– Капитана, ходи, покупай! Мая дёсево продовай! Мая луци товара, обману нету!

– Настоящий калейдоскоп, – подумал Андрей, с интересом разглядывая окружающий его такой знакомый и в то же время чужой город.

Старший Лопатин увлечённо рассказывал о Владивостоке:

– Обрати внимание, город расположен на скалистых холмах, поэтому и улицы его скачут вверх-вниз. И так – до самых окраин. Там течёт небольшая речушка. Местные влюблённые называют её «речкой объяснений», потому что почти в любое время там можно встретить какую-нибудь отчаянную парочку.

– Почему отчаянную? – заинтересовался Андрей.

– Если бы ты видел тех слепней[28], что на этой речке водятся, то понял бы, – усмехнулся Иннокентий Иванович, – их там столько – не продохнуть. Не жалят – живьём грызут. Несмотря на это, у местной молодежи считается добрым знаком объясняться в чувствах на берегу именно этой речки.

Улица пошла в подъём, и с высоты экипажа открылась завораживающая панорама на слепящую бирюзу воды Золотого Рога.

Экипаж свернул в проулок и остановился возле аккуратного двухэтажного особнячка. Хозяйка, увидев из окна подъехавших гостей, вышла на крыльцо.

– С приездом! – радушно поздоровалась она и пригласила в дом.

С виду небольшой особнячок оказался довольно просторным. Гостям предложили три комнаты на втором этаже. На первом размещалась столовая, кухня, жильё хозяев и кухарки. Место понравилось.

– Лучшее – враг хорошего, – пошутил Иннокентий Иванович, – остаёмся. Казаки занесли багаж. Подпоручик, убедившись, что его помощь больше не нужна, вежливо откланялся.

– Отобедать не желаете? – После надоевшей пищи вагона-ресторана предложение хозяйки отобедать по-домашнему было встречено гостями с воодушевлением.

Кухарка расстаралась, и квартиранты, довольные сытным обедом, разбрелись по комнатам. Старший Лопатин решил прилечь с дороги, а Вань засобирался посетить Миллионку – так в простонародье прозвали одну из достопримечательностей Владивостока, где ещё со времён строительства города стихийно возник китайский квартал. Там располагалось невероятное количество китайских магазинчиков, мелких лавок, парикмахерских и бань… Когда-то один из перенаселённых домов на Семёновской улице получил прозвище «Миллионный двор». Это ироничное название прижилось, и со временем весь квартал стал называться Миллионкой.

Вань соскучился по родной атмосфере, царившей в китайском квартале: она напоминала ему о Китае и давно покинутом доме. Кроме того, он надеялся встретить знакомых, поговорить с земляками, послушать последние новости из Поднебесной. Андрей вызвался сопровождать его и, сменив форменный мундир на гражданский костюм, присоединился к учителю.

Экипаж неторопливо катил по мощённой камнем мостовой, и Андрей, с наслаждением откинувшись на мягком сидении, рассматривал проплывающий мимо город…

В глазах пестрело от множества вывесок: массажисты, бани, аптеки, банки; продажа велосипедов, колбас, пряников, пирожных, корсетов, унитазов, роялей; всевозможные классы – танцевальные, гимнастические, фехтовальные. Близ пролетарских слободок гуляли мастеровые парни. Приладив к картузам букетики полевых цветов, они азартно «рвали меха» тальянкам. На углу элегантные инженеры-путейцы ловко подсаживали в коляски хохочущих дам.

И куда ни глянь, всюду – матросы, матросы, матросы… Эти ходили косяками, грызли семечки и оценивающе постреливали глазами в сторону выдающихся форм господских кухарок и расфуфыренных горничных.

Пролётка остановилась.

– Прибыли, господа хорошие, Миллионка!

Китайский квартал встретил приезжих такой же суетой, но здесь чувствовалась своя, особая атмосфера.

Большую часть многотысячного населения Миллионки составляли китайцы. Но там же уживались и русские, и корейцы, и кавказцы, и евреи, и множество других разных народов. Круглые сутки этот гигантский людской муравейник шевелился, стряпал, торговал, воровал, занимался разными ремёслами, наполняя округу тысячами запахов и звуков. Кучи отбросов, выгребные ямы, забегаловки и опиумокурильни издавали неповторимый запах трущоб.

