Старик жестом велел зажать Конраду отверстия от стрелы, сам отбежал к валявшейся неподалеку переметной суме, долго рылся там, и с торжествующим криком подняв над головой мясистый синеватый лист какого-то пахучего растения, подбежал к бессильно раскинувшему ноги лежащему Яну. Разорвав лист надвое, старик плюнул на половинки листа, отчего слюна изменила цвет на зеленый и зашипела, запузырилась. Приложив обе половинки к дырам на плече Яна, старик замотал чистой тряпицей плечо менестреля и на ломаном общем королевском сказал: «Шить бутет».

Яну быстро полегчало. Лист, очевидно, содержал какой-то сильный природный наркотик, потому что певец почувствовал себя неизъяснимо спокойно и хорошо. Старик же, яростно жестикулируя руками и вращая буркалами желтоватых, полуслепых глаз, что-то Конраду объяснял на своем причудливом, похожим на карканье ворона языке. Стражник внимательно слушал старика, затем, когда тот попытался дотянуться до руки капитана, чтобы поцеловать ее, Конрад отдернул ладонь.

– Перестань, отец. В конце концов, я представитель закона. Я должен был вмешаться.

Дед утер длинный, крючковатый нос шишковатым кулаком:

– Зако-он? Чаго-й тить за закон ат? Хде ты тута, милок, законы то зришь? Кабы не вы, меня бы уж порешили да прикопали недалече! Я уж с белым светом прощалси! Гады запрягли потаенный клад искати. Я вить лозоходец добрый. Чую, где вода камень точит, озерца подземные, речушки, клады, если надыть. Вот они мене и повязали, скоты, ни дна им, ни покрышки!

Дед оказался изрядным балаболом. Конрад еле сумел остановить его.

–Погоди, отец. Так чего ж ты им клад не отдал? Жалко стало?

Дед хитро прищурился, поправил веревку, что опоясывала длинную, почти до колен, вышитую бисером белую рубаху, изрядно замызганную землей и грязью, и, с вызовом глядя на стража, ответил:

– Невместно показалось! Такому сволочью, воронью черному, еще и монету в зубы? За что боролись, на то и напоролись!

Конрад с трудом понимал отдельные слова старика, но, в общем, смысл был понятен. Каждый офицер стражи был обязан знать несколько языков, чтобы вести допросы. Таер не был исключением.

– Так что же ты здесь копал, на пустом месте? Надеялся, что они перемрут от скуки или просто разойдутся?

Дед тряхнул головой. Запустив пятерню в косматые, седые лохмы, он почесал затылок, затем черными от грязи ногтями стал сдирать с лица корку запекшейся крови, брызнувшей на него из смертельной раны на лице главаря.

– Нет, добрый молодец. Оно не так просто. Чай, по уму делають. Клада тут нетути. Под ентой березой моя лоза другое почуяла. Здесь мертвяк сопит, чавкает. Я его чавканье сверху услыхал. Дай, думаю, раскопаю его. Пущай меня сожреть, зато и лихоимцами не побрезгует. Слыхал, чаго оне с моей внучкой сотворить собиралися?

Конрад подошел к краю ямы, где лежал труп главаря.

– Так здесь, как я тебя понял, видергенгер лежит?

Старик вытаращил глаза, показывая, что слово ему не знакомо.

– Возвращенец, говорю?

Дед закивал:

– Да, Нелапси! Страшный убыр, блаутзаугер – по вашему, по королевскому! За одну ходку деревню могет вырезать. Чую, давно здесь лежит! Злой аки пес цепной, отгрыз уже себе все, до чего дотянуться зубами смог! Надо будет из веси люд пригнать, чтоб башку ему отхряпать. Наверняка, убивец схоронен. Давно уж, лет пяток! Что его в могиле держит, единому вашему Отступнику ведомо. Знать, ворожил умелый человек, долгих лет ему! Мне еще чуток до него оставалося. Глядишь, к закату бы управилси. Ужо не ведаю, пробудился бы, али нет, но все же, авось и схарчил бы паразитов! А до деревни далече. Сутки пути. Он бы туды все равно за ночь не добрался, полыхнул бы на ясном солнышке, как сухая лепешка коровья!

Конрад невольно восхитился мужеством старика-кочевника. Манцаров не любили многие, за их неряшливость, лень и чрезмерную любовь к выпивке, но порой, среди этого, лишившегося своей огромной земли на северо-востоке, народа, попадались настоящие мудрецы и герои. Государство манцаров Ростания некогда находилось за океаном, и занимало обширные, почти пустые территории, доставшиеся манцарам легко и непринужденно. Эта легкость не осталась безнаказанной. Многочисленные кочевые племена, хлынувшие с юга и востока заокеанских территорий, разорвали на клочки Ростанию. Манцары не удержали обширных владений и ассимилировались с народами диких племен, северных империй, Рыжих островов и, наконец, Треснувшего Королевства. Забывшие почти все свои обычаи, обряды и растерявшие духовные ценности, манцары являлись для жителей Треснувшего Королевства неприятным напоминанием о том, что может случиться с ними, если их страна развалиться окончательно. Единственное, что осталось у манцаров – так это их бесшабашная смелость и отчаянность. Кочевники не боялись никого. Между тем, слово «кочевники» мало подходило для манцаров. Больше половины из них уже осели, а те, что еще мыкались по свету, были одержимы одной общей целью – найти себе новую страну, новые земли, чтобы возродить славу своего народа.

Конрад иногда по долгу службы встречался с манцарами и более или менее понимал их причудливую речь.

Старик, хлопотавший над Яном, приговаривал:

– И-и, касатик! Куды тебя пес понес, на помочь старику? Хрен бы со мной, старым! Вам вить жить ишшо, да плодиться! Чай вить, зазноба-то есть? А?

Ян захлопал глазами:

– Я вас не понимаю.

Старик перешел на ужасный ломаный общекоролевский: