— Как самочувствие? — спросил Лу подойдя к койке.

— Хреново. — ответил я едва шевеля пересохшими губами.

— Держи-ка вот это. Пей, как можно больше. — Лу протянул бутылку с водой и сказал, знаешь, дружище, у меня есть мечта. — Наверное он хотел как-то отвлечь меня от этого состояния. И он рассказал, что когда-нибудь, когда его фирма будет достаточно крупной и у него появится больше свободного времени и денег, он построит школу в Африке.

— Почему в Африке? — спросил я.

— Потому что там самое большое количество обездоленных детей, живущих на грани голодной смерти. И никто не сможет им помочь, кроме их самих. Но для этого им нужны определенные навыки.

— Ты имеешь в виду классическое школьное образование? — я вспомнил, как читал книгу в которой один альпинист строил школу в Балтистане — где-то на границе Афганистана и Пакистана. Он делал это в благодарность, за спасение его после неудавшегося восхождения на гору Ка 2.

— Конечно нет! Это будет необычная школа. В ней будут учить, как добыть пропитание. Например, как сделать удочку и поймать рыбу. Или как эффективно заниматься собирательством. Ну и конечно же, как это все готовить. А еще там будут учить основам строительства, для того чтобы они всегда могли себе соорудить что-нибудь для проживания из подручных материалов.

— Я приложился к переданной мне бутылке, сделал несколько глотков и поняв, что меня сейчас опять стошнит, побежал в туалет. Я почти успел добежать до унитаза, когда из глотки с громким буа вырвался раскаленный фонтан. Заблевав пол в туалете, свои ноги и кусочек стены я осел рядом с керамическим белым другом смеясь и недоумевая над учиненным беспорядком.

Потом убирая за собой это безобразие я еще раз проблевался. На этот раз уже более сдержанно и прицельно.

Еще никогда в жизни я столько не блевал, как в тот день! Я думал, что если так будет продолжаться все пять дней вометинга я просто этого не выдержу. Весь день я лежал свернувшись в позе эмбриона периодически постанывая и проклиная свой организм. Мне хотелось умереть, лишь бы избавиться от этих мучений.

— Брат, ты должен пристрелить меня! — жаловался я Лу. На что он только смеялся и сетовал, что у него нет оружия, чтобы удовлетворить мою просьбу.

— Зато я могу помолиться Будде за твое здоровье, — вдруг сообразил он.

— А это поможет?

— А что тебе терять, бро? Хуже уже точно не будет! — сказал Лу, зажег благовоние и сев в позу лотоса начал молитву. Молился он на китайском (это я узнал позже, когда попросил Лу перевести текст молитвы). Она начиналась примерно так: «О великий Будда, пока горит свеча обращаюсь к твоему взору с благодарностью за силу и здоровье, которые ты дал моему брату, чтобы справиться с любой хворью…».

Он читал молитву все то время пока благовоние чадило в его в руках. Когда оно погасло Лу прекратил молитву и спросил, как я теперь себя чувствую.

— Мне как будто бы полегчало, — удивился я. Мне действительно стало немного легче дышать и сердце перестало бешено колотиться. — Твоя молитва действует!

— Рад помочь! — бросил Лу с довольной улыбкой.

— Пожалуй, мы с тобой в расчете, братишка!

— Как скажешь. — сказал Лу и вышел на улицу закурив сигарету.

Под вечер мне опять стало хуже. Дико разболелась голова и снова скрутило желудок. В социальном плане этот день оказался для меня потерянным. Хорошо хоть никто не напрягал с вечерней уборкой в тот день. Монахи понимали, что мне это не по плечу. Был все-таки один хороший момент. Я сэкономил на еде в тот день почти сто бат. А это половина ежедневного денежного довольствия.

Глава VI. Все идет по плану.

Оправившись от отравления я стал замечать некоторые нюансы быта в монастыре. Мы с Лу жили в отдельной палате, так как были иностранными пациентами. Тайцев же селили большими группами по двадцать человек. У женщин так же была отдельная палата, которую запирали на ночь на замок, дабы исключить половые связи. Но женщин таек селили с иностранками вместе. Только мужчины иностранцы имели привилегию жить в отдельной палате с персональным вентилятором и минибиблиотекой, которая располагалась на трех верхних полках небольшого пристенного шкафа. Еще у нас были персональные тумбочки, для гигиенических принадлежностей, куда мы в последствии стали валить все подряд.

