– Всё в порядке, я привык. Что ещё порезать?
– Вроде всё.
– Тогда тащи посуду под напиток.
Серёга принёс два гранёных стакана и вопросительно посмотрел на Андрея.
– Подойдёт, – кивнул тот.
Под мерный плеск волн разлили портвейн.
– Ну, за знакомство, – подражая персонажу известной комедии, улыбнулся Андрей и, удерживая стакан культями, опрокинул его в рот.
Завязался обычный между мужиками разговор.
После очередного стакана Серёга решился задать крутившийся на языке вопрос:
– Где тебя так?
– А, – отмахнулся Андрей, не любивший разговоры на тему своего ранения и вообще о войне, – первая чеченская.
И вдруг ему захотелось рассказать этому совершенно не знакомому человеку историю давней трагедии, безжалостно изменившей его жизнь. Трагедии, превратившей матёрого, прошедшего две войны офицера ГРУ в калеку и инвалида. Увидев в глазах Серёги немой вопрос, он толкнул к нему пустой стакан:
– Налей.
Молча выпил.
– Набросай-ка ещё, – и одним глотком опрокинув в себя содержимое, опустил голову, – ну, слушай…
Рассказ его был долгим, и Андрей прерывался только для того, чтобы выпить ещё «по пятьдесят». С каждым стаканом голос капитана становился глуше, а рассказ – яростней и злей, вызывая в воображении Серёги яркую картину тех трагических дней.
– Моя группа возвращалась из рейда.
Бои в Грозном шли тяжёлые – весь город стоял в развалинах. Духи[13] отчаянно дрались за каждый дом. Часто бывало, что в одном доме на разных этажах могли находиться и наши, и они…
Из командного пункта первого батальона доложили, что поймали снайпера. По информации это был русский, из Новосибирска. Поступил приказ доставить эту суку в штаб бригады. Я прихватил своих разведчиков и на двух БМПэшках отправился за стрелком. На подходе к железнодорожному вокзалу стали попадаться сожжённая техника и много трупов. Наших трупов, братишек-славян. Это всё, что осталось от Майкопской бригады, которую на Новый год с девяносто четвертого на девяносто пятый спалили духи. Место простреливалось, поэтому трупы не собирали. Обошли развалины вокзала и сразу за ними попали под обстрел. Духи долбили откуда-то сверху. Огонь, хоть и вёлся бестолково, но я решил не рисковать. Оставил БМП на экипаж и с двумя бойцами пошёл пешком. Парни уже пообстрелялись, пообвыкли, а поначалу было – хоть волком вой.
Представляешь, все солдаты, что нам прислали, были из нового призыва. Одни без команды вперёд лезут, других матом приходилось гнать.
Огляделся. Мои бойцы залегли неподалёку, тоже осматриваются. Рожи от копоти чёрные, только глаза и зубы сверкают. Показываю одному головой, другому рукой направление движения. Пошли: зигзагами, винтом, перекатом. Пот заливает глаза. От одежды пар. Во рту привкус крови, в висках стук. Адреналина в кровушке до чёртиков. Пробираемся, избегая открытых участков, перебежками по обломкам кирпича, бетона[14], стекла.
Слышу: «Вжик, вжик». Твою мать! Неужели снайпер? Ныряем в ближайший подвал, гранаты под рукой. Это уже на автомате, и неизвестно, что и кто нас там ждет. В подвале наткнулись на пару трупов, по форме наши, славяне.
Кивком показываю, чтобы один вёл наблюдение через окно, сам встаю у дверного проёма. Вижу, как второй боец склоняется над погибшими, достаёт документы, срывает с шеи верёвочки с личными номерами. Ребятам уже всё равно, а семьям сообщить надо. Через подвал выбираемся на соседнюю улицу, а там до первого батальона рукой подать. На ходу глянул документы погибших – наши солдатики, сибиряки. Змей выглянул в окно – чисто. Сгибаемся чуть не вчетверо, и перебежками вперёд.
В небе барражирует авиация, с высоты обстреливая душманские позиции. Не знаю, что они там видели. Единой линии фронта нет. Ведутся очаговые бои.
Порой получался «слоёный пирог» – духи, наши, снова духи, ну и так далее. В общем, дурдом. Взаимодействия почти никакого.
