— Жареный, пареный, пошел по Невскому гулять. Кто-то есть хотел…

— Водолей!

— Здесь, между прочим, дети ходят. А стекла не тонированные.

В подворотню, через двор, в парадную, по лестнице — как будто за ними гнались. Захлопнув входную дверь, Андрей развязал пояс ее пальто, пробрался под свитер.

— Прямо здесь? — Инна запрокинула голову, подставив шею его коротким летучим поцелуям.

— Почему нет?

— Я грязная с дороги и вонючая.

— От тебя обалденно пахнет. Но раз уж так хочешь…

Быстро сняв куртку и ботинки, Андрей потащил Инну в ванную. Включил воду, разделся сам, раздел ее. Целовал под колючими теплыми струями, растворяясь в них — и в ней. Отводил с лица мокрые пряди волос, касался языком приоткрытых губ, между которыми влажно поблескивала полоска зубов, вслушивался в ее тихие стоны — слаще всякой музыки.

Все будет хорошо… теперь… все… будет…

Эра

— Девочка моя, ты же знаешь, я тебя всегда поддерживал, но тут склонен согласиться с мамой. Ни к чему это все. Давай я тебе лучше машину куплю.

Папа сидел за столом, обхватив кофейную чашку двумя руками, словно грел ладони. И не смотрел на меня. Кажется, на этот раз матушка вынесла ему мозг настолько основательно, что даже тайком не рискнул пойти против нее. Хотя делал это всю их совместную жизнь. «Только маме не говори», — это было что-то вроде лейтмотива.

Звонок Алины и воспоминания настолько выбили меня из колеи, что суббота и воскресенье прошли в сплошном тумане. Я чем-то занималась, примеряла берцы, готовила, убирала, ходила с Димкой по магазинам, складывала вещи для садика, торчала перед шкафом, прикидывая, в чем пойти на работу. Но при этом находилась за тридевять земель. Даже не в Сиворицах, не в Петрозаводске, а вообще в каком-то другом мире.

Признаться, был момент, когда в голову пришло, что мама права, надо с прыжками завязывать. Я теперь одна, должна в первую очередь думать о ребенке, а не о своих прихотях. При этом новенькие берцы, стоившие целое состояние, ехидно ухмылялись из обувницы.

В понедельник утром я повела Димку в садик. Вечером он долго не мог угомониться и уснуть, расспрашивал, как все будет. Это был не страх — наоборот, нетерпение. В отличие от меня в его возрасте, он был на редкость компанейским парнем. Я видела, как он скучает по своим петрозаводским приятелям, а уж десять дней со мной и с бабушкой для него и вовсе были пыткой. По дороге он напоминал молодую гончую перед охотой — восторг, азарт. Вот уж кто никогда не стал бы плакать из-за того, что мама ушла. Я и то тряслась овечьим хвостом от мысли о первом рабочем дне.

Впрочем, приняли меня доброжелательно, все показали, рассказали. Да и в целом в работе музейного искусствоведа не было ничего незнакомого. Разве что масштаб другой — провинциальная галерея и объект мирового значения! Пока я осваивалась, день пролетел незаметно. А вот когда пришла за Димкой, меня ждал неприятный сюрприз.

Он выбежал ко мне грустный, уткнулся лицом в живот.

— Что случилось, Димочка? — спросила я, присев перед ним на корточки.

В ответ тяжелый вздох и молчание.

— Ладно, одевайся. Я сейчас.

Воспитательница Алена, примерно моя ровесница, страдальчески сдвинула светлые бровки.

— Дима хороший мальчик. Контактный, доброжелательный, умненький. Но… хотел, наверно, на ребят впечатление произвести и начал… немножко выдумывать. Им не понравилось, конечно.

Она явно собиралась сказать «врать», но смягчила.

— Понятно. И что же он… навыдумывал?

— Что мама работает в музее, папа в аэропорту. И что прыгают с парашютом. Ну музей и аэропорт ладно, а вот про парашют — на смех подняли.

Я почувствовала, что закипаю. Вообще-то меня трудно было назвать скандальной дамой, наоборот всегда старалась избегать конфликтов, но за своего ребенка любому могла перегрызть глотку. Молча достала телефон, полистала фотографии, нашла одну с городского праздника, полтора года назад. Тогда мы последний раз прыгали с Костей вместе. Так нас вместе и сфотографировали — только приземлились, еще с неотцепленными мешками. Сунула Алене под нос.

