– А если бы не был бесполезным, – аккуратно спросила Три Саргасс, – что бы ты с ним сделала?
– Я – ничего. Я не нейрохирург. Или какой-нибудь икспланатль. Но если бы я ими была, то поместила бы имаго в человека – и все, что Искандр узнал за последние пятнадцать лет, никогда не будет утрачено.
– Это непристойно, – сказал Двенадцать Азалия. – Мертвец захватывает живое тело. Неудивительно, что вы едите трупы…
– Уж постарайся не оскорблять, – огрызнулась Махит. – Это не замена. А совмещение. Нас на станции Лсел не так уж много. У нас свои методы сохранять знания.
Три Саргасс обошла стол и теперь положила два пальца на тыльную сторону запястья Махит. Прикосновение показалось шокирующе агрессивным.
– А у тебя он есть? – спросила она.
– Мы закончили с договором, Три Саргасс, – сказала Махит. – Угадай. Послали бы меня в Жемчужину Мира без него?
– Я могла бы придумать убедительные аргументы для каждого варианта.
– Для этого-то вы и нужны, да? Вы оба. – Махит знала, что ей пора бы замолчать – в тейкскалаанской культуре эмоциональные выплески считались неприличными и говорили о незрелости, – но все не замолкала. Тем более что молчали все дружественные и успокаивающие голоса, которые должны быть на ее стороне. – Вы, асекреты. Убедительные аргументы, риторика, договоры о правде.
– Да, – сказала Три Саргасс. – Для этого мы и нужны. И извлечение информации, и спасение подопечных из неловких или инкриминирующих ситуаций. В какой мы сейчас и оказались. Мы закончили, Лепесток? Получил, что хотел?
– Отчасти, – сказал Двенадцать Азалия.
– С тебя хватит. Вернемся домой, Махит.
Она вела себя мягко, и это… В этом не было ничего хорошего. Махит отдернула запястье, отпрянула.
– Не хочешь извлечь еще информацию?
– Да, хочу, – ответила Три Саргасс так, будто они говорили о чем-то маловажном. – Но еще у меня есть профессиональная добросовестность.
– Что верно, то верно, – добавил Двенадцать Азалия. – Иногда это раздражает. «Нравятся» ей инопланетяне или нет, но в глубине души Травинка настоящий консерватор.
– Спокойной ночи, Лепесток, – резко сказала Три Саргасс, и Махит не гордилась тем, как обрадовалась, что не ее одну вывели из себя.
* * *
Когда Три Саргасс водворила Махит обратно в их комнаты, ящик для сообщений снова доверху заполнился инфокартами. Махит взглянула на них с глухим и смиренным отчаянием.
– Всё утром, – сказала она. – Я ложусь спать.
– Только эту, – сказала Три Саргасс. Взяла стик из кости, с золотой печатью. Кость наверняка была настоящая, от какого-нибудь убитого крупного животного. Чуть ранее Махит могла бы возмутиться, или заинтересоваться, или все сразу. Теперь же просто отмахнулась: «Если так хочешь». Три Саргасс разломила стик, и тот пролил ей на ладони голограмму бледно-золотого цвета, отражавшуюся от кремовых, красных и рыжих оттенков ее костюма.
– Ее превосходительство эзуазуакат желает встретиться с тобой при ближайшей возможности.
Ну, разумеется. (И, разумеется, ее инфокарт-стики сделаны из живого существа.) Она подозрительна, умна и знала Искандра, и ей помешали в морге с тем, ради чего она пришла, вот она и хочет зайти с другой стороны.
– У меня есть выбор? – спросила Махит. – Нет, не отвечай. Передай ей – «да».
* * *
Постель Искандра не пахла ничем – или тейкскалаанским мылом, пустым запахом лишь с намеком на минеральную воду. Кровать была широкая и завалена одеялами. Свернувшись в ней, Махит почувствовала себя точкой сжатия в центре вселенной, рекурсивно погружаясь сама в себя. Она сама не знала, на каком языке думает. Звездное поле над головой поблескивало в ночи – и правда безвкусица, – и ей не хватало Искандра, и хотелось разозлиться на того, кто поймет, насколько она разозлилась, а Жемчужина Мира за окном издавала тихий оседающий шум, как и любой другой город…
Сон подхватил, как гравитационный колодец, и она поддалась.
