«Это я, но и не я. Я и не я. Это – обычная наша писательская химия-алхимия: что-то берешь от себя, что-то от людей, что-то неизвестно откуда, из воздуха, и начинаются вот такие сложные сплавы» (Татьяна Москвина, «Москвинские новости»).

Захотелось мне записывать о тех коротких встречах, которые случались у меня в последнее время. Сопряжены они были частично с тем, что я работаю в организации, находящейся практически в центре города, и в течение рабочего дня на несколько минут знакомым удобно встретиться именно здесь, в этом районе. Место здесь приятное, красивое – по соседству огромный музейный комплекс с часто проводимыми выставками, тематическими и продуктовыми ярмарками. Вход в него с широкими, во всю стену, лестницами. Перед ними – огромная площадь в двух уровнях, вымощенная узорной плиткой к чемпионату по футболу, с благородными ковано-деревянными скамейками.

Генрих Боровик в телепередаче "Линия жизни" сказал, что «… жизнь человека состоит из встреч: вот человек появляется, через какое-то время встречается – осознанно встречается – со своими родителями. Потом встречается со своими школьными друзьями. Потом жизнь – женитьба или замужество, и затем появляются дети – встреча со своими детьми". Но помимо таких важнейших встреч есть и маленькие встречи, короткие по времени. Из них, как из маленьких разноцветных стеклышек в калейдоскопе, складывается узор ощущения жизни на какой-то период, пока рука судьбы не перевернет тело-трубку калейдоскопа, и не сложится новый неповторимый узор.

Сначала моя рука взяла название "Короткие встречи", как самое точное. Но слишком это словосочетание ассоциируется с известным фильмом Киры Муратовой. Не всегда название фильма закрепляется так крепко, не позволяя использовать его в чем-то другом, но здесь именно так – закрепилось.

Ладно, пусть не "короткие встречи". Тогда как – "быстрые встречи", "маленькие", "кратковременные"? Такие маленькие встречи, встречки, встречечки…

А «встречки» – может, даже и ничего. Ассоциация сразу, конечно, с движением по встречке. Но мне это даже нравится: обычные встречи – они бывают деловые, назначенные, запланированные, с последующими результатами, посвященными чему либо. А «встречки» – они и есть, как те дорожные "встречки": всегда между двумя или более, находящимися в течение дня (и по жизни) в движении, с нарушением обычного ритма, всегда – лицом к лицу, и часто – со столкновением, то есть, с некоторым потрясением, новым видением друг друга, да и себя, в неожиданном ракурсе.

Приходила как-то давняя приятельница Фая – шла мимо моей работы, зашла повидаться. Разговорились про подруг. Она стала рассуждать:

– Я вот как думаю: «подруга» – это от слов "под руку", кого я могла бы взять под руку и опереться на нее. У меня есть подруга, она кореянка чистопородная, – Фая говорила спокойно и уверенно, не сомневаясь в своих открытиях, – А ещё иногда думаю: вот "головной убор" и "уборная" – не случайно ведь с одинаковым словом. Это же чтоб из головы убиралось все ненужное.

Еще рассказывала, как она, мусульманка, с русским мужем ездила в православный монастырь:

– Монах в монастыре подошел к нам и говорит: «Давайте я вас сфотографирую». А ведь нельзя же в монастыре фотографировать. И я понимаю, что для нас это, как венчание…

Фая ни дня в своей жизни не работала – дом, дочь, внуки. Официально числилась в мужниной фирме, и по наступлению пенсионного возраста стала получать пенсию.

Как-то раньше разговаривали с ней, она с заученной важностью в голосе так обосновывала свою незанятость:

– Мне муж сказал, что дочь – на мне. Поэтому и не пошла работать. А когда мне было работать?

– Ну, не знаю… Я же работала, а у меня тоже – и муж, и дочери. Две.

– Но моя дочь как подросла, сразу в художественную школу пошла, мне ее пришлось туда возить.

– У меня тоже дочери в художку ходили, обе её закончили.

Дальше аргументов у нее не было, её легенда не сработала не мне привычным, видимо, образом, и она закрыла тему своей занятости в разговорах со мной.

