– Как это?

– Справедливо – несправедливо, подло или честно, по любви или за деньги. Так же, как и сейчас мы выясняем свои отношения в семье, в коллективе, короче, в обычной обстановке, в быту. Масштабы истории мне никогда не были понятны до конца. Всё в этой жизни делают обыкновенные люди. Скажем так, их руками, при их участии. История делается обывателями и не всегда и совсем не обязательно вождями или лидерами. Может это как-то книжно звучит, но это я так думаю. И среди белых, и у красных было много и подлецов, и героев.

Он по-прежнему рассматривал меня, глядя с интересом, но как-то отчужденно, как будто я – какой-то экземпляр. От этого я почему-то смутилась.

– Честно признаюсь и сама это прекрасно знаю, что я страшная трусиха. И поэтому, наверное, если бы всё это происходило вокруг меня, точно – залезла бы в свою норку и не высовывалась. Кто знает… Так что искать будем?

Совершенно спокойно, не меняя выражения лица, Вадим ответил, закуривая новую сигарету.

– Клад.

– Примерно так я и подумала. Большой?

– Мешка два.

– Отлично! А чей клад?

– Мой. Если я ищу, значит мой.

– Я спрашиваю, кто раньше был хозяином того, что ищешь.

– Те самые белые и казаки. Одним словом, это была казна, вернее – часть золотого запаса армии Врангеля.

– Круто. Масштабно. Я бы сказала – эпохально! Одного не пойму – причем здесь я? Оно тебе надо – делиться с кем-то? Или его там столько, что хватит всем?

Он чуть не поперхнулся от дыма (а может от жадности?), но ничего не ответил. Я продолжила:

– А куда ты будешь девать своего брата – компаньона? Похоже, он тоже за этим явился сюда. Хотя, брат – дело святое. Я–то здесь с какого рожна?

Чтобы Вадим скорее прокашлялся, я со всего размаху ударила его кулачком в спину. Он благодарно глянул и, чуть отдышавшись, сказал, улыбаясь:

– Относительно тебя у меня появились интересные мысли, и даже планы…

Он задумался, и неожиданно, как мальчишка сморщил нос. Снова закурил.

Да сколько можно курить!

Помолчал. Я его не торопила. Мне было любопытно, что же он такого интересного напоёт мне в следующую минуту.

Однако, такого продолжения темы, честно говоря, не ожидала. Хорошо, что было уже довольно темно, к тому же Вадим отвернулся (никак смутился, стервец!) и поэтому не увидел моего обалдевшего выражения лица.

– Мне всегда очень нравились женщины с рыжими волосами. Моя жена рыжая, правда, крашенная. У мамы была копна рыжих волос, но своих. Она не была красавицей, но слыла редкой умницей. Многие, кто её совсем не знал, особенно соседи, думали, что она ворожит, наводит порчу, короче, занимается всей этой белибердой. Они совсем её не знали…

По-видимому, что-то вспомнив, вздохнул.

– Она рано ушла. Помогли… Добрые люди…

Замолчал и опять потянулся за сигаретами. Я молча ждала, когда он закурит, сделает несколько затяжек… Спустя пару минут продолжил:

– Я помню её. Маленькая, похожая на подростка.

Тут он посмотрел на меня. Я кожей почувствовала его пронизывающий взгляд, как будто Вадим увидел меня не утром, а только сейчас. Моментально поняла, о чем он подумал, и отшатнулась:

– Ты так не шути. У нас разные мамы. И вообще – ты это ты… А я…

Он продолжал молчать, уставившись на меня:

– Но она отсюда родом. Родилась где-то здесь. Точного адреса дома не знаю, но на нём есть наш вензель. Вернее, на воротах дома. А её мать, моя бабка, польская еврейка, тоже рыжая и маленькая, родила ребенка в 16 лет от заезжего кубанского казака. Как это говорят – принесла дитя любви в подоле. Отец её проклял, но вскоре его самого расстреляли советы, когда вошли в город. А её мать тоже умерла – от тифа. И осталась моя бабушка одна с дитём в этом кошмаре. После двадцать пятого года вышла замуж за инженера, и они вскоре перебрались в Киев. Там и родилась моя мама.

– Ты хочешь сказать, что…

– Вот именно. Не исключаю, что мы с тобою родня. Сегодня утром, в машине я никак не мог отделаться от наваждения, что знаю тебя, причем знаю очень давно.

