— Я привезу его летом.

— Надеюсь…

Я могла бы остаться в Петрозаводске, Костя предлагал купить нам с Димкой однушку. Но этот город так и не стал для меня близким. И работа в музее изобразительных искусств не слишком радовала. В Питер тянуло — как к брошенному, но еще не забытому любовнику. Но только ли к Питеру хотелось вернуться?

Привычный путь, знакомый до сантиметра: по Среднему мимо метро до собора Святого Михаила, потом по Второй линии до Университетской набережной. Через Дворцовый мост и вдоль Невы до родного института. Как мы его называли, института культуры и отдыха. Каждый будний день, только в дождь садилась на маршрутку. По Второй — чтобы пройти мимо дома Андрея. Хотя точно так же можно было выйти на набережную и по любой другой линии. А еще быстрее — проходными дворами, знакомыми с детства.

Возможно, ничего бы не произошло, если б я чуть не наткнулась на Инну. Она вышла из подворотни, одернула серый плащ и свернула в сторону Невы, не заметив меня. А я стояла и смотрела ей вслед. Эти восемь лет не слишком ее изменили, хотя, конечно, она выглядела повзрослевшей. Наверно, как и я.

Инна давно скрылась из виду, а я все не решалась пойти за ней. Как будто она ждала меня у Румянцевского сада, где мы часто гуляли втроем. Почему я так боялась встретиться с ней лицом к лицу? Ведь нам нечего делить. Она вышла замуж за того, кого любила едва ли не с первого класса. И то, что мы с ним были вместе, ничего не меняло. Ведь Инка не увела его у меня, это я вышла за другого.

Интересно, рассказал ли ей Андрей о том случае, который стал для нас началом конца? Вряд ли. Для всех я была стервой-предательницей. Наверняка и он сам думал так же.

Черт, да не наплевать ли?

Я тряхнула головой так, что волосы облепили лицо, и решительно двинулась в ту сторону, куда ушла Инка. Пересекла садик, медленно прошла по набережной до спуска у памятника Ломоносову. Там мы когда-то кормили уток, которых звали ректорскими: еще одно яркое осеннее воспоминание. Обошла Стрелку и вернулась переулками-закоулками на Вторую.

Дом Штрауса тянул к себе, как магнит.

Эра, дура, что ты делаешь?

Или, может, тебе хочется увидеть, что он начал лысеть, отрастил пивное пузо и больше не напоминает сказочного принца? Чтобы сказать с облегчением «славатегосподи» и перевернуть эту страницу навсегда?

Ох, если бы все было так просто!

Инки нет дома. Может, и его тоже нет. Ну и ладно. Лучше сделать что-то и пожалеть, чем жалеть о несделанном.

Инна

— Брось, Нуська, фигня все это, — Баблуза через ситечко просеяла измельченную в ступке слюду в полимерную глину и начала тщательно вымешивать ее, как тесто. — Восемь лет прошло. Все давно умерло.

— Думаешь, ба? А как же старая любовь, которая не ржавеет? Зачем-то ведь она пришла. Эра. Водолей сказал, что развелась с мужем, вернулась в Питер.

— Дурак твой Водолей. Что с лестницы ее не спустил. Что он тебе сказал-то?

— Ничего, — я критически осмотрела лицо Мальвины и свирепо смяла его. — В смысле, что ничего не было.

Баблуза фыркнула, шмякнула мерцающий ком на доску и отошла к раковине помыть руки.

— Кофейку заваргань.

Я послушно отложила свою многострадальную Мальвину, которая получалась то слякотной размазней, то записной стервой, отражая лицом то, что бушевало у меня внутри.

Моя бабуля Луиза Фридриховна проработала в художественной мастерской Большого театра кукол почти всю свою сознательную жизнь, с семнадцати лет до семидесяти, и на пенсию пока не собиралась. Я, можно сказать, там выросла и сама лепила сколько себя помнила. Из пластилина, глины, потом из полимера. Обжигала, раскрашивала, а еще шила мягкие игрушки и платья куклам. Мой официальный дебют в качестве художника-кукольника состоялся в четырнадцать, когда изготовленного мною зайчика задействовали в новогоднем утреннике. И даже заплатили за него!

Художественную школу я окончила с отличием и уже совсем было собралась поступать в Репу, но тут, как говорила Баблуза, случилось страшное. В год моего выпуска БТК и РГИСИ[1], тогда еще Государственная академия театрального искусства, совместно набирали курс по специальности «артист театра кукол». Как будто кто-то свыше исполнил мою мечту: не просто создавать кукол, но и давать им жизнь. После окончания почти всех нас автоматом зачислили в труппу театра, а я стала единственной артисткой, которая сама делала кукол для своих ролей.

Включив электрический чайник, я расчистила место на рабочем столе, достала из шкафчика чашки, банку растворимого кофе и сахар-рафинад: Баблуза пила только вприкуску. И ведь ничего с ее зубами не делалось, прямо завидки брали.

— Я тебе вот что скажу, Нуська, — сдув пенку, она сделала большой шумный глоток и с хрустом откусила половину сахарного кирпичика. — Про старую любовь. Можно выкопать мертвеца из могилы, но оживить его вряд ли удастся. В лучшем случае… если можно, конечно, так сказать, получится зомби. Плавали, знаем, почем хрен на базаре.

Баблузу я обожала. С мамой у меня отношения тоже были неплохие, но дружили мы именно с бабулей. Возможно, этому способствовало наше общее увлечение, для обеих ставшее профессией, но и по духу она была ко мне намного ближе. Я просто упивалась ее хлесткими, циничными фразами, безропотно принимала критику — будь то касательно платья для куклы, игры в спектакле или поступков.

— Расскажи, — попросила я, помешивая кофе.

— Да чего там рассказывать, — она поморщилась, поправила под рабочей робой кