И, призрев закон, решился вывезти её в Китай. Благо, езды до его родного города Нунгаты было всего ничего.

– Не отдам! – решил Вань и погнал телегу к границе.

Дорога прошла без приключений. Нанятые на месте грузчики занесли саркофаг в дом и, получив расчёт, уехали. Он с нетерпением дождался их ухода и запер двери…

Поиски древней реликвии китайских императоров – «Чёрного Дракона», утраченной в год гибели империи Сун, давно стали навязчивой идеей Ваня. Первые упоминания о золотой пластине, именуемой «Чёрным Драконом», или «Лу Ваном», встречались еще в ХХI веке до н. э., во времена империи Ся.

Но особенно часто о нём писали в период правления династии Чжао.

Хуэй-цзун был предпоследним представителем этой династии. Во времена его правления империя Сун испытывала невероятный экономический подъём, но после его пленения чжурчжэньским князем Агудой упоминания о «Лу Ване» прекратились. Что могло произойти с «Чёрным Драконом»?

Согласно описанию современников, артефакт выглядел как большая золотая пластина, на одной стороне которой было выплавлено изображение дракона, а на другой – вырезаны древнекитайские иероглифы «Вода» и «Вечность».

Китайцы верили, что все важные события, происходящие в стране, отображают его настроения. Согласно легендам, «Чёрный Дракон» хоть и считался покровителем и защитником Поднебесной, но имел скверный характер и допускал наводнения на крупных реках страны. Доходило до того, что на реке Хуанхэ он несколько раз менял направление течения. В результате его баловства стихия смывала целые деревни, унося жизни людей, уничтожая скот и урожай, а оставшихся в живых ожидала голодная смерть.

В таких случаях «Чёрного Дракона», точнее его земную суть – золотую пластину «Лу Вана»[32], подвергали наказанию. Её привозили в район разгула стихии и подвергали ритуальному утоплению. В таком положении золотая пластина пребывала до окончания наводнения. Считалось, что только так можно заставить «Лу Вана» прекратить безобразничать.

Как покровитель страны «Чёрный Дракон» всегда присутствовал при всех значимых религиозных и светских событиях империи.

Как вдруг он исчезает. И это при невероятно высокой степени религиозного суеверия, которое царило среди всех народов Китая? За всю его историю ни один из древних завоевателей, даже великий Чингисхан, никогда не поднимал руку ни на китайские кумирни, ни на их покровителей.

– Так что же произошло с «Лу Ваном»? – размышлял Вань, – умышленное уничтожение или случайная утрата? Утрата? Символа императорской власти, символа покровителя Китая? Да ладно! Но даже если так? Неужели не искали?

А ведь именно после исчезновения «Чёрного Дракона» на Китай обрушилась целая череда проигранных войн, гибель императорских династий, разорение и упадок процветающей страны.

Вань верил в божественную сущность древнего артефакта и был убеждён, что, когда «Лу Ван» вернётся, закончится нескончаемая череда несчастий и бед, обрушившихся на когда-то великую, просвещённую и процветающую страну, названную предками Поднебесной. Но где искать «Чёрного Дракона»?

Как у всякого увлечённого историей учёного, у него имелась своя версия исчезновения золотой пластины «Лу Вана». Он считал виновником пропажи «Чёрного Дракона» пленённого чжурчжэнями императора Хуэй-цзуна.

– Если найденный саркофаг действительно принадлежит последнему императору Сун, то, возможно, в нём удастся отыскать подсказку о месте нахождения золотой пластины «Лу Вана»?

А основания предполагать, что перед ним останки императора Хуэй-цзуна, у Ваня были. Во-первых, в этих местах надгробие в виде черепахи могли поставить только на захоронение человека из клана Ваньянь. Во-вторых, над могилой была установлена черепаха, вытесанная не из простого камня, а из редкого красного гранита, что говорило о высоком происхождении усопшего. Третье, и наиболее важное, – чжурчжэни клана Ваньянь кремировали соплеменников. Причём в усыпальницу помещали не только кувшин с прахом усопшего, но и прах наложниц и коней. Укладывали конскую упряжь, оружие, предметы домашнего быта – ничего этого в могильнике не было.

