– Ненасытный интерес, который частенько приводит к изобилию неприятностей, особенно если мы говорим о любопытных случаях криминологии или занимательных медицинских практиках, – сказала Три Саргасс. Махит заметила на ее подбородке морщины от напряжения, заострившийся угол губ. – Переходи к делу. Тебя прислала проверить меня Два Палисандр?
– Стал бы я бегать на посылках, Травинка, даже ради министра информации. А дело в том, что я задержался и осмотрел труп предшественника госпожи посла. И этот труп не совсем органический.
– Что? – спросила Три Саргасс одновременно с тем, как Махит с трудом сдержалась от станционного ругательства.
– В каком смысле? – спросила она. Вдруг Искандру заменили больной тазобедренный сустав. Это невинно и объяснимо – и куда заметнее, чем имплантат в основании черепа, который сперва передал ему собственный имаго, а затем снял оттиск знаний, личности и памяти – имаго-оттиск для следующего в очереди.
– В его мозге есть металл, – сказал Двенадцать Азалия, лишив ее даже этой краткой надежды.
– Шрапнель? – поинтересовалась Три Саргасс.
– Ранений нет. Уж поверь, такие ранения патологоанатом не пропустит. Полное сканирование дает куда больше информации. Не могу и вообразить, почему его не провели ранее – возможно, всем слишком очевидно, что посол умер от анафилаксии…
– Мне больше интересен незамедлительный вывод, будто речь может идти о шрапнели, – быстро перебила Махит, пытаясь увести разговор от самых опасных тем. Не помешало бы знать, что именно Искандр раскрывал о процедуре имаго – если вообще раскрывал, – но она не могла спросить даже нынешнюю версию, а откуда этой версии знать, что его… продолжение? Пусть «продолжение», сойдет, – что его продолжение сделало за прошедшее время?
– Порой Город проявляет враждебность, – сказала Три Саргасс.
– Бывает, – добавил Двенадцать Азалия. – В последнее время чаще. Человек делает что-то не то в облачной привязке, Город реагирует слишком бурно…
– Тебе не придется об этом беспокоиться, – успокоила Три Саргасс с беспечной уверенностью, которой Махит не поверила ни на йоту.
– У моего предшественника была облачная привязка? – спросила она.
– Понятия не имею, – сказала Три Саргасс. – Ему бы пришлось получить разрешение от его величества Шесть Пути лично. У неграждан их нет: связь с Городом – это право; оно дается тейкскалаанцам.
Оно дается тейкскалаанцам, чтобы открывать двери – а также, видимо, угодить в некую группу повышенного риска. Махит задумалась, насколько облачные привязки отслеживают передвижения граждан и кто имеет доступ к этой информации.
– Была у прошлого посла облачная привязка или нет, я не знаю, но знаю одно, – перебил Двенадцать Азалия, – что у него было, так это большое количество таинственного металла в спинном мозге, и мне показалось, что, быть может, вам, госпожа посол, об этом захочется знать раньше, чем кто-нибудь попытается внедрить то же самое вам.
– Как всегда оптимист, Лепесток.
– Кому об этом еще известно? – спросила Махит.
– Я никому не говорил. – Двенадцать Азалия мирно сложил руки в длинных рукавах. Махит расслышала в его фразе «пока что» и спросила себя, чего он от нее хочет.
– Почему же рассказываете мне? У посла могли быть самые разные имплантаты – например, эпилептический кардиостимулятор, это довольно распространено, если с возрастом развивается эпилепсия, – сказала она, применяя стандартную ложь для не-лселцев об имаго-аппарате. – Полагаю, они есть у такой великой цивилизации, как Тейкскалаан. Можно без лишних хлопот посмотреть медицинскую карту посла и узнать.
– Вы бы поверили, если бы я ответил, что мне интересно, как вы поступите? Ваш предшественник – мм… был большим политиком для посла. Мне любопытно, все ли выходцы со Лсела такие.
– Я не Искандр, – сказала Махит и почувствовала укол стыда – ей следовало быть больше Искандром. Будь у них время на интеграцию… не исчезни он у нее в голове… – «Политики» бывают разные. Как, по-вашему, икспланатль об этом знает?
Двенадцать Азалия улыбнулся настолько, что продемонстрировал зубы.
– Вам он об этом не сказал. Или мне. Но он икспланатль из медицинского колледжа министерства науки – кто скажет, что он считает важным?
