Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Катерина Молния

Глазопял

Предисловие

Ох и горько-соленой стала ревность Софьи за эти шесть долгих лет. Именно столько Софья и Михаил были женаты. Имя Софье досталось от любимой бабушки, да только мудростью, вопреки его значению, особо не отличались ни бабушка, ни внучка. А посему Софья-младшая относилась к наступающей годовщине негативно, считая шестерку дьявольским числом и, как обычно, начала переживать еще задолго до «роковой» даты.

Нервозность Софьи очень усложняла жизнь ее мужу – безбородому простачку Михаилу – среднестатистическому предпринимателю средней руки, среднего достатка, среднего телосложения, но, правда, росточка выше среднего.

 Михаил женился по большой любви. Будучи у жены первым мужчиной, он относился к ней с особым трепетом. Этот пикантно-тонкий факт необычайно подымал его эго. Он чтил свою семью, всегда превозносил непорочность жены и даже несколько торжествовал, ощущая щемящее сочувствие, когда его коллеги женились на разведенках с детьми. Поэтому не обращал внимания ни на истеричный характер Софочки, ни на ее колкий язык.

 Вот уже и шесть лет прошло, и дурманящие крики «горько, горько» остались там, далеко, в сладком растаявшем прошлом.

Как же неосязаемо время: будто идешь по лесной тропинке, и раз – на волосах уже невидимая паутинка. Вроде стряхнул ее, а вот уже и вторая зацепилась за ухо. Так год за годом: пролетают, как солнечные вспышки, одним оставляя запечатленные в памяти тропинки, другим – вплетенные в волосы серебряные паутинки.

Глава 1. Софья и Михаил

– Жемчужина моя, жемчужина, – Миша нежно целовал шейку молодой жены, та кокетливо на него покрикивала под неодобрительные взгляды своей матери, огрубевшей то ли от возраста, то ли от бесконечного вскапывания грядок.

Впрочем, мать Софьи и сама рада была рада избавиться от родимой жемчужины.

Софа была избалована донельзя. Как только ей исполнилось восемнадцать, бабка стала гадать ей на хорошего мужа. Прогадала, наверно. Паутинки не одного лета пролетели над головой Софочки, прежде чем она встретила Мишу. А прежде-то, ой-ей-ей, все не тот, да не тот. То толстый, то бедный, то ждать не хотел. Уж сколько их промелькнуло, а все не прынц. Да и вообще, под «хорошего», достойного забрать драгоценную жемчужину из отчего дома, ни один не подходил.

 Вот и толкались на одной кухне деревенского дома две хозяйки. Как же они ссорились на этой кухне!

Софа предпочитала посолонее, мать же – наоборот. Готовить любили обе, а хорошо не получалось ни у одной. Особенно у матери. Да и как тут приготовишь нормально, когда одна рука короче другой? Как-то в начале зимы уставшая от зимней темноты и разболевшихся суставов мать пришла в комнату к бабке и начала жаловаться на дочь:

– Сил уже с ней нет, двадцать пять лет мне глаза мозолит, лучше б пацан родился.

– Ну вот еще, мало их, козелин, рождается, что ль. Ты жемчужинку нашу, Галка, не трожь, – бросилась бабка на защиту любимой внучки.

Надо сказать, что «козелина» было второе бабушкино любимое слово. Причем образование его было то ли от козлины, то ли от кобелины. Для усиления эффекта оскорбления и женского всемогущества козел плюс кобелина породили в жаргонном словаре бабули полного безнадегу – «козелину», которым частенько и бросалась Софья Степановна то в деда, то в любого непонравившегося ей мужика. Особенно лихо бабка ругалась с осени по весну, когда день был короткий, а выговориться ой как хотелось.

– Да устала я от нее, все не так да не эдак. Помощи никакой, хоть бы раз помогла нам тут с грядками твоими ковыряться. Только знает, что указывает мне,– продолжала мать Софьи.

– Может, и мало принцев-то. Но Софочка наша достойна самого лучшего, – перебила ее Софья-старшая.

– Мам, – Галина неожиданно подошла и дернула мать здоровой рукой за вязаный рукав, – а может, ну его, самого лучшего… Погадай на мужика хорошего, чтоб не бил, не пил, деньги в дом приносил. Чай, я ее саму не от принца нарожала.

