Богемная Лилия предпенсионного возраста из города-спутника посетила наш областной, как бы мини-столтца, зашла и ко мне. Поэтесса, скульптор – абсолютно «свободный художник», это декларируется в каждой её черте – в походке, в осанке, в прическе, в балахонистой одежде. Даже запах от её тела раньше исходил, при всей её чистоплотности, особый, какой-то сложносоставной, но в последнее время, правда, пропал – с приходом признания и востребованности её работ.

Рассказывала, как бывший муж продолжает её атаковать:

– Он же сдвинутый на своей работе и на сексе, не может без него. Не исключаю, что вернусь к нему, но эта его фиксация на сексе для меня тяжелее, чем его запои. А меня опять тот мой бывший любовник манит. Он, правда, глупый. Но красивый… Вот, смотри на фото, – я не увидела даже шаблонной привлекательности, совершенно детское, глупое лицо, – а ещё у меня дружба с больным спидом, и он голубой. Но мне с ним так интересно, он такой умный! – снова показывает фотографию в телефоне, и тоже – я не вижу привлекательности, а вижу на этот раз лицо психически больного человека.

– Ну, ты уж с ним не спи.

– Нет, конечно, да мне от него это и не надо. … Мне бы вот увлечься кем-то из реальной жизни, чтоб вживую. … Так-то – мне интересен Иисус, но это – миф. А из живых – Экхарт Толле, он хотя бы существует. Кем бы вот ещё живущим сейчас увлечься? Тебя какие мужчины привлекают?

– Увлеченные, которых прёт от своей деятельности.

– Да, меня тоже.

– Тогда – чем привлекает тебя Иисус? Его от чего прет?

– Ну… от вразумления, от просветительства…

– А если мне не нужно его вразумление? И если, к примеру, станет никому не нужно – он так же будет это делать? Да ну… Как-то не вдохновляет.

Разговариваем о том, о сём, Лилия перечисляет, что в её жизни должно присутствовать ежедневно:

– После полезного завтрака прогулка на велосипеде, потом поработать-потворить часа два-три, обед, отдых, часов в 5 – обязательно секс, ну и – потусоваться вечером.

– Так бывший муж тебе вроде и подходит…

– Да? Чет… не думала о нем с этой стороны.

Одна моя подруга юности живет в монастыре. Мы вместе с ней учились в институте на одном курсе, но на разных факультетах, сблизились в стройотряде, а потом на последних курсах подрабатывая ночными санитарками в срочной операционной городской больницы.

Мы много лет не общались, я нашла её после долгих поисков по соцсетям через её племянника – помогло то, что у подругиной сестры очень необычное имя, как и у неё самой. Это было целое расследование…

Короче – нашла, связь установила, и теперь мы периодически созваниваемся, с поочередной инициативой: то она мне, то я ей.

Многим странно, когда я рассказываю, что кто-то из моей прежней жизни живет в монастыре. Но что ещё страннее: сама она кавказской национальности и из мусульманской семьи, а монастырь – христианский и мужской, и какая она была: современная, начитанная, умопомрачительно эффектная, стройная, очень модно одетая. Какой там монастырь!… Она была воплощением девушки из заграничного журнала – её отец был военным врачом, и они до нашего города несколько лет жили в ГДР. В их семье было три дочери, моя подруга была старшей.

И вот сейчас её жизнь такова: родители и младшая сестра давно умерли, средняя сестра много лет живет с мужем и детьми за границей. Недвижимость оставлена в Грузии, в последнем месте службы отца – за гроши переоформлена на соседей. А сама она… пасет и доит монастырских коз. Любит их трепетно, у нее их семнадцать. Я предлагала ей переехать в женский монастырь, что в нашем городе: "Всё то же самое, только без коз". Она воскликнула: "Да ты что! Я без них не могу! Они такие!…" А руки у нее от постоянной дойки опухают и болят, и тогда она временно идет работать в монастырскую лавку – продавать свечки да крестики. Помня о её индивидуальной, выделяющейся внешности, прошу:

– Опиши, как ты сейчас выглядишь.