Кроме того, на каменной поминальной плите, которая устанавливалась на спину надгробной черепахи, вырезались надписи, рассказывающие о подвигах и заслугах похороненного человека перед племенем. Но на найденной на захоронении поминальной плите не было никаких надписей. Будто тот, кто был погребён в саркофаге, не имел ни собственного имени, ни заслуг перед племенем Ваньянь.

А если посмотреть с другой стороны? Что мы имеем? В саркофаге находились не кремированные останки знатного воина. К тому же сосудов с прахом других людей и животных нет, предметов быта и конской упряжи тоже. Но по обычаям чжурчжэней они должны присутствовать в захоронении, чтобы обеспечить усопшему комфортную жизнь в загробном мире. Вместе с тем тело в саркофаге было облачено в полный, богато украшенный доспех с оружием, стоимость которого на время погребения была равна стоимости небольшого города. Это указывало на то, что усопший был не беден и похоронен, если не с уважением, то с почётом. После пленения и отречения от власти Хуэй-цзун и его сын получили титулы Ваньяньских князей, поэтому можно предположить, что им могли поставить на могильный холм надгробие в виде черепах. Потому что Хуэй-цзун, хоть и под угрозой смерти, но признал себя племянником Агуды. А тот являлся правителем империи Цзинь. Таким образом Хуэй-цзун стал членом семьи императора Агуды – вот тебе и красный гранит, из которого вырубили черепаху. Он долгие годы воевал против чжурчжэней, был их заклятым врагом и жизнь закончил, хоть и пленником, но почётным. Не поэтому ли на поминальной плите не указали ни имени, которого он лишился, ни заслуг перед племенем, которых у него не было?

Всё сходилось. С присущей опытному археологу осторожностью он стал извлекать из саркофага содержимое и аккуратно раскладывать на столе.

Вскоре вся его площадь была занята изъятыми из саркофага предметами. Здесь были и богато украшенное оружие, и множество золотых элементов крепления доспеха, накладных украшений нагрудного панциря, серебряные поножи и дорого убранный золотом, но изрядно проржавевший железный шлем. Два удивительно хорошо сохранившихся бронзовых кинжала, старинный китайский меч Дао, ножны к нему. И все это с изысканным золотым орнаментом.

Чтобы не повредить ветхие детали погребальной одежды, он работал кистью, сметая рассыпавшиеся в прах тканевые нити. Вдруг под слоем истлевшей ткани проявился небольшой предмет, похожий на хорошо сохранившуюся табличку размером с ладонь.

– Так, а это что?

Вань осторожно взял её в руки. Табличка была необычной формы и неожиданно тяжёлой для своего размера.

– Ого, какая увесистая! На металл и камень не похоже. Неужели железное дерево? Чудеса!

Протерев находку салфеткой, он обнаружил на её поверхности еле заметные, неровно вырезанные иероглифы. Складывалось ощущение, что табличка является частью чего-то большего, а два иероглифа – фрагмент какой-то общей надписи.

Но вот в чём не было никакого сомнения – возраст этой таблички был значительно старше саркофага и его обитателя. Толстый слой лака позволил необычной находке сохраниться в идеальном состоянии, если не считать того, что на обратной её стороне прямо по лаку было нацарапано ещё несколько иероглифов. Безусловно, табличка являлась интересной находкой.

Единственное, что смущало, её простота. Она никак не вязалась с богатым убранством остального содержимого саркофага. Нацарапанные по лаку иероглифы были едва видны и незнакомы. Вань решил показать их знакомому настоятелю даосского монастыря. Археолог давно дружил с монахом и часто консультировался по вопросам древней письменности. Тот мог не только прочитать надпись, но и подсказать примерный возраст выведенных на табличке иероглифов.

Всю ночь Вань не спал. Загадочная табличка не давала покоя. С нетерпением дождавшись утра, он поехал в монастырь.