Он будто о чём-то задумался, а потом облокотился на стол.

— Я могу поднять все незакрытые дела, которые, как мне покажется, будут связаны с тобой. Ты думал, что от тебя отъебались? Нихрена. Ты до сих пор прицелом, Костя. Ты сын отморозка. Полиция с тебя никогда не слезет, а сейчас появился повод копнуть глубже. А насчёт Алисы этой — она явно слишком плотно с тобой якшается, так что можно будет следом. На стул.

И поднялся.

—  Разговор, так понимаю, у нас на этом закончен?

— Да, — с удивительным сейчас для себя ледяным спокойствием ответил Ворон.

Нахер такие разговоры. Страх существует затем, чтобы на него срать с высокой колокольни. Запугивать Ворона было бесполезно. Неизбежное и так неизбежно, а смерти он уже ждал с нетерпением. И, честно, ему совершенно не хотелось, чтобы его, такого, ещё хоть раз видела Алиса. Уж лучше электрический стул...

— Хорошо. — Анатолий вздохнул. — Значит, расклад такой: тебя тут продолжают избивать, твою шлюху сажают в соседнюю камеру. Учитывая, как обращаются с тобой, её ждёт ещё более счастливая участь. Я не сторонник, но, увы, ничего сделать не смогу. А потом — оба в крематорий. Не завидую я твоей бабе, Константин. Могла бы и не тряпку найти.

Менту позвонили. Он даже культурно попросил прощения, под дребезжание звонка вышел на пять минут, а потом вернулся, уселся снова напротив. И взгляд у него как будто изменился. Сказал всего два слова:

— Изабель. Герасим.

А потом, подумав, добавил:

— За стеклом никого нет. Мы в боксе одни. Пизди, какого хрена ты забыл в сто восемнадцатом и какого рожна за тебя просит прокурор.

Ворон отгонял продолжающиеся попытки запугать, как назойливых мух. Захочет — сделает, вся информация у этого гондона уже имелась. А после звонка даже появилось больше. Но гондон оставался на месте и играл в джентльмена. Ворон всё же собрал силы — те, что остались — в один рывок. Надеялся на эффект неожиданности, может, хотя бы выколоть ему глаз ручкой — и даже не столько волновали последствия. 

Анатолий ухмыльнулся. Движение резкое. Он перехватил правую руку, заломил, припёр его к столу за шею, впечатав щекой в холодную поверхность.

— Будем знакомы, Ворон. А теперь давай всё-таки поговорим.

Анатолий дёрнул Ворона вверх, отправил в свободный полёт на стул, продолжая сохранять какую-то нездоровую невозмутимость.

— Я хочу знать, что произошло в том участке. Какого хрена ты делал на чердаке. У меня даже получилось отмазать убийство приехавших ментов, они давно мешались одним людям. Тебе просто нужно рассказать мне, что там произошло.

Ворон не мог не отметить, что руку для захвата гондон выбрал как нельзя удачно. И выкинул обратно на стул, словно точно зная, насколько ему сейчас больно. Несколько секунд пришлось сидеть и молчать, шумно дыша через нос.

— С хуя ли я должен верить тебе на слово?

— Потому что тебя ни в чём не обвиняют, дебила кусок, — прошипел мент. — Не ебу, чего ты хочешь добиться своими действиями, но сейчас всё так обстоит: ты действительно со своей девушкой припёр карманницу. Потом произошёл какой-то пиздец, не попавший на камеры, как и ты со своей девушкой и этой карманницей. Протокол успели начать составлять. Перепуганный, ты забрался на чердак. Куда делась какая-то шлюха — хуй с ней, на неё все забили. Не веришь? Дай мне десять минут.

Гондон поднялся из-за стола, вышел. Когда вернулся — грохнул о стол две папки.

— Только тут хуи не рисуй, — ядовито посоветовал мусор. — Копии, конечно, но мне делать нехер, чем по десять раз всё печатать. Понял? Я просто хочу знать, какого хера там произошло на самом деле. Около трёх дней назад был убит Трампин Егор. Знаешь, кто его нашёл? Твоя дражайшая Кузнецова! А теперь... — Он легко, но ощутимо дёрнул голову Ворона, перейдя на свистящий шёпот. — А теперь подумай, сукин ты сын, кого хотят посадить за это! Потому что кому-то сверху очень надо дело закрыть, а закрывать некем. А эту Сернину, как свидетеля, никто слушать не станет — да ты и сам знаешь! Надо тебе это, а?!