– Я хочу, – встала Махит, – увидеть сама.
Двенадцать Азалия взглянул на нее с радостью.
– Ах. Так, значит, и ты политик.
Глава 3
Внутри каждой клетки – бутон химического пламени,
[ИМЯ ПОКОЙНОГО] препоручается [земле/солнцу]
и зацветет тысячью цветов – по числу вздохов за жизнь,
и мы вспомним его/ее имя,
его имя и имя его предка (ов),
и в честь тех имен все собравшиеся
позволяют крови расцвести на своей ладони, и так же обратят
химическое пламя к [земле/солнцу] …
Стандартная тейкскалаанская траурная речь (отрывок), написанная по образцу панегирика эзуазуакату Два Амаранту, самое раннее появление – второй индикт императрицы всего Тейкскалаана Двенадцать Солнечной Вспышки.
* * *
[помехи]… повторяю, потерял контроль высоты… кувыркаюсь… неизвестное энергетическое оружие, пожар в кабине [неразборчиво] [неразборчиво] [ругательство] черные… черные корабли, быстрые, это дыры в [ругательство] бездне… звезд нет… там [неразборчиво] не могу… [ругательство] их еще больше [крик в течение 0,5 секунды, после чего следует рев – предположительно, взрывная декомпрессия, – в течение 1,9 секунды до потери сигнала]
Последняя трансляция лселского пилота Арага Чтела во время рекогносцировки на окраине сектора 242.3.11 (по тейкскалаанскому летоисчислению, правление Шесть Пути)
На сей раз Махит явилась к комплексу Юстиции пешком, пока Три Саргасс и Двенадцать Азалия шли рядом, то и дело меняя свое положение. Она чувствовала себя заложницей или возможной жертвой политического покушения – и то и другое было слишком похоже на правду, чтобы сохранять оптимизм. Кроме того, она собиралась проникнуть в морг. Или помочь человеку с законным доступом в морг провести туда людей без доступа. Короче говоря. Теперь она политик.
Она жалела, что не получила более четких указаний от совета станции, как именно участвовать в политике. Большая часть указаний – после «узнать, что случилось с Искандром Агавном», – была в духе «делать работу на совесть, отстаивать права наших граждан, не позволить тейкскалаанцам нас аннексировать, если такой вопрос возникнет». Осталось такое впечатление, будто почти половина Совета – особенно Акнель Амнардбат, советница по культурному наследию, склонная считать дипломатию и сохранение культуры своей вотчиной, – надеялась, что тейкскалаанская культура ей нравится достаточно, чтобы получать удовольствие от назначения, и не нравится настолько, чтобы не допускать дальнейшее взаимосмешение этой культуры с искусством и литературой станционников. Другая же половина Совета – под предводительством советника по шахтерам Тарацем и советницей по пилотам Ончу (их Махит считала практичной половиной правительства из шести человек – а надежды Акнель Амнардбат высоко бы не ставила) давила на следующее: «Не дать империи нас аннексировать, но проследить, чтобы мы оставались главным источником молибдена, вольфрама и осмия – не говоря уже о доступе и информации о Вратах Анхамемат». Так считать ли вариант «моего предшественника убили, а меня, кажется, втягивают в закулисное расследование ради защиты станционных технологий» частным случаем пункта «не дать империи нас аннексировать»? Вот Искандр знал бы. Или хотя бы имел свое четкое мнение.
Район Города, где находилось правительство империи, огромный и старинный, был построен в виде шестиконечной звезды: секторы Восток, Запад, Север и Юг, а также Небо – вытянутый между Севером и Востоком, – и Земля – торчащий между Югом и Западом. Каждый сектор состоял из заостренных башен, набитых архивами и офисами, связанных многоэтажными мостами и арками. В воздухе между самыми населенными башнями висели дворы – с полами прозрачными или инкрустированными песчаником и золотом. В центре каждого располагался гидропонный сад, где в стоячей воде плавала фотосинтезирующая растительность. Невероятная роскошь, доступная только на планете. Цветы в гидропонных садах, похоже, подбирались по расцветке; чем ближе к министерству юстиции, тем краснее и краснее становились лепестки, пока середина каждого двора уже не смахивала на пруд из светящейся крови, и тут Махит увидела здание, ставшее ее первым пунктом назначения – практически немыслимое число часов назад, этим утром.