– Что за видение прекрасной феи? – Прогнусавил Старец-Поганец, а нос его то приподнимался, то падал.

– Да какая я фея, – пропела она в ответ. – Я Куртиза, жена Любомира. Последние мы из нашего племени в живых оставшиеся.

«Неужели она ничего больше видать не видывала?» – подумал Поганец, а вслух произнес:

– А где же богатырь твой?

– В море он, почтенный старец, тридцать три дня назад рыбу добывать отправился, еще три осталось, жду не дождусь.

Ухмыльнулся старец.

– Ох, дева прекрасная, ты, наверно, голодна?

Куртиза покраснела, но ничего не ответила.

Внезапно Старец окинул мешковину, застилавшую повозку, и предстали взору Куртизы яства невиданные, фрукты заморские да шкуры соболиные.

Протянула она руку к ананасу, а старец клюкой-то ее по руке – хлоп!

– Не отдам просто так, – прошамкал он беззубым ртом.

– А мне и дать тебе взамен нечего, – расстроилась Куртиза, уже представив, как бы накормила она обессиленного мужа.

– А ты ночь со мной проведи, лаская меня как мужа своего, и отдам я тебе ананас заморский, один лишь кусочек его сил прибавляет на месяц вперед.

Задумалась Куртиза.

Но лицо изнеможенного мужа вдруг предстало перед ней, а в животе под ложечкой так засосало, что поборола она в себе стыд и отвращение и провела со старцем ночь райскую. Как с мужем своим обращалася с ним.

В это время Любомир, свернув сети, плыл домой. Не осталось в нем сил, но желание увидеть свою жену было сильнее человеческих страданий от голода и холода. Но будто почувствовал он что неладное. Жаром окатила его волна ледяная, а последующая паром измены жены ветреной обдала, да так, что грести он стал в два раза быстрее и приплыл на два дня раньше.

 Вбежал Любомир в дом и увидел, что его жена сидит на шкуре невиданной, держит в руке фрукт чудодейственный, а рядом Старец-Поганец гладит ее ножку нежную.

Куртиза обрадовалась, вскочила и побежала с ананасом в руке к мужу. Быстрее его накормить, чтобы не болел он, а сила вернулась богатырская.

Но махнул Любомир рукой, понял он, на что его жена нежность свою променяла в его отсутствие. Схватил он старика и как мышонка его задушил.

Испугалась Куртиза, поняла, что натворила.

– Не убивай меня, любимый. Ради тебя я нежность свою поменяла на ананас заморский, один лишь кусочек которого сил прибавляет на месяц вперед. Знала я, что ты приедешь больным и разбитым волнами злыми.

Схватил ее Любомир, посмотрел в глаза, что бездоннее да мокрее океана, и не смог убить. Так любил ее сильно…

Софья, завернувшись в шарф и надев темные солнечные очки, ждала около кабинета психолога. Она была уверена, что разлучница сразу же ее узнает и попытается сбежать.

– Прошу вас, проходите, – дверь внезапно распахнулась, и улыбающаяся женщина в сером твидовом костюме вышла к ней навстречу.

– Не ожидала меня встретить? – Софья медленно поднялась. – И где этот козелина шатается, не у тебя ли, случаем?

Женщина с интересом смотрела на Софью, потом глянула в журнал записи.

– Вас зовут Надежда? Надежда Иванова? – Назвала она вымышленное имя, записанное администратором.

Софья рассмеялась и сняла очки.

– Нет, не прикидывайся тут мне старой калошей. Я София, жена того ирода, которого ты увела.

Две пары глаз: администратора и психолога – изучали странное поведение этой раздраженной женщины. Мария взглянула на пациентку, что-то знакомое было в ее лице.

– Мы ведь где-то встречались, не так ли? От вас ушел муж и вы не знаете, где он, я правильно поняла?

Софья растерялась. Женщина строго, с каким-то материнским пониманием смотрела на нее и явно не узнавала. Ее волосы были собраны, на пальце блестело кольцо с большим бриллиантом, она вовсе не походила на ту вызывающего вида развратницу, какой запомнила ее Софья.

– Мы с мужем летели в одном самолете с вами, – Софье вдруг стало стыдно.

– Вы сидели с мужем впереди нас с сыном, верно? – Мария неожиданно вспомнила несчастную пару, явно нуждающуюся в сторонней помощи. – Я тогда оставила визитку вашему супругу и очень рада, что вы наконец пришли. Проходите, – она распахнула дверь в залитый теплым светом кабинет.