Отшатнулся, опёрся руками о стол с другой стороны и посмотрел на него исподлобья. В общем, продолжал вести себя странно. Ворон окончательно перестал понимать, чего от него требуется, что из него тянут — сто восемнадцатый? Чистосердечное? Алису? Первая папка решала первый вопрос. Вторая — почти физически ударила под дых. Дышать стало ещё тяжелее. Дикий, Таша... Алиса... кого из них делают? За что с ними это делают?   

— Тебя тут держат ради развлекухи, толком без оснований, а я ещё должен задницу рвать, чтобы доказать свою честность?! Мозги есть вообще, или все с этой наркоманкой продул?! 

— Бред, — прошептал Ворон. — Какой же бред.

Грёбаные нацисты. Теперь он понимал, что их месть Химере — капля в океане того дерьма, которое им ещё только собираются вылить на голову. А он-то думал, надеялся, блять, что после такого беспощадного риска всё затихнет! Риск случился. Всё не затихло.

Всё, что он делал — бесполезно. Враги были на шаг впереди. Они уже заграбастали Алису грязными руками, а он только их веселит, попадаясь на пути. Сажать его не за что, так ведь можно и не сажать, можно развлекаться каждый день просто так, просто потому что захотелось...

— Если ты хотел заставить меня расколоться, — надтреснутым голосом сквозь зубы выдавил Ворон, — то зря... зря ты мне это показал. — Говорить было тяжело, сидеть — того хуже, после захвата болела рука, а под робой горел вечным пламенем оставленный ожог. — Хочешь, чтобы я сделал им ещё хуже? Хер тебе, блять! — хрипло выкрикнул он, пока в чёрных глазах полыхало бешенство. — Вы были ближе к своей цели, когда ебали меня дубинкой в зад и выжигали послания промышленным лазером, а это... — Ворон встал, хотя было паршиво, но до конца фразы всё же продержался. — Последнее, что могло бы меня переубедить!

Он упал обратно и скривился от пронзившей боли. Руки задрожали сильнее — он чувствовал, что или придушит сейчас ими гондона, или ручкой убьёт себя... И хер с тем, что не с первого раза.

 — А вот теперь, — удовлетворённо ухмыльнулась ментовская гнида. — Теперь мы с тобой действительно поговорим.

Из какого-то не примеченного ранее ящичка он достал диктофон, включил его и сменил тон на деловой.

— Я, Мирнов Анатолий Семёнович, майор Следственного Комитета, снимаю показания Пескова Константина Сергеевича, сегодня, 23 октября 2126 года. Константин проходит свидетелем по делу о перестрелке в сто восемнадцатом отделении города Санкт-Петербурга, в ночь с 22 на 23 октября этого же года. Его задержали по ошибке, применяли телесные методы допроса. Старший лейтенант Пригожин грубо превысил свои полномочия. Это подтверждается моими словами, следами побоев на теле Константина и другими характерными свидетельствами, которые может подтвердить экспертиза. Скажите, Константин, вы подписываетесь под вышесказанным? В таком случае вы будете отпущены на свободу, а я гарантирую вам защиту, как свидетелю.

И взглянул так тяжело, испытующе. И как Ворон не приметил в нём бывшего военного? Всегда же, сука, раньше мог их разглядеть. Но этот до последнего притворялся гондоном той же фирмы.

— Да, — совершенно не весело произнёс Ворон, что от него требовалось, и снова угрюмо заткнулся.

Казалось бы, то, что сейчас произошло — одно из чудес, которых, как говорила Алиса, не бывает. А ему стало так паршиво от осознания, что теперь ещё кто-то узнал о его унижении, что теперь, возможно, ему придётся выйти отсюда, видеть других людей и не дёргаться от каждого звука тяжёлых сапог — а ведь Призрак любила тяжёлую обувь...

Мент вновь ухмыльнулся, остановил запись.