Глава 4
Кухня в Городе разнообразна, как и на любой планете: в Городе, несмотря на урбанизацию, почти 65 процентов суши, так же много климатических поясов, как и на других планетах, так что здесь найдется превосходная еда для холодной погоды (автор нижайше рекомендует обернутые вокруг зимних овощей тонкие ломтики оковалка малого лося в «Затерянном саду» на плазе Север-Четыре – если вас не пугает дальняя дорога!). Тем не менее классическая кухня Города – это яства дворцового комплекса: субтропические, сосредоточенные на широком разнообразии цветов и водных растений, характерных для прославленной архитектуры дворца. Начните день с жареных бутонов лилий, в чьих лепестках прячется свежий козий сыр, – они найдутся почти у каждого уличного торговца, и лучше брать погорячее, – а затем приступайте к кулинарному туру по множеству известных на весь космос ресторанов плазы Центр-Девять…
Из «Услады гурмана в Городе: путеводитель туриста в поисках изысканных переживаний», Двадцать Четыре Роза, распространение в основном в системах Западной Дуги.
* * *
[…] в следующий пятилетний период ожидаем способности выдать вплоть до пятисот разрешений на деторождение без последующего перемещения ввиду высокой эффективности урожая последней модификации риса при нулевой гравитации. В первую очередь иметь детей разрешается лицам, которые больше десяти лет находятся в списке зарегистрированных генетических родословных; затем – на усмотрение советника по шахтерам ради появления детей, которые с высокой вероятностью получат высокие оценки по способностям для имаго-линий по горной добыче и инженерии…
Доклад советника по гидропонике на тему «Стратегические резервы жизнеобеспечения и ожидаемый прирост населения», выдержка.
Искандр утром не вернулся.
Махит проснулась с такой же пустой головой, с которой засыпала. Она чувствовала внутри себя гулкую пещеру, ощущала стеклянную хрупкость, словно при похмелье в начальной стадии. Подняла перед собой руки. Не тряслись. Касалась кончиками пальцев кончика большого в разном ритме: так же просто, как всегда. Если она и пострадала от неврологической травмы – если ее имаго-аппарат полетел необратимо и выжег нейронные связи, которые должны были навечно высечь в ее разуме Искандра, сделать одного человека из двоих, – в подобной элементарной зарядке это не проявлялось. Наверняка она сможет пройти и по прямой линии. Но какой смысл?
На Лселе уже было бы поздно волноваться и бежать к психотерапевту по интеграции. Каскадный сбой в морге, отключения, эмоциональные всплески и потом молчание – настолько неудачно интеграция имаго на ее памяти не проходила ни разу. На Лселе ей бы пришлось лечь в лазарет на медицинскую палубу. А она сейчас сидела на кровати Искандра посреди Тейкскалаана и бесилась, что его нет рядом. И если у нее и есть какой-то неврологический сбой, то не видно симптомов, которые бы заметил тейкскалаанский медицинский работник, даже если бы захотелось обращаться за помощью.
В спальне Искандра были узкие и высокие окна, три в ряд, и в них широкими лучами проливалось рассветное солнце. В лучах виднелись парящие точки, невесомо танцевали – возможно, у нее все-таки есть неврологические симптомы или какая-нибудь окулярная мигрень.
Она встала, прошла (по прямой линии, просто для проверки) и провела по ним рукой. «Пыль. Это пылинки». В Жемчужине Мира нет нужды в очистителях воздуха. А еще тут есть небо и растения. Прямо как на других планетах, где она бывала в кратких визитах. Что за глупые переживания. Просто все вокруг чужое, а ей настолько одиноко, что начались полеты параноической фантазии.
Три месяца – для кого угодно слишком короткий срок, чтобы интегрироваться как следует. Ей с Искандром положен год – чтобы врасти друг в друга, чтобы она впитала все, что он знает, а он растворился из голоса в разуме до инстинктивного второго мнения. Положены медитации, сеансы психотерапии и медосмотры, а здесь, куда она всегда стремилась попасть больше всего, ничего подобного нет.