 Ноги Софьи стали как ватные.

– Не волнуйтесь, вашего мужа тут нет, мы с ним не общались, – психолог будто прочитала мысли Софьи, – проходите, поболтаем, не зря же вы сюда пришли.

В руках у Софьи оказалась теплая чашка чая, и мягкие руки Марии уверенно надавили на ее плечо, заставив присесть.

– Так как вас зовут на самом деле? И где ваш супруг?

Михаил жил у старшего брата, жене писать ему было стыдно. Каждый раз он включал утром телефон, но от Софьи не было ни весточки. Один раз он позвонил теще, но, услышав отборную брань в свой адрес, понял, что его считают по меньшей мере дьяволом в человеческом обличии, но также разведал, что с женой все хорошо и из Москвы она не уезжала, и, быстро попрощавшись, положил трубку.

 А как бы он хотел услышать такую историю: что теща, оказывается, поссорилась со своей дочкой, потому что та запретила ей обзывать своего мужа! Что обожаемая бабка, чей призрак постоянно витал в их семейном гнездышке, была уже не в почете у нерадивой внучки. Если бы только Софья поняла, что и мать, и она ведут себя точно так же, как бабуля когда-то, и только женушка в силах прекратить это. Что патологической ревностью она не только не удержит своего мужчину, но и разрушит любые отношения с кем бы те ни было. Как бы он хотел…

Внезапно раздался звонок. Был выходной день, Михаил подпрыгнул и с необычайной живостью побежал искать телефон. Звонила не Софочка. Он, уже расстроенный, выслушивал незнакомый тонкий голосочек администратора какого-то кабинета психологии, куда его приглашала… его жена…

 Михаил даже не сразу понял, в чем дело. Он со дня на день ждал извещение о разводе, а вместо этого жена хочет сохранить брак. Это был самый счастливый день после дьявольской годовщины. День, когда он увидел Софочку. Она молчала и улыбалась. На ней была новая юбка чуть выше колен. Постройневшие ноги обтянуты черными колготками в сеточку, на шее красовалось жемчужное ожерелье, подаренное мужем на день рождения. Губы – ярко-красные, почти как у женщины, выходящей к ним из кабинета.

– Здравствуйте, Михаил.

Он уставился на женщину, вышедшую к ним, пытаясь вспомнить, где он ее видел.

«Глазопял»,– неожиданно послышалось ему, сказанное таким тихим и зловещим голосом, что он моментально повернулся к своей жене, которая, впрочем, на него и не глядела. Их пригласили вместе в кабинет психолога.

– Эй, отдай это сюда.

Мужчина, к которому обратился этот тоненько-скрипучий женский голос, усмехнулся и вернул бутылку обратно. Женщина стремительно притянулась к горлышку поллитрового пива и жадно стала допивать мутную жидкость. Несмотря на обычную картину посиделок дворовой компании местных алкашей около продуктового магазина, было в этом и что-то необычное.

– На, подавись. – Мужчина незлобно подмигнул Любаше. – Не могу отказать даме, – прошамкал он, смачно плюнул и погрузился в свои мысли.

Необычным пятном в этом тусклом соцветии и являлась сама Любаша в тонкой, почти что летней ярко-зеленой куртке. Любаша стала пить, вот так, по-серьезному, лет пять назад. Сначала утратила яркий цвет волос лучистых кудрей, затем осиную талию, приличный маникюр, работу главбуха. Список Любочкиных потерь можно продолжать бесконечно, водрузив на последнее место ее бывшего мужа Агафонова.

 Впрочем, Агафонов остался там, в прошлой жизни, в роскошной квартире в Питере, а Любочка уже была тут, в Москве, у районного круглосуточного магазина. В детстве Любы, в девичестве Громовой, этого магазина еще не было. На его месте ютился маленький кооперативный магазин, куда все дети ходили рассматривать витрину с импортными сладостями. Однажды маленький Колян незаметно украл фирменную плиточку жвачки «Турбо». Возможно, про это бы никто и не прознал, но Коля неожиданно решил поделиться половинкой добычи с девочкой. Он сунул руки в боки и, копируя походку отца, подошел к Громовой и достал трофей. Мальчишка готов был ей отдать даже драгоценный вкладыш, но пронзительный крик внезапно остановил его.