Еще немножко, ну буквально – чуть-чуть – и поезд, вместо того чтобы идти на юг, пойдет под откос. «И тысячи жизней прервутся тогда…» – как пелось в одной старинной песне.
И хотя пассажиры поезда только и делали сегодня, что пытались убить муху Жужу, она решила их спасти. Да, вот такая она – благородная муха Жужу.
– Эй, сейчас же проснитесь! – зажужжала Жужу спящему машинисту прямо в ухо.
Машинист тотчас же проснулся, увидел крутой поворот и сбросил скорость. И поезд, собравшийся было идти под откос, сразу же пошел на юг.
А муха Жужу скромненько так села на ветровое стекло, ожидая, что машинист сейчас рассыпется перед нею в благодарностях. Еще бы! Ведь она только что спасла всех пассажиров поезда да и его – машиниста – в придачу.
Но машинист, вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, рассыпался в ругательствах:
– Еще и наглые мухи сидят тут под самым носом!
Да как схватит резиновый жгут, да как размахнется… Хорошо еще, что рядом с ветровым стеклом оказалась щелка, в которую муха Жужу юркнула, как мышка в норку; а то быть бы ей по стеклу размазанной.
Поезд – ту-ту-уууу… – рассекая тьму, умчался вдаль; а муха Жужу села на рельсину и тут же сочинила гневную поэму под названием «К презренному человечеству».
Первые строки поэмы были такие:
О жалкие, ничтожные созданья,
Без совести, без чести и без крыл.
А заканчивалась поэма вот такими строками, обращенными опять же ко всему человечеству:
Если б с Земли вы исчезли сейчас,
Стало бы лучше здесь в тысячу раз!
«Ай да муха, – с гордостью подумала про себя Жужу. – Ай да поэтическое брюхо».
Потом Жужу добралась на попутках до ближайшего аэропорта и полетела на юг самолетом. Но на сей раз она не стала связываться с «презренным человечеством», а украдкой залетела в туалетную комнату и села в укромный уголок на потолке. Тщательно почистила свои крылышки и лапки и, пожелав самой себе «спокойной ночи», уснула вверх ногами и вниз головой.
Когда же, подлетая к югу, муха Жужу проснулась, вместе с ней проснулось и ее поэтическое вдохновение. И на сей раз Жужу выдала вот такие бессмертные строки:
Я стихи простые эти
Сочинила в туалете.
Поезд-призрак
И вот опять наступили летние каникулы, и вся семья Морковкиных – Вовка, его сестра Капа, мама и папа – отправилась к морю. То ли к Красному, то ли к Черному, то ли к Желтому. Не в этом дело. А дело в поезде, который вез Морковкиных.
Нет, поначалу-то и в поезде не было никаких таких дел. Состав тихонечко отошел от перрона, набрал скорость и – тудух-тудух… тудух-тудух… – помчался по рельсам. Затем в купе вошла проводница, проверила билеты, предложила чай, кофе… Потом наступил вечер, а следом, как водится, настала ночь.
Поезд несся сквозь эту ночь, а Вовка Морковкин спал на верхней полке. И вот где-то посреди ночи проснулся Вовка, посмотрел вниз – а сестры Капы нет. Ну нет так нет. Повернулся Морковкин на правый бок и снова уснул.
А где-то ближе к концу ночи Вовка опять проснулся и снова посмотрел вниз – а уже не только сестры Капы нет, а еще и мама куда-то из купе подевалась. Но и это Морковкина не обеспокоило. Повернулся он на левый бок и вновь уснул.
А утром просыпается Вовка, смотрит – не только мамы с Капой нет, а еще и папа куда-то пропал. Но Морковкин и тут не встревожился ни капельки. «Может быть, – подумал он, – они умываться пошли».
Но вот час проходит… два проходит… а они все умываются и умываются.
Тут уж Вовка забеспокоился. Вышел он в коридор, а здесь тоже никого нет, хотя обычно в купейных вагонах всегда кто-нибудь у окон стоит. И двери всех купе закрыты, хотя обычно в купейных вагонах всегда какая-нибудь дверь открыта или полуоткрыта.
Вовка Морковкин еще больше забеспокоился и побежал в туалетную комнату, – а там ни-ко-го. Морковкин побежал в другую туалетную комнату – в другом конце вагона – и там тоже ни-ко-го.