— Я действительно работаю в Русском музее, а папа Димы в Петрозаводском аэропорту. И мы прыгаем с парашютом. Я кандидат в мастера спорта, он — мастер спорта международного класса. Ваш номер у меня есть, я вам сейчас это фото скину. Очень прошу завтра детям показать и объяснить, что Дима ничего не выдумывал.

— Хорошо, — Алена старательно закивала головой. — Обязательно. Скажите…

— Эрика Станиславовна.

Она поморгала глазами, переваривая имя.

— Скажите, Эрика Станиславовна, а вы или ваш муж не могли бы к нам как-нибудь зайти? У нас многие родители приходят, про свою работу рассказывают.

Понятно, откуда ноги растут. Сама-то я в садик не ходила, но Костя говорил, что в его дошкольные годы никому дела не было, какие у кого родители. Авторитетом пользовался тот, кто умел далеко плевать и задирал девчонкам юбки.

— Сомневаюсь, что получится. Я только на работу вышла, кто меня посреди дня отпустит. А с папой Диминым мы в разводе, он в другом городе живет. Но если хотите, пришлю вам дедушку. Он был капитаном дальнего плавания, тоже, наверно, интересно.

— Ой, конечно, пришлите.

— Не переживай, Димыч, — сказала я, когда мы вышли на улицу. — Все уладится. Они тебе еще в рот станут заглядывать. Будешь первый парень на деревне.

Все это было, наверно, непедагогично и вообще в корне неправильно, но я сама росла изгоем и меньше всего хотела того же для своего сына. Пока он будет зарабатывать авторитет естественным путем, станет невротиком — с его-то натурой. Один в один папаша. Сейчас я пошла по пути наименьшего сопротивления, но надо было крепко задуматься, как сделать так, чтобы Димка не двинулся по его стопам, получая все слишком легко и отчаиваясь при неудачах.

Дома я набрала папин номер.

— Ты еще на работе? Уже домой едешь? Можешь к нам на минутку заскочить?

Зафрахтовать его в садик я могла и по телефону. А вот говорить о деньгах — нет. И уж точно не у них дома, в мамином присутствии. Если утром колебалась, стоит ли снова ввязываться в спортивные прыжки, да еще с таким инструктором, как Мухин, то теперь сомнения развеялись. Но все упиралось в две вещи. С кем будет Димка и где взять денег. На разовые прыжки тысячу рублей в неделю я бы еще наковыряла, но усиленная подготовка требовала значительного бюджета.

Папа считал, что жизнь коротка и от нее надо получать максимум удовольствий. Особенно если есть возможность. Поэтому втайне от мамы спонсировал мои прыжки все четыре года, пока я не вышла замуж. Сам, уйдя с рейсов в пароходство, купил маленькую яхту, скорее, даже катер и рассекал на нем в одиночку по Балтике, Ладоге и Онеге. Тут мы были похожи — в любви к стихии. И тем большей неожиданностью стал задний ход.

— В садик схожу, не проблема, — сказал папа, выслушав меня. — Хотя и не думал, что нынче профориентацию начинают так рано.

— Я тебя умоляю, это чисто понты, а не профориентация. У кого родители круче.

— Ну может. А вот насчет денег… Прости, Эра. Случись с тобой что — с кем Димка останется? С папашей-алкоголиком? С нами, старыми?

За двенадцать лет со мной особые случаи происходили дважды: та самая закрутка, которая свела нас с Костей, и еще один неприятный момент, который вполне мог привести к гибели, если бы растерялась и не сообразила, что делать. Опасных ситуаций за рулем за это время случилось в разы больше. За три десятка лет родители так и не поняли простую вещь: лучший способ заставить меня что-то сделать — отговаривать или запрещать.

— Пап, вероятность погибнуть за рулем машины, которую ты мне предлагаешь… Кстати, не нужна она мне, спасибо. До работы одна станция на метро, а на машине час по пробкам. Если понадобится, у вас возьму. Так вот вероятность погибнуть за рулем намного выше, чем прыгая с парашютом. Ты же понимаешь, деньги я все равно найду.