"Увели?" — спрашивала Марц у себя.

"Увели." — отвечала сама себе.

Сил на крики, сил на борьбу уже не осталось. Даже группироваться для защиты не выходило. Тело, с таким трудом сделанное сильным тело, подводило. Внутренне Марц даже устало улыбалась. Чувствовала каждый удар, кажется, иногда хрипела, во рту поселился металлический привкус.

Марц уже не напрягала руки, прикрывая голову. Безвольной куклой летала с ботинка на ботинок, принимая новые и новые удары. Чувствовала будто сквозь пелену, но остро, не знала куда от этих ботинок деться, а тело не слушалось.

Главное, что Меланхолия запомнит её такой, а что сейчас — уже не важно. Главное, что Марципан смогла различить отчаянное "Обещаю!" и не слышно высечь искру — "Замётано!".

В темноте было противно, больно и страшно. Но в темноте же горели бесстрастные серые глаза, глядящие на неё как на тело. В темноте ныло плечо от сильного и неожиданного удара оземь. В темноте она посылала координатора нахуй и бросалась за крутой девчонкой, которая её опрокинула.

— Я Марц! — Звучало всё в той же темноте сквозь гулкие удары.

— Мел. Доволен? — Раздражённо отзывалось не сразу, не охотно и тихо.

И в темноте было хорошо. В темноте прохладные руки скользили по её всегда тёплым.

— Погодь, погодь, — внезапно остановился один из представителей закона. — Она дышит вообще?

Если бы Марц могла, ответила бы — он. Злобно так. Но Марц уже не могла, не слышала.

— Не-а, — присел другой на корточки. — И чё делать будем?

— Да и хуй с ней, — сплюнул третий. — Всё равно смертница. Виталич доки подправит. Давайте, взяли, потащили. Я там лопаты видел, прикопаем на перекуре. Сил уже дышать этой блевотиной камерной нет...

Ворон так и прятался по подворотням, пытался себе доказать: «Всё не так уж плохо...» — но всё было плохо. Очень. Людей отлавливали на улицах, просто гуляющих, попавшихся на глаза. Пару раз он тоже бегал от ОМОНа, а в одну из таких тёплых встреч его затащил в подъезд какой-то парень и сунул в руки горячий чай.

— Не вылезай лучше, — хмуро сказал он, а рядом с ним на ступеньках сидела девушка в пледе, с термосом и синяком под глазом.

— Я помню тебя, — встрепенулась она и улыбнулась, прищурилась под тусклым светом подъездной лампочки. — Ты был на суде.

Ворон устало кивнул головой, попробовал чай и сразу выпил залпом. Стало горячо и горько, хотя в чае точно был сахар, а ещё лимон и, быть может, какие-то заменители трав, которых он никогда не пробовал.

— Это хорошо, что вы это устроили. Давно пора, — прокомментировал парень.

— Давно пора нам сдохнуть? — усмехнулся Ворон, всё ещё тяжело дыша после бега.

— Сегодня много кто умер, — согласилась девушка серьёзно. — Много кто пострадал. Но «вместе до конца», разве не ваши слова?

— Тот, кто их сказал, конца так и не дождался.

— Мы знаем, — хмуро ответил парень и посмотрел на Ворона так, словно захотел набить ему морду. — Твой друг с рупором сегодня был оптимистичнее.

— Поэтому с рупором он, — виновато опустил голову Ворон. — Спасибо за чай, которого я не достоин. Я пойду.

Он протянул чашку девушке, а она понимающе покачала головой и плеснула ему ещё.

— Мне тоже страшно... Но мы все — единый народ. Даже если что-то идёт не так. — Она осуждающе посмотрела — видимо, на своего — парня и продолжила. — Даже если у кого-то заканчиваются силы или настрой. Мы должны быть вместе.

Ворон побыл вместе с ними ещё некоторое время. Выловили девушку с механической собакой, сидели в молчании, ждали, пока утихнут на улице злые крики. А у них был чай и серая шерсть под пальцами, пусть не настоящая, но всё равно так похожая на шерсть Грея.

Потом Ворон ушёл. Уже аккуратнее пробирался меж домов, двигался тише, нашёл в себе силы планировать маршрут и прятаться от не-людей-в-чёрном. Те его не поймали. Зато поймали другие.

— Эй, ты, педофил ебаный!

