– Да, – Софочка бурно зарыдала, при этом учащая движение рукой… Внезапно остановилась, села на кровати. – Нет, не могу.

Миша недоумевал. Его правый глаз задергался. Он пожалел о том, что снял очки, и так зажмурился, что длинные светлые ресницы едва стали видны из-под складок век, а внезапно осенившая его мысль, родившаяся непонятно в какой из двух голов, выскользнула наружу, пробежалась по его мужскому достоинству, которое дернулось и радостно ее поддержало.

Странный всхлип любимой девушки напомнил ему один случай из детства.

Кудрявая Любочка – девчонка из общего с Мишей 3 «Г» класса – крутилась на карусели возле его дома. Мишка с ребятами на той же площадке на лавочке лузгал семечки и неотрывно на нее смотрел. Она нравилась ему уже давным-давно, целый год. И вот тот особый момент настал. Как будто в забытьи, он вдруг встал и направился к ней с твердым намерением пригласить погулять. Кое-как, сбивчиво рассказав ей о своем желании, проклиная свой предательски дергающийся от волнения глаз, пригласил на прогулку. Любочка расхохоталась, дерзко на него взглянула и произнесла:

– Покрути меня на карусельке, пойду с тобой гулять.

Она явно знала, о чем просит. Раскручивать девчонку на карусели в Мишкиной пацанской компании третьеклассников считалось унизительным занятием. Он оглянулся на ребят. Красное лицо Петьки уже расплылось в ехидной улыбке, Димон почесывал выгоревшие за лето волосы и хитро щурил и без того узкие карие глаза, а лучший друг Ванька смотрел сквозь толстые стекла очков грустно-грустно, будто уже сожалея о потерянном друге.

– Вот еще, обойдешься, – бросил Мишка Любочке, чьи кучеряшки еще долго снились ему в пылких снах.

Мужскую честь он не уронил. Любочка скоро переехала в другой город, оставив после себя облупившуюся карусель, где вскоре мальчишки безжалостно раскручивали девочек, позабыв, что пару месяцев назад это у них считалось непристойным занятием.

Кучерявая Любочка промелькнула, как картинка в калейдоскопе, и Михаил вернулся к ситуации, которая снова заставила дергаться его глаз столько лет спустя.

Мысль, рассыпавшаяся на миллион эмоциональных фрагментов, в следующую секунду облачилась в слова, которые мечтают услышать все девочки мира:

– Софочка, выходи за меня, – почти выкрикнул Михаил.

Карусель из детства скрипнула и рассеялась в тумане душистой ночи.

Что связывает наши судьбы? Любовь? Когда мы задыхаемся в аромате нашего партнера и желаем видеть, осязать и обонять его круглосуточно ближайший десяток лет?

Одиночество? Когда мы устаем ждать и находим близкого по духу человека, который вносит в нашу жизнь новые звуки, краски и радости теплого человеческого тела рядом?

Обязательства, наложенные традициями, долгом, чувством вины? Нас связывает то, что мы в какой-то момент нашей жизни что-то роняем, наклоняемся и, приподняв голову, случайно встречаемся взглядами с таким же… что-то оборонившим. А потом… А потом мы начинаем идти одной дорогой, отбрасывая всякие дурацкие вопросы «зачем» и «почему».

Так и Михаил, нашедший на перекрестке судеб свою жемчужину, решил идти с ней в одном направлении. А Софа нашла себе новое королевство и принца в придачу, точнее, того, кем она наконец-то сможет повелевать, пусть всего лишь в небольшой двушке на третьем транспортном.

Хорошо живется тем, кто осознает свою особенность и заставляет ее работать на себя! Если ты простоват, не беда, особенность – штука не только врожденная, но и наживная.

Открой страничку любого блоггера – сразу научишься, как ее отыскать. А дальше – пользуйся на здоровье. Главное – самому поверить, там и другие подхватят.

Софья же, осознавая свою, драгоценную в наши дни, особенность, подаренную Михаилу, частенько испытывала терпение мужа на прочность.

Они пережили кризис трех лет, затем пяти; и вот подступило шестилетие.

