Внезапно понял, что понятия не имеет, что будет делать, когда всё закончится. Возвращаться в бизнес? А что вообще будет с преступностью? Универ?

"Не думать" — мысленно прикрикнул он на себя. Алексей не мог не признать — рядом с Катей рациональность выветривалась напрочь. Что тогда на кухне, что сейчас. Просто хотелось быть, как была она. К тому же — наверняка Катерину напрягает его вечно собранное состояние, потому что в этом успела упрекнуть каждая из девушек, задержавшихся в его жизни.

Но Катя никогда даже не думала его упрекать. Его характером она только восхищалась. Чувствовала его пальцы всем уставшим истерзанным телом, хотела бы чувствовать их не только там, но всё равно, наконец, расслаблялась, успокаивалась. Ей по жизни ужасно не хватало такого «Лёши», за которого можно было спрятаться, которому можно было довериться, на которого можно было положиться. Он такой, именно такой, единственный, который был нужен — она поняла ещё когда он осадил Алису и вправил ей нос. Катя многое умела сама, Кате приходилось уметь, иначе она просто не выжила бы, но в глубине души она всегда оставалась воспитанной доброй девочкой, любимицей своей мамы, нежной и тёплой, как домашний мотылёк.

Она не заметила, как уснула. Потом её разбудили, уложили нормально, а она всё равно тянулась к свету крыльями, обнимала, ластилась, не верила до сих пор, что жизнь-без-Лёши вдруг стала настоящей, полноценной жизнью, пусть теперь без денег, но с теплом, свободой и надеждой. Большего она и не желала.

— Эй, это же он! Лёша!

Лёха сглотнул. Этот митинг ещё не пытались даже разогнать — сформировался, видимо, совсем недавно и был не таким многочисленным, как остальные.

— Где ты пропадал?! Думали...

Бездонное небо укрывали тучи. Холод добирался до шеи, хотел бы забраться и дальше, но не давала тёплая одежда. Утром всегда морозно, но Питер теперь не спал совсем. Ночью ли, днём — жизнь в городе кипела неистово каждую секунду, взрывалась редкими коктейлями Молотова совсем отмороженных и обозлённых.

— Целый? Поймали?

Они трое избежали злобного, требовательного взгляда Доктора. Рыжий спал, как и Таша — вчера все засиделись совсем допоздна. Одна только Меланхолия едва не отрубилась на кухне около полуночи, её пришлось почти относить в комнату. Девушке становилось только хуже, хоть Док был до сих пор убеждён — таблетки и препараты, которые он достал и вводил внутривенно, помогут обязательно. Мел сейчас была похожа на наркоманку — худая и бледная, с синяками на сгибе локтей.

— Да чего вы докопались до парня! — вступился кто-то.

Война — самое страшное, что возможно в этом мире. Крики и кровь, смерть. Боль. И теперь Алексей знал это не понаслышке, на собственной шкуре испытал описанное на страницах учебников. Было сейчас жутко, страшно и тяжело. Папка, спрятанная под пальто тянула на дно Невы, а затем — в сам Ад, потому что ничего кроме него пророчить она не могла.

— Ну как же...

Лёха опять сглотнул, сжал челюсти. Представлял, конечно, что его узнают быстро, но всё равно был не готов. Ворон с Алисой затесались где-то позади, в том кольце, которым его сейчас окружили.

— Я...

Он прикрыл глаза. На пальцах до сих пор оставалось ощущение мягкий волос, оно будто пеплом оседало на ладонь. Катя не проснулась и собирался Лёха настолько тихо, насколько был способен.

— У меня есть что сказать. Дайте рупор! — выкрикнул, чуть поднимая голову в сторону толпы.

Рупор ему дали через минуты две. Руки, так спокойно гладящие нежную кожу плеча ещё два часа назад, сейчас тряслись. Всего одна фраза и вскинутая рука: «Голосование фальсифицировано!» и пути назад не будет никому. Пока Лёха шёл сюда, то думал, на что обрекает этих людей. На него смотрели с какой-то надеждой, а он сейчас эту самую надежду у каждого забирал.

Обернулся, нашёл взглядом нервничающую Алису и полез свободной рукой во внутренний карман. Ободряюще улыбнулся, вскинул руку, отворачиваясь и упал.