И вот на днях пришла и с горящими глазами сообщила, что там, где сама много лет подряд занималась йогой, она теперь ведет маленькую группу.

– Всего 4 человека, иногда бывает и 5-6. Так здорово! Деньги, конечно, не большие. Но тааак приятно было, когда положила на транспортную карту заработанные, свои! – а это, учитывая пенсионные льготы, всего лишь 270 рублей. Но – столько счастья! Я очень за нее рада, что она ощутила это, когда «на свои», хоть и поздно – став пенсионеркой.

Пришла Антонина, ей за шестьдесят. Мы разговариваем, и я рисую её портрет. После того, как она его готовым увидела, расплакалась:

– Нас у мамы четыре дочери, я младшая. Сестры в детстве часто дразнили меня, что не родная им – я смуглая была, а они все три беленькие. Говорили, что я могла от цыган прибиться, которые тогда возле нас жили. Шутили, а я переживала. Мы рано хозяйством стали заниматься: одна воду носила, другая половики вытряхивала. Моей обязанностью было полы мыть, каждый день! Я мыла и представляла себя Золушкой. А тут, на портрете – мамины глаза, мамин взгляд! Никаких сомнений… Я только сейчас поняла: неуверенность, что я могу быть неродной, жила во мне все эти годы. А теперь её нет.

Антонина проплакалась, успокоилась. Посматривая на портрет, рассказывает мне семейную байку, как ездила она в родной город в отпуск к старенькой маме и тем своим сестрам.

«Пошли все на кладбище к могиле отца, они ей и говорят:

– Смотри, отец тебе улыбается. То ли свет так падает… Ощущение, что уголки губ раздвигаются.

Памятник на могилу поставили через год после смерти отца. Он в последнее время не фотографировался, это был последний его портрет. На нем он – угрюмый-угрюмый. И вот снится маме сон, что отец упрекает её:

– Чего же ты? Я тебе говорил, чтобы ты не ставила памятник мне. Ты так меня прижала, мне тяжело, не нравится.

Мама проснулась, расстроилась, побежала на могилу объясняться:

– Сделали, как принято, уж переделывать не будем – такие деньги заплатили… прости.

И долго так к нему ходила. Он долго не прощал. Но вот однажды она пришла на кладбище с дочерьми, и у мамы вырвалось:

– Ну вот, сегодня не угрюмый, совсем другое уже у тебя лицо.

Кто не родня, не замечают этого. А наши все – я, мама, сёстры – все заметили. Я как приезжаю, сразу к нему. С кладбища прихожу – докладываю маме:

– Отец сегодня улыбался».

Часто отношение к умершим меняется, и поговорка есть: «Мы близким закрываем глаза, а они нам их открывают». По-иному воспринимаются не только какие-то прошедшие события и отношение к ним, но и взгляд на многое. Как вот, на выражение лица на памятнике.

Антонина довольна: она – родная, отец за камень не сердится, маме и сестрам улыбается. Портрет свой унесла домой показать мужу и детям.

В первый день весны я поссорилась с несколькими людьми, умудрилась даже с теми, кого не знала лично, только онлайн.

Сначала это был популярный поэт Столетов. Он был известен не только в литературе, но и в науке, имел много почитателей и учеников в нескольких странах. Мне было лестно, когда он принял меня на Фейсбуке в друзья, и иногда у нас с ним даже случался диалог через комментарии к его постам. Я старалась: пыталась блеснуть знаниями, подбирала умные слова, следила за своей речью, чтобы не написать в порыве мысли чего лишнего – словом, как могла, соответствовала престижному общению. И вдруг – прицепился он к моей реплике на свой пост. Среди других многословных комментариев мое сообщение было безобидным и кратким, странно, что он его вообще заметил, но – перевернул смысл, выпятил напоказ ничего не значащие детали, и мне пришлось на его странице распинаться, пояснять, что имелось в виду. У меня было чувство, что я не удержала себя, просмотрела в чем-то. Перечитала – нет, всё именно так, как я понимаю, не отказалась бы ни от одного своего слова. Но на автопилоте стала выкручиваться и искать достойный уход с авансцены.