На годовщину Миша решил сделать Софочке сюрприз и приобрел семейную путевку в Тайланд, где они должны провести с женой целый месяц, вкушая заморские фрукты и наслаждаясь райским морским побережьем.

«Им, кобелям, хоть глаза завязывай! Уж сколько лет, а так и лезет, глазопял, к чужим бабам», – частенько слышала маленькая Софочка ругань своей деревенской бабки, которая постоянно чихвостила своего и так уже полуживого деда.

А когда дед отправился на тот свет, то бабка бегала и кричала, что поделом ему, развратнику, может, хоть там верность блюсти будет. Правда, был ли дед на самом деле гулякой, Софья узнать и не пыталась. Хотя нет. На похоронах она подошла к деду, который как живой лежал в гробу на столе в центре комнаты, и начала внимательно его изучать. Мать крестилась, думая, что Софа ищет в нем признаки жизни, та же пыталась найти зловещие черты невиданного глазопяла, но вместо этого увидела восковую полуулыбку, которую она замечала и при жизни, когда дед тайком возвращался из чулана, смешно грозя Софе узловатым пальцем.

Но Софа всегда поддерживала бабку и сразу же докладывала ей о походах деда в чулан, за что, наверно, и достался ей по наследству ген тотальной ревнивицы, который она чтила и лелеяла вместо того, чтоб вырвать из себя, как сорняк, чтоб любящий муж наконец-то спокойно вздохнуть мог.

Глазопялом теперь был Михаил. Выгуливая жену, он наловчился смотреть куда-то в пол. Даже отправляясь в театр или, что еще хуже, на балет, он, чтоб не травмировать Софочку, умудрялся сидеть вполоборота к сцене, разглядывая родинку на щеке жены и сохраняя безучастное выражение лица к постановке, ни в коем случае не комментируя ни замечательную игру актрис, ни шикарные пачки балерин. Если вдруг его заинтересованность переползала на недопустимый уровень по шкале, находившейся в голове у Софочки, сразу же раздавалось злобное шипящее: «Глазопял». И Михаил стыдливо и понуро опускал взгляд, дабы не разжечь семейный скандал.

Так и в этот раз, Софья громко шуршала по откидному столику подносом, разворачивая еду, предоставленную авиакомпанией.

Михаил решил тихонько оглядеться. Внезапный отпуск он уже вдыхал полной грудью и после взлета чувствовал, как опостылевший офис остается все дальше и дальше. Вокруг не было серых пиджаков, замученных лиц коллег и одинаково одетых, почему-то сплошь, как одна, в черные костюмы тучных женщин. В его компании дресс-код как таковой отсутствовал, но женщины все поголовно ходили в черном, будто каждое утро собирались не на работу, а на кладбище. Люди в самолете были веселые, кто-то уже начал отмечать свою поездку на море, кто-то с увлечением болтал с соседом, обсуждая степень отвратительности еды, которая, кстати, была не так плоха. Внезапный толчок в спину отвлек Михаила от интересных наблюдений, и он рефлекторно обернулся.

– Стас, сядь наконец спокойно. – Мягкий женский голос явно кого-то одергивал.

На него уставилась пара темных пытливых глаз довольно рослого шести-семилетнего мальчика, ерзающего на своем месте.

– Мам, ну я ничего не сделал, – мальчик повернулся и снова, не рассчитав расстояние до стоящего впереди кресла, двинул по нему коленкой.

– Простите, – обратилась к Михаилу мама мальчика. – Он так быстро вырос за прошлое лето, что не понимает, что ноги у него уже не как у младенца и что не надо ими колотить впереди стоящее кресло и причинять дяде неудобство.

Последние две фразы женщина явно произнесла своему сыну, продолжая в упор смотреть на Михаила.

Он взглянул на женщину. Скорее всего, она старше его жены, кожа на ее лице отливала каким-то благородным блеском, выравнивая изнутри морщинки, а глаза были точь-в-точь как у сына, темные и пронизывающие. Пшенично-воздушные волосы забавно пушились на макушке. Она вдруг улыбнулась ему и взмахнула головой, отгоняя от глаз длинную челку. Пшеничное облако приподнялось, и волосы послушно приняли нужную форму, повинуясь невидимому женскому волшебству.