Зачем нужен был весь этот спектакль, она и сама не понимала, её трясло, но в её представлении расставание с Дереком должно было стать драмой. И раз так не вышло, она сама его таковой сделала. В себя она пришла, сидя на корточках в переулке недалеко от здания, где поработала последние шесть лет. Для её тридцати она выглядела прекрасно. Но потерянного времени это не отменяло. Отец будет недоволен. Но она сможет отстаться у дел, она всегда была предусмотрительной. Платёж уйдёт рано утром. Её дела в бизнесе Хейлов закончились. Домой было нельзя, в пригороде тоже могли быть наблюдатели, и девушка жёстко одёрнула себя — она в бегах. Папа учил её на подобный случай. Она глянула на часы — четыре утра. До рассвета ещё далеко. Она успеет уйти в темноте.
***
Стайлзу было больно. Больно дышать, больно смотреть. Всё его тело — начиная с глазных яблок, заканчивая пятками — всё болело.
К моменту, как двери лифта разъехались на их этаже, Дереку пришло второе сообщение. Видео. Огромное по объёму. Первые кадры уже проигрывались автовоспроизведением без звука, но загрузка ещё не завершилась. Понять, что это за видео, было не сложно. Его режиссёрская версия. И понять, кто это сделал, тоже было легко — кроме Скотта сделать это никто не мог. Но всё это было не важным. Дерек на негнущихся ногах вышел из лифта и пошёл к офису.
— Не смотри! Это всё не важно! Слышишь, Дерек?
— Иди домой, Эм.
Он скрылся сначала в кабинете, а потом и в комнате отдыха. Стайлз забрал свой телефон, но ещё долгие минуты не мог выйти из офиса Дерека, а потом услышал вой.
Дерек орал так, будто умирает. Этот звук парализовал парня. Он не мог сдвинуться с места, не мог вдохнуть. Словно чувствовал на расстоянии, как любимого человека ломает изнутри. Он чувствовал его боль, отвращение, его страх. И звук его голоса разбивал душу вдребезги. Дерек выл раненым зверем. И Стайлз с удивлением понял, что плачет.
Медленно вышел из офиса босса, дошёл до своего стола и рухнул на колени. Это его ВИНА. Это его ответственность. Это последствия его жестокости, его монструозности. Последствия его выбора, его слепоты. Пойми он раньше, что испытывает к этому мужчине… Крик Дерека стоял у него в ушах, даже, когда всё на этаже погрузилось с тишину. Телефон завибрировал сообщением.
“Я знаю, что ты бы не смог. Но я всё сделал правильно.»
Стайлз подавился воздухом и почти отключился от обуревающих его эмоций. Он радовался, как ребёнок, что сейчас Скотт вне его досягаемости. Потому что в этом состоянии он его убил бы. Не фигурально. Он бы не смог контролировать себя, потому что друг предал его. Потому что уничтожил его любимого человека. И это всё равно была вина Стайлза. Он мог это предусмотреть. Он мог предугадать такое поведение МакКолла. И не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Всё шло идеально. Всё получилось бы. Но… Он не был дома с вечера воскресенья. Уже медленно подкрадывалась ночь вторника. Эти сутки были напряжёнными и решающими. Но Скотт сделал всё так, что назад пути просто не было. Это была точка невозврата. Откуда ему было знать, что такое видео сломает объект? Как он своими мозгами мог понимать, что даже будь всё плохо, Дерек в таком состоянии ничего не сделает, чтобы они могли достичь успеха в поставленной задаче? Откуда мог знать, что всё ведь было хорошо… Однако такого недоверия он не ожидал.
Снова послышались какие-то звуки из комнаты отдыха. Но разбираться, что именно там происходило, Стайлз не мог. Его крыло. И нужно было держать Дерека под контролем. Он мог и глупостей натворить. Но… Стайлз не мог. Он с трудом поднялся с пола. Он был убит морально. А ещё устал так, что не чувствовал в себе сил сделать хоть что-то. Стилински ушёл в дальнюю комнату отдыха для персонала и упал на диван, что стоял там. В голове звенела пустота.
***
Видео было долгим. И досмотреть его до конца мужчина смог едва ли с пятого раза. Его несколько раз вырвало — он смотрел на картинки перед глазами, и желудок сам сжимался так, что всё съеденное оказалось на полу, а потом его просто выворачивало наизнанку.