Тогда Вовка давай по мобилке названивать – и маме, и папе, и Капе… А в ответ – тишина.
Тогда Вовка постучал в купе проводника, а когда на стук никто не ответил, открыл дверь и увидел, что купе пустое. Морковкин постучал в соседнее купе – и опять на его стук никто не ответил; он открыл и эту дверь – и тут тоже было пусто; хотя вчера, как Вовка точно помнил, здесь ехали четыре тетеньки. Морковкин, на сей раз уже без стука, открыл двери следующего купе, где вчера, как он опять же точно помнил, ехало четыре дяденьки. А и дяденек нет.
Тут уж Вовка Морковкин начал открывать подряд двери всех купе. И во всех без исключения купе – пусто… пусто… пусто… Вовка перешел в соседний вагон, а там тоже хоть шаром покати. Он побежал в следующий вагон – и в следующем ни единого человека. И в следующий за следующим – ни единого… И таким образом Вовка добрался до локомотива. Открыл Морковкин дверь, ведущую в кабину машиниста, а в кабине не то что машиниста нет, а даже и помощника машиниста нет.
А впереди, между тем, какая-то станция появилась. И локомотив сам собой у вокзала остановился. Выскочил Морковкин из кабины машиниста на перрон. А на перроне – ни тебе отъезжающих, ни тебе провожающих, не говоря уже о встречающих… Заскочил Морковкин в здание вокзала. И там никого. Выбежал Вовка на привокзальную площадь. И здесь пусто.
И что же теперь делать? – встал в тупик Морковкин. И тут же с честью вышел из этого тупика. Да ничего не делать. Все само собой как-нибудь – р-раз! – и сделается.
И точно! Все само собой – р-раз! – и сделалось.
Откуда ни возьмись, появились люди на привокзальной площади, а следом прибежала сестра Капа и говорит:
– Что ты тут, Вовчик, прохлаждаешься? Наш поезд уже отходит.
Ту-ту-у-у… – дал протяжный сигнал к отправлению невесть откуда взявшийся машинист. А помощник машиниста, тоже невесть откуда взявшийся, прокричал: «Пое-е-ехали!» Смотрит Морковкин, а все пассажиры уже в своих купе сидят; и мама с папой тоже в своем купе сидят и помидорчики с огурчиками едят.
В общем, состав отошел от перрона, набрал скорость и – тудух-тудах… тудух-тудух… – помчался по рельсам дальше. То ли к Красному морю, то ли к Черному, то ли к Желтому. Не в этом дело. А дело в непонятной истории, которая произошла с Вовкой Морковкиным.
А может, это и хорошо, что она – непонятная. Есть вещи, мои маленькие читатели и читательницы, которые лучше не понимать. А оставить их такими, какие они есть, – непонятными.
КОНЕЦ СТРАШНОЙ КНИГИ
…Ой, нет, это еще не конец. Чуть было не забыл рассказать вам еще одну страшилку о том, как Вовка Морковкин чуть было не устроил на Земле конец света.
Как Вовка Морковкин сделал из слона муху
Когда Вовка Морковкин закончил школу, а потом еще и институт, он стал большим ученым. Аж под два метра ростом. А еще Вовка стал академиком всех мировых академий, лауреатом всех мировых премий и обладателем всех мировых орденов за научные достижения… Каких только открытий не открыл Морковкин, и каких только изобретений не изобрел! Но самая заветная Вовкина мечта была – сделать из мухи слона.
Он работал над этим с утра до вечера и с вечера до утра. За это время ему удалось сделать из мухи мышонка, потом цыпленка, затем котенка… И только слона сделать из мухи у большого ученого Морковкина ну никак не получалось.
И хоть ты лопни, и хоть ты тресни!
И вот после очередного неудачного эксперимента – когда из мухи опять слон не получился, а получился всего лишь поросенок – Вовка Морковкин глубоко задумался.
Думал Вовка, думал, думал, думал,
думал,
думал,
думал…
и – урааа! – наконец придумал. Потому что, чтоб вы знали, мои маленькие читатели и читательницы, если долго-предолго думаешь, то обязательно что-нибудь придумаешь. А большой ученый Морковкин придумал вот что: он решил – говоря научным языком – «пойти от обратного». А говоря ненаучным языком – если не получается сделать из мухи слона, надо тогда попробовать сделать из слона муху.