Резко дёрнул кто-то за одежду, потянул. Ворон не успел достать нож, смог увернуться, отскочить, налетел на кого-то ещё. Болью взорвалась спина, потом колено, но кулак быстро нашёл челюсть виновного и добавил в живот. Руку потом перехватили, вторая дотянулась до рукоятки и оставила кого-то без печени — только выдернуть не успела, два удара по рёбрам и подсечка заставили Ворона, пусть сгруппировавшись, встретиться с асфальтом.

— Ты, блять, думаешь, мы тут ваще беспринципные сволочи, по твоим заказам работать, говно собачье, а?

То, что это от Шишкина — Ворон уже догадался, ещё до момента, когда чей-то особо хороший удар выбил из него все мысли. Попытался вскочить на ноги ещё раз, пока оставались хоть какие-то силы, но вместо этого почувствовал свой же нож у горла и злое шипение:

— Лежи, сука, или грохнем быстрее и проще.

«В тюряге педофилов забивают до смерти, это единственный принцип вышедшей оттуда русской мафии, — прозвучало в голове голосом отца. — Ты всегда можешь обратиться к ним, если такого нужно грохнуть, а марать руки не хочется.»

Рёбра, казалось, скрипели, снова ощутив на себе рельеф чужих сапог. Ворон и забыл, что такое настоящая, адская боль, которая легко пробивается через действие обезболивающего и заливает собой всё тело. Радовался только, что волосы короткие — выдирать больше нехера. И что отрубится, наверное, быстрее, чем они закончат.

— Э... Здравствуйте, Доктор. Тут информация дошла, — грубый голос будто специально говорил тише, а на заднем фоне раздавались какие-то крики и глухие удары. — Какой-то педофил по имени Ворон вас упоминал. Его э... грохнуть сказали. Ну... сначала он услуги заказывал, потом сказали забить, э... до смерти. Нарвский, один. В общем, полезная информация. Хорошая. Странно, что вы с педофилами, того... Мы в расчёте, кароч. — Звонок сбросили.

Лицо Доктора постепенно каменело. Таша, сидящая напротив, зарёванная, с покрасневшими глазами, тяжело сглотнула.

— Что-то случилось? — спросил уже Лёха, заметив, что Док отвлёкся.

— Я... Я, блять, его убью. — нездорово гневным шёпотом процедил рыжий, медленно закрывая и открывая глаза, выдыхая через нос. — Таш, дай, пожалуйста, вон те ножницы... Да, спасибо. Перевяжешь сама. Мне нужно съездить по делам.

— Куда? — девушка подала ему требуемый инструмент и Доктор перерезал хирургическую нить. Ранение на Лёхе пришлось зашивать, обычные бинты не спасали.

— Ворон нашёлся, — мрачно пояснил Доктор, перерезал хирургическую нить, поднялся во весь рост. — Скоро вернусь. Если не вернусь — не ищите. Целее будете.

И вышел, опираясь на свою палку, уже не видя задрожавшие губы подруги и заинтересованный прищур Лёхи. Машина подъехала быстро, водитель не был разговорчив, что Доктора полностью устраивало. Злобным взглядом он буравил сидение перед собой, даже не пытаясь успокоится. Слова "Я тебе говорил" выражались в мерном пощелкивании рычажка, явно нервирующем водителя. Ворона Доктор материл, ругал, старался, разве что, не проклинать — друг всё-таки, пусть явно без мозгов.

Ему было плевать, почему Ворона приняли за педофила, но картинка в голове складывалась потрясающая. Кто-то раскрыл Шишкину о киллере страшную-престрашную правду, которую тот схавал. По какой причине — хер его знает, Шишкин вроде не дурак, что бы на подобное вестись. На счёт того, кто мог это сделать теории уже разнились — от мусоров до недовольный заказчиков. Одно было ясно как белый день — пернатый очень сильно кому-то мешался.

"Правительство? Серьёзно?"

Доктор ещё больше помрачнел, нахмурился, попросил остановить за два дома от нужного и вышел в ночь, ёжась на морозном воздухе. Ярко вспыхнуло воспоминание, болезненно сдавившее грудь. Пусть там было белым-бело и под ботинками скрипел снег, но Док мотнул головой, бесполезно пытаясь вытравить горечь и отправился в нужном направлении.