Наш барак окнами выходил на отдельное помещение с решетками и тяжелым навесным замком на двери. Паренек, запертый там то и дело подходил к выходу, брался за решетку и подолгу с грустным взором смотрел во двор. Лу сказал, что этот парень псих. Ни для кого употребление наркотиков не проходит бесследно. Но некоторые напрочь теряют способность мыслить разумно, и становятся опасными для общества. Этот таец периодически кричал что-то, прислонившись к решетке. Он пытался разогнуть прутья, барабанил кулаками по стенкам, крушил немногочисленную мебель в своем карцере. Страшное зрелище, особенно если подумать, что каждый пациент Монастыря мог бы быть на его месте. Но именно ему не повезло больше всех. В любом случае в монастыре не было случайных людей. Все потеряли что-то из-за своего пагубного пристрастия. Он потерял разум. Мне было жалко этого парня, но с другой стороны он в своем неадеквате был (возможно) гораздо счастливее нас. Ведь психи живут в другом мире. И иногда этот мир совершенней нашего. Я вспомнил одну теорию и поделился ей с Лу.

— Как ты думаешь, — спросил я его, — может мы все немного психи?

— Лично я не псих, на счет тебя еще не знаю, — ответил Лу.

— Все мы тут психи. Ты же не ходишь и не кричишь на каждом углу, что ты наркоман. Ты скрываешь это и стараешься сойти за нормального члена общества. Ты так сживаешься с этой ролью нормального, что через время начинаешь и вправду верить в это. В тебе уживаются два человека. Один тяжело больной наркоман, другой вполне здоровый член общества, который продолжает тянуть лямку, ходить на работу, встречаясь с родными по праздникам. Обе эти части равноценны и включаются попеременно в зависимости от ситуации и окружения. Мне кажется все наркоманы носят в себе зачатки шизофрении. Это их способ выжить во враждебной среде нормального общества.

— Интересная теория. Никогда не думал над этим в таком ключе. Но я не чувствую себя шизофреником.

— А какой псих считает себя психом? Вот посмотри на него, — я указал в сторону «карцера», — Разве он считает себя психом? По мне так он считает психами всех тех кто по другую сторону ограды.

— Ну исходя из твоей теории, действительно получается, что мы тут все психи, просто степень психованности у нас разная.

— Это не моя теория, мне о ней поведал один друг, тоже с виду не скажешь, что псих, но он утверждал, что был самым настоящим шизофреником. По его мнению вообще все современные люди имеют зачатки шизофрении, так как должны подстраиваться под всякие двойные стандарты бытия. Ситуативное поведение и все такое…

— А. Я кажется понял о чем ты. Многие вынуждены подстраиваться под обстоятельства. Мы все иногда так делаем.

— О том и речь.

— Что-то мне захотелось есть от всех этих разговоров про психов. Давай сходим пожуем чего-нибудь остренького перед рвотными процедурами, — съехидничал Лу поглаживая свой круглый животик.

— Только не остренького! Я еще после вчерашнего том-яма не до конца отошел — возразил я.

Мы перекусили немного, овощным супом и рисом с мясом запив все это теплой колой.

На этот раз меня рвало не так сильно, но желудок прочистился лучше. Как следует проблевавшись я подошел к Лу и начал поглаживать его по спине снизу вверх, подражая монахам. Потом мы вместе присоединились к танцующим тайцам и хлопали в ладоши, тем, кто еще не закончил чистку. От канавы, куда срыгивали пациенты ужасно воняло. Не помогала даже струя воды и шланга направленная в нее и призванная смывать блевотину в канализацию. Мы взяли ведра с водой и стали смывать нечистоты в местах заторов. По окончании церемонии мы направились в палату чтобы немного отлежаться, где нас уже ждал еще один пациент. Он был из Германии. Немец болел алкоголизмом и был весьма враждебно настроен ко всем. Он почти не разговаривал. Когда его спросили, как его зовут, он прорычал что-то невнятное и отвернулся. Таша перевела эту его тираду, как Зигфрид. Сложилось впечатление, что алкоголики — люди более злые, чем наркоманы. К тому же алкаши выглядели гораздо хуже. Немец был похож на сухофрукт. Лицо серое, сморщенное. На вид ему было около сорока, но возможно он был моложе. Он часто смолил самокрутки и ругался ни с того ни с сего, отвергая все наши попытки установить контакт. В общем был достаточно агрессивен. Руки у него тряслись, на ногах он держался прочно когда стоял на одном месте, но походка была нервозной и плохо скоординированной. Больше всего немец не любил баню, подтверждая тем самым поговорку: "Что русскому хорошо, то немцу — смерть." Ужасное похмелье мучало Зигфрида несколько дней. Если бы он вел себя хоть немного вежливее, мы может быть помогли бы ему как-то. Но на поверку он оказался полнейшим засранцем, так что мы старались с ним не общаться.