Каста недоумённо моргнула, подалась было вперёд, но всё поняла по прозвучавшему тут же крику. Глаза округлились, её повело в сторону, но Алиса всё же бросилась вперёд, сквозь начавшуюся панику толпы. Не кричала, не плакала — оттолкнула одного человека в сторону, второго и находилась в какой-то призрачной прострации. Её будто не замечали сейчас, как и она себя.

— Лёх... — тихо-тихо сорвалось с обветренных губ, а потом все звуки будто вернулись. Алиса услышала крики, вой сирены, тут же погружаясь в атмосферу паники, но видела по настоящему только тело, мелькающее за мельтешащими людьми.

Её толкнули в очередной раз. Ноги подкашивались, наливались слабостью, а в груди неприятно тянула то ли истерика, то ли простое волнение. Алиса понимала — Лёха уже не поднимется. Смогла разглядеть красное пятно на лбу и понять, что без шансов. Всё равно мысль не хотела осознаваться полностью, до конца. Обрушилось и чувство вины, и страх, и ненависть. Мешалось красным торнадо, будто вырвавшимся из стальной клетки. Повергало в смятение, растерянность, затягивало в свой омут, а как выбраться — даже не подсказывало.

«Его убили» — вырвалось из торнадо молнией, снова возвращая в реальность.

— Ворон! — до хрипа крикнула Каста, завертев головой, выставила локти, что бы в очередной раз не потеряться в этом хаосе сирен, криков, редким выстрелов где-то на отдалении. — Во-оро-он!

А Ворон услышал выстрел. Услышал, как ему показалось, за секунду до. Так чётко, как не слышал выстрелы никогда в жизни — они всегда казались далёкими и чужими, даже его собственные. А этот...

Один шаг в толпу, в сторону упавшего Лёхи, несколько секунд ожидания движения, дыхания — такого тупого ожидания — и решение, которое можно было принять только здесь и сейчас.

Соседний дом, этаж десятый, не выше. Снайперы тоже люди. Снайперы тоже смертны. И лучше бы эта пуля досталась ему.

Ворон быстро вылетел из толпы — совсем не то, что лететь в неё — добежал до угла, догадался, что ближайшие подъезды легко просматриваются и нырнул во двор. Там, внутри, нашёл чей-то тонированный миниэлектробус. Открыл огонь, даже не зная, сколько там может быть стволов, даже не желая думать о прикрытии. Думал только, что Лёху нельзя забрать безнаказанно. Лёху нельзя вот так забрать.

Стёкла бронированные. Ворон чудом избежал рикошета, сжал зубы, когда открыли ответный огонь, но ещё несколько секунд продержался в ожидании момента, когда тёмная фигура с футляром за спиной попытается перебежкой добраться от подъезда к машине. И прострелил фигуре голову. Потом всё же метнулся в сторону — электрокар сорвался с места, чуть не оставив от Ворона тушку на асфальте.

А Ворон всё равно ощутил себя этой тушкой, когда из глубины двора к нему подлетел тупоголовый наблюдающий дрон с тупым компьютерным голосом:

— Вы стали свидетелем преступления, наш разговор...

— Я доберусь до вас, сволочи, — твёрдо проговорил Ворон в камеру и выпустил в дрона оставшийся магазин.

Потом стоял над куском серого железа и несколько секунд смотрел в серое небо. Не помогало. Нихера не помогало. Дурацкая призрачная надежда. Лёха умер. Совсем. Он не воскреснет, не вернётся полупрозрачным образом, не появится в конце туннеля, не бросит больше понимающий дружеский взгляд, не зазвучит в голове — он не Призрак, он Лёха, и он не должен был...

А Ворон не должен был бросать Призрака там.

Обратно вернуться было не в пример проще. Людей уже растолкали не-люди в чёрном. Поставили вокруг вооружённых с автоматами, протянули жёлтую ленту, засовывали уставшего, казалось, просто уснувшего Лёху в чёрный пакет. Где-то у ленты виднелись красные волосы. Ворон добрался до них, обнял Призрака со спины, разрывался от вины и боли, понимал, что поступил плохо, но сил извиниться или представить, как мог бы поступить иначе — не находилось.