– Почти вся седая. На голове – платок выцветший с блеклыми цветами. Куртка, юбка, сапоги. Штаны камуфляжные, но я их под юбкой прячу, батюшка штаны не разрешает нам носить, – она так и осталась новатором в одежде.

Разговаривать мне с ней приятно и интересно, наша с ней интимная дистанция сохранилась. Подруга не утратила своей чистоты, прямоты, редкой искренности. Одну пору мы с ней одновременно читали "Братьев Карамазовых", обсуждали, там много про монастырскую жизнь, а через это – говорили и не про монастырскую.

Недавно, читая книгу о еврее, служившем в христианском монастыре, а позже ставшем католическим священником, я написала ей сообщение: «почитай «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой». Вечером того же дня она мне перезвонила и подробно расспросила о книге, я в двух словах рассказала сюжет – где, в какие времена… Потом добавила:

– Автор на встрече с читателями рассказала, что те детали, которые ей пришлось придумать, чудесным образом потом были подтверждены, что и на самом деле так и было. И она считает, что это «Богом был дан такой знак – Всё правильно!"

– Ох, как хорошо! Значит, там правда написана! – её голос оживился, она обрадовалась, что есть что-то интересное, чему она сможет поверить. – Я сейчас не в монастыре, но мне оттуда передали, что получили для меня письмо от тебя (и фамилию мою назвала), у нас дьякон с такой же фамилией, старенький, немного странный, хороший такой…

– Ты здорова, не болеешь?

– Нет, я у племянника, у него дедушка умер.

– Ой, жалко как, родители его так рано умерли, сейчас ещё меньше близких осталось. Да, жизнь так коротка…

– А мне кажется, что я живу уже лет триста, – какое у нас разное ощущение времени жизни…

Однажды я наткнулась в соцсетях на возмущенную статью о том, как в монастырях "у послушников и трудников забирают паспорта". Спросила у подруги в сообщении, а как у них. Она перезвонила, рассказала:

– У новичков – да, забирают, чтоб не украли чего, а потом – возвращают на руки, кого уже знают. Это – нормально, а то всякие же забредают к нам, и странных среди них много. Мой паспорт у меня.

Верят ей, значит. Или знают, что – куда она, без своих коз…

Спустя несколько дней я опять написала ей сообщение – уточнить для оформления своей пенсии годы нашей с ней работы в стройотряде и в больнице. Она перезвонила – говорит, что у нее на телефоне нет функции написания сообщений. Я не знаю о таких телефонах, мне кажется, она есть даже в самых древних. Не умеет?.. Слово "пенсия" её напрягло – мы же с ней одногодки.

Год мы вспомнили не сразу, пришлось порассуждать, что за чем шло. Сначала стройотряд, потом уборка картошки в колхозе, где мы уже были дружны со стройотрядовскими, а картошка была точно на втором курсе… Заодно всплыли давно забытые дорогие фамилии. И только на следующий год – больница, срочная операционная. Уж не знаю, как у нее, а у меня картинки того времени всплывали одна за другой – лица, двухэтажные нары, студенческая свадьба в бараке… Говорили мы – как вчера расстались, на одном языке, с тем же ощущением близости и доверия.

Позвонила Инна Ивановна – можно ли ко мне зайти, и после моего согласия была у меня уже через двадцать минут, хотя обычно добиралась до меня около часа. Не замечая, одна я в кабинете или нет, зашла трясущаяся – руки, плечи и голова её подергивались.

Рассказала, как согласилась подработать уборщицей в ближайшей к дому аптеке:

– Пенсия маленькая, а меня там знают, что чистоплотная. Поэтому, наверное, сами и позвали.

Потом заведующая аптекой предложила ей работать на её ставке напополам с соседкой из её же подъезда, иностранкой Ашхен, которая с мужем и взрослой дочерью три года живут тут на съемной квартире с временной регистрацией, и все трое не работают.