Это было невозможным. Однако Дерек не мог отвести взгляд от дисплея — настолько завораживающим действием было то, что показывал экран гаджета. Он был спокойным, послушным, даже податливым. Ему было хорошо. Как бы он не чувствовал себя сейчас, тогда ему было хорошо. Он ловил экстаз от того, что делал с ним этот парень. Его движения были бережными, тонкими, плавными, и хотя в жизни Хейла случался секс на камеру, который он сам и записывал для развлечения, никогда он таким себя не видел. Те записи он удалял сразу же, понимая, что это компромат. Другие, что выбрасывали в сеть его неудавшиеся партнёрши или журналисты, тоже не тянули на это произведение кинематографического искусства.
Сейчас Хейл видел целый фильм. И насколько бы отвратительной ни была его суть, сами кадры… Завораживали.
Как он мог так себя вести? Что с ним сделали, что он так живо и страстно реагировал на ласки этого хастлера. Видимо, это был настоящий профессионал, потому что Дерек видел нежность, внимательность, отзывчивость. Ему тоже было хорошо. Всё действо было медленным, чувственным, ракурс съёмки менялся, и с каждым новым кадром становилось всё горячее и интенсивнее. С удивлением он узнал и тот отрезок, что уже видел. Только теперь всё это выглядело иначе. Теперь это была желанная развязка долгой прелюдии. Он хотел доставить этому парню удовольствие, хотел чтобы ему было хорошо. Он не помнил, нет, но знал каким-то образом, что им обоим было хорошо, и он хотел этого.
И за это ненавидел себя люто и безжалостно, утопая в этой ненависти. Ненавидел себя больше, чем этого мальчика, который слишком хорошо выполнил свою работу. Больше тех, кто сделал это с ним. Потому что он не должен был так наслаждаться. Не должен был…
Когда он дошёл, наконец, до минета, его снова вырвало жгущей горло желчью, но он даже не подумал сделать глоток воды, наказывая себя за то, что вспоминал этот минет не единожды. За то, что перематывал ощущения, не забытые до сих пор. Смаковал их, сравнивал с теми ласками, что дарила ему Кэйт. Даже после того, как увидел первую запись. Даже, когда своими глазами видел, что был с мужчиной. Вспоминал этот шёпот, этот мимолётный поцелуй. Даже, когда был с Кэйт. Срывался в жёсткость и пошлость, надеясь выдавить из себя эти будоражащие ощущения. Ведь, несмотря на очевидное извращение собственной сути, изменить прошлое он не мог. То, каким он был счастливым и удовлетворённым в тот момент, когда проснулся, изменить он не мог. И забыть тоже.
Настолько раздавленным он не был никогда. Даже подростком, когда остался один, он не чувствовал себя таким убитым. Беспомощным, жалким, одиноким, да… Но в нём жила ненависть и жажда мести, и когда он нашёл в ней якорь, смог вырваться из круга жалости к себе и бездействия. Сейчас… Он даже двинуться не мог. А потом, когда ему казалось, что хуже быть уже не может, он услышал сквозь шлепки и стоны записи смех своей несостоявшей невесты. И подумал, что сошёл с ума. Что её образ преследует его.
В этот момент он вдруг понял, что ему плевать на то, что она сделала. Что обманывала его, что использовала, что крала. Что это его не беспокоит сейчас. Совсем. Что эмоций и чувств не хватает на эту новость. Все они плещутся в области его морального падения. Он тот, кто точно знал, что не смог бы быть геем, не смог бы… Он переспал с парнем, мальчишкой, и ему понравилось. Это не было чем-то принуждённым, искусственным. То, как развивались события на экране небольшого модного смартфона, было естественно. Он соглашался, откликался, а потом и требовал желаемого. И когда ему разрешили всё, он взял это. Так, как он хотел… Хотел.
А потом стало ещё страшнее, потому что Кэйт сказала то, что раздавило его. Он ей изменил. Она его любила, а он её предал. Это стало тригером для паники и сумасшествия. Уже не важно было, что это могут увидеть другие, не важно ничего. Он даже не думал, что Кэйт может кому-то рассказать об этом. Ни о чём не думал. Крушил, ломал, бил и топтал всё, что попадалось под руки и ноги. Откуда брались силы, он не знал, и об этом тоже не думал. Все его мысли были подвластны лишь одному стремлению — разрушить всё. Когда в комнате отдыха ничего не осталось, он переместился в офис.