Особенно сложно работалось с внутренними войсками. Бывало, штурмовали одни и те же объекты, даже не подозревая друг о друге…
Вот и на вокзале, где Майкопская бригада легла, так же получилось. Без артподготовки, толком не разведав состав и численность духов, взяли вокзал. Расслабились после боя, стали засыпать. Не шутка – больше недели не спали. Держались только на водке и адреналине.
Тут они и подошли, – Андрей тяжело вздохнул, – забросали майкопцев коктейлями Молотова. Люди горели, как факелы, а их расстреливали в упор. Не знаю, как часовые духов прозевали? Или заспали, или как у Чапаева, но тот-то просто караулы не расставил. Короче, горело всё, что могло и не могло. От зажигательной смеси загорелась техника, стали рваться топливные баки и бочки с соляркой. Горела земля, асфальт, стены домов, люди…
Кто отстреливался, кто помогал раненым, кто стрелялся, чтобы не попасть к духам, некоторые бежали. Комбриг с перебитыми ногами до последнего командовал, хотя мог уйти в тыл. Остался…
Господи, храни его душу, – Андрей прервал рассказ, закурил.
– Наливай. Давай за ребят, – он поднялся на ноги и, чудом удержав равновесие на качнувшейся палубе, выпил.
– Дальше? А дальше наша бригада с тяжёлыми боями стала прорываться на помощь майкопцам. Танки прорубались сквозь завалы трупов. До сих пор перед глазами стоит, как траки танков и БМП наматывают на катки кишки и внутренности таких же, как ты. Как с хрустом лопается под гусеницей чья-то мёртвая голова, и всё вокруг окрашивается серо-красными мозгами.
Знаешь, – капитан глянул на Серёгу здоровым глазом, – когда твои ботинки скользят на кровавом месиве, тогда главное – ни о чём не думать. Сосредоточиться только на том, чтобы идти вперед и выжить. А ещё сохранить людей. Потому что бойцы, которых ты потеряешь, будут сниться тебе по ночам. И придётся писать похоронки и акты опознания тел. Врагу, самому злейшему врагу не пожелаю этой работы. Лучше захлёбываться в атаке, поливать из автомата направо и налево, чем в землянке или в подвале писать эти бумаги, – Андрей зарычал и опустил голову.
Серёга быстро налил полстакана и подвинул его капитану, тот молча выпил и продолжил рассказ.
– Змей заметил шевеление в окне пятиэтажки, успел крикнуть: «Духи!» Мы с Семёном залегли и укрылись за грудой битого бетона. Змей открыл огонь по окну, а мы стали готовить подствольники. Какая зае…, извини, замечательная штука, этот подствольный гранатомёт. Весит, правда, не мало – почти пятьсот граммов. Крепится к автоматному стволу снизу и может вести огонь как по прямой, так и по навесной траектории. Видел когда-нибудь, нет? Ну, тогда в двух словах. Подствольник – это небольшая трубка со спусковым крючком и предохранительной скобой, у него есть прицел. Но мы за дни боёв так набили руку, что обходились без прицела. Из подствольника можно закинуть гранату в любую форточку или перекинуть через здание. По прямой швыряет на четыреста метров, разлёт осколков – четырнадцать, – сказка. Сколько жизней он в Грозном спас – не перечесть. Есть ещё у подствольных гранат существенное достоинство – взрываются от удара. Бывает, обычную гранату с замедлением три-четыре секунды нужно бросить в верхнее окно, и, если не попал, она может и обратно отскочить. А подствольная граната – ударного типа, поэтому взрывается, встретив препятствие. Ударишь её о каблук – она встаёт на боевой взвод, и кидай её, куда тебе надо. Мы их собаками называли.
Вот мы с Семёном и стали закидывать из подствольника гранаты в окно, где Змей заметил движение. Первая собака ударилась о стену и взорвалась. Вниз отвалился большой пласт штукатурки и поднял облако пыли. Пока оно не осело, мы разом рванули через открытое пространство. А там уже, где ползком, где бегом. Дальше добрались без приключений.
Снайпера забрать не успели. На прикладе его винтовки обнаружилось тридцать две зарубки. Тридцать две оборванные жизни. Сука…
У духовских снайперов в ходу такая хитрость была – специально ранят, чтобы не мог уползти, и ждут. Раненые кричат, к ним спешат на помощь и попадают под снайперский выстрел. Так наша бригада человек тридцать потеряла. Поэтому к снайперам был особый счёт. Удивительно, что этого живым взяли.