Обитатели Миллионки могли годами не появляться на улицах «Белого города», всё необходимое для жизни находилось под рукой.

Базар, шумевший на берегу залива, снабжал весь этот «чайнатаун» пищей. Цирюльники, прачки и лавочники помогали поддерживать внешний вид, врачи приходили на помощь недужным. Игорные заведения, опиумокурильни, дома терпимости и китайский театр обеспечивали досуг. Жизнь «города в городе» была колоритной и по-своему интересной.

Запахи, местная экзотика, одежда прохожих – всё говорило об азиатской особенности этого места. По лабиринтам узких улиц, переулков, переходов безостановочно сновали люди. С разных сторон слышались пронзительные выкрики чумазых продавцов, предлагающих батат, кукурузу и куриные лапки, запечённые тут же, на углях передвижной жаровни. Грохот тележек, хлопанье дверей, бряканье посуды и шумная перебранка товарок сливались в сплошной фон.

Дома по всей округе топились углём. Многочисленные печные трубы выбрасывали в небо сизый дым. Влажный морской воздух тут же прижимал его к земле, и поэтому на всём, что только можно было увидеть вокруг – стенах зданий, вывесках, тележках, лежал толстый слой угольной сажи. Она так въелась в кожу, что жителей Миллионки можно было назвать «копчёными».

В мусорных кучах, сваленных прямо возле домов, нагло хозяйничали здоровущие крысы. А в людской толчее шныряли тёмные личности с цепким взглядом и ловкими руками.

После светлых улиц центра Владивостока окружающая обстановка создавала ощущение чужой реальности.

Ваня ничуть не смущали ни какофония неприятных звуков, ни букет откровенно неприличных запахов. Уверенно лавируя в толпе, он направился в глубину квартала и, покружив по проулкам, вынырнул на тихой, почти безлюдной улочке. По его довольному лицу стало понятно – нашёл…

Они стояли перед двухэтажным зданием с четырьмя красными бумажными фонарями. Фонари над входом означали, что в помещении располагается едальня, а их количество указывало на статус заведения. Четыре – соответствовало ресторану.

– Интересно, куда старик меня притащил?

Вань направился ко входу и уверенно потянул ручку массивной двери. Над головой раздался мелодичный звон колокольчиков, сообщая о новых посетителях. Андрей вежливо пропустил учителя вперёд и вошёл следом.

Ресторанчик оказался небольшим, но уютным. Тонкий сандаловый аромат тлеющих курительных палочек, позолоченная статуя Будды, интерьеры, украшенные лотосами и драконами, выдавали в заведении китайскую принадлежность.

– Где присядем? – довольно потирая руки, поинтересовался Вань.

– Да мне всё равно, – пожал плечами Андрей.

– Тогда давай вон за тот столик.

Не успели разместиться, как появился предупредительный официант. Заказали чай. Ждать долго не пришлось. По китайским обычаям распитие чая являлось целой церемонией с набором специальной посуды и ритуалом. Чай подавался на специальной, искусно расписанной доске с бортиками. На ней стоял небольшой глиняный заварник и две маленькие, буквально на один глоток, пиалы. Официант наполнил одну из них и вылил обратно в заварник. После этого следовало дать чаю отдохнуть. Через пару минут Вань пригубил напиток и довольно откинулся на мягкие подушки дивана.

– Хорошо… Любезный, – перешёл Вань на китайский язык, – а кто сейчас является хозяином этого ресторана? Не господин ли Чо?

Официант почтительно склонил голову.

– Так! – обрадовался Вань, – передай хозяину, что его желает видеть давний знакомый.

– Что-нибудь ещё, господин?

– Пока нет.

Официант удалился.

– Ты знаком с хозяином ресторана?

– Знаком – это мало сказано. Когда-то я частенько сюда заглядывал. Правда, давно, лет десять назад.

К их столу подошёл невысокий сухонький китаец.

– Господин Чо!