– У меня таких мыслей не было. Хотя…Ты знаешь, мне бабушка рассказывала. Судя по тому, как лихо гулял мой дед в молодости, половина нашего города может числиться между собою родней.

Вадим оживился:

– Ну-ка, ну-ка, а с этого момента, если можно поподробнее.

– А что тебе поподробнее, как он теток обхаживал? Или какие подробности тебе надо? Одно скажу, так и моя бабка всегда говорила, что дед был баламутом и бабником. И в то же время – настоящим мужиком. Наш город всегда считался вотчиной казаков. Попал дед сюда, по-моему, во время первых пятилеток. По словам бабули в свое время он очень помог повысить рождаемость и в нашем районе, да и, наверняка, в стране в целом. Наплодил кучу детей.

Теперь что ни год – приезжают летом на отдых дальние родственники со всего бывшего Союза. Много мотался по всяким стройкам. И везде бабы его любили, уж очень он был говорливым и ласковым. Себя не жалел, никого не мог из женщин обидеть, поэтому и не отказывал. Вот только жену свою, мою бабушку обижал своими изменами. Она поначалу сердилась. А потом поняла, что его не переделаешь, а только потеряешь в принципе неплохого мужика, у которого в наличии только один существенный недостаток – щедрое на любовь и ласку сердце и … И сам знаешь что. Бабуля давно уже в глубине души махнула на него рукой. Но для виду и для приличия иногда устраивала ему семейные сцены и разборки с пристрастием, чтобы знал кто в доме хозяин.

– Что так сильно гулял? – Уже вовсю хохотал Вадим, видимо, одобряя поведение моего деда.

– Да ну тебя! Все вы, мужики, одинаковые. Небось, одобряешь? Признайся?

Мне стало даже немного обидно.

– Что ты! Что ты! Я за крепкую ячейку общества! Продолжай. А ты сама, что – не любишь своего деда? Осуждаешь, как и все бабы?

– Да нет. Я его понимаю. Пытаюсь понять. Он просто свободу любил. Не мог долго быть на одном месте, поэтому частенько уезжал на месяц – два, а то и на пол года, не считая непременных для тех лет строек типа Магнитки или Днепрогэса. Его сын, мой отец – достойное продолжение рода Селивановых, но не такое яркое и колоритное. Но и он тоже любил покататься по свету. Выучился на геолога и поминай, как звали. Мама историк, вернее, археолог. Тоже в земле прокопалась всю жизнь со своими черепками и городищами. И если бы хоть раз нашла что-то стоящее, клад какой-нибудь или ещё что, а то так – какие-то захоронения или обгорелые стены.

Вадим с интересом меня слушал, не перебивая.

– Вот так вдвоем они толком и не заметили, как жизнь прошла. Дочка стала бабушкой. Это я о себе. Пока эта троица разъезжала по всему свету, моя бабуля растила сначала меня, а затем Мурку – внучку мою… Не так давно ушла и она. Похоронили мы её…

– Постой – постой, как, говоришь, твоя фамилия?

– Девичья? Селиванова. Дария Сергеевна.

– Говоришь, Селиванова… А мама археолог?

– Я поняла, к чему ты клонишь. Если насчет раскопок – так и быть, порасспрашиваю её, когда увижу. Я же теперь с тобою в доле. Только объясни нормально, толково и по-порядку, о чём у нас с тобою идёт речь. Какой – такой склад?

– Конечно, конечно… Но ты же понимаешь, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Хотя, без твоей помощи мне уже не обойтись. По-видимому, придется подключать дополнительные силы. Я имею в виду твою подругу из музея. Ещё потребуется катер.

– Катер – не проблема. У Сени есть. Старенький, но надежный.

– Это хорошо. Надо, чтобы он был не очень приметным, обыкновенным. Нам придется хорошо и много поработать в море.

Я обратила внимание, что Вадим как-то невзначай сказал «нам». Что-то подозрительно быстро я вошла к нему в доверие. Не нравится мне это. Мужик на вид серьезный, а поступает как дилетант, пацан какой-то. В моем понимании было не совсем логично.

Приехал, по сути, за крутыми бабками, а сам ведет себя как-то несерьезно. То, что он будет делиться со мною добычей, я, как человек здравомыслящий, очень даже сомневалась.