Неизвестно, привораживала ли кого Софья-старшая или нет, но скоро Софочка была приглашена на день рождения к институтской подруге Тамарке. Ушла одна, а пришла с ухажером. До калитки проводил ее скромный молодой Миша. Потом уже оказалось, что Мише почти тридцать, это выглядел худощавый, но довольно широкоплечий светленький воздыхатель Софочки юным. А его влюбленные глаза, обрамленные длинными ресницами, цвета запоздавшего осеннего листа, да еще и спрятанные за очками, придавали ему такой наивный вид, что выглядел он младше Софочки.

 Как попал он к ним, на восточную окраину Валдайской возвышенности, из самой Москвы, так никто тогда и не понял. Зато всем стало ясно, что влюбился Михаил в розовощекую брюнетку без оглядки. Какая же тут оглядка – жемчужина такая редкая ему досталась.

Ухаживал красиво. Приезжал часто, цветами заваливал, на подарки не скупился. А потом одной ночью душистой замуж позвал.

 Странная та ночь выдалась, как из фильма молодежного, иностранного. Софья ждала Михаила дома. Готовилась заранее, в голове план встречи уже был расписан так искрометно, что любой сценарист бы позавидовал. Разрядилась как в театр. Надушилась до кошачьего чиха. Пришлось матери все окна пооткрывать.

А началось все с простого. Целый месяц, каждое утро Софа в одно и то же время получала сообщение с пожеланиями прекрасного дня. Четыре раза они были в ресторанах, три раза ходили в кинотеатр, где Миша нежно сжимал Софину ручку. После театра долго гуляли, болтали. Он отвозил ее домой, растягивал и без того длинный маршрут, из центра Москвы до маленького городка Старицы в Тверской области, где и жила Софья.

Софа лишь догадываться могла, как сильно Михаил ждал следующей встречи. Гадая, что бы предложить любимой на этот раз – кино или ресторан?

 Так и тем вечером все шло по обычному плану. На улице сильно пахло весной. Хотя нет. Весна на самом деле была в разгаре! Она дурманила миллениалов, молодила засидевшихся дома сорокалетних. Выгоняла на волю, как будто птиц из голубятни со спертым воздухом, забившиеся в головах мысли. Да непростые мысли, тайные, порой развратные донельзя. Так и у Софы таким мыслям надоело прятаться да ютиться по закромам сознания. А какие они у нее были, когда Миша нежно сжимал ее ладошку? До разврата, конечно, там далеко. Но в такие моменты будто жаром всю ее окутывало. Деться некуда от этого жара. В животе что-то сжималось, захватывая грудь, сдавливало горло. Так легко и красиво придушивало, до мурашей.

Как будто бы не с ней это происходило, а с главной героиней фильма.

Что за фильм был на том раннем вечернем сеансе, куда привез в очередной раз Софью Михаил, в дальнейшем не помнили оба.

 «А может, Миша не только за руку меня возьмет», – подумала Софа, незаметно трогая своего кавалера коленочкой. А потом от таких мыслей ее неожиданно бросило в жар, да так и сидела до конца фильма, покрываясь испариной, потея и переживая, не пахнет ли от нее, как от свиньи? И злилась от того, что придется им скоро ехать в ту дыру, где, по ее мнению, она жила. А она сейчас тут сидит, держит свое счастье в руках и не может сказать ни слова, хотя продумывала, лежа в кровати, все до мелочей.

Так и молчали они какое-то время, не разжимая, как школьники, потные ладошки.

Но Миша все-таки понял ее намек. Да и как тут не понять, Софа пылала жаром, ее глаза смотрели на него жадно, с какой-то детской непосредственностью и животной страстью одновременно. А сцена с поцелуем в фильме будоражила не только его воображение, но и все остальное.

Кино наконец закончилось. Ее ладонь выскользнула из его руки, и она приобняла его за плечи.

– А может, поедем ко мне? – вдруг пропищал Миша и сразу же покраснел за сбившийся, как у мальчишки, голос. Потом для солидности пригладил невидимую бороду, посадил очки повыше на переносицу, собрался с духом и внимательно посмотрел на свою подружку.

1
{"b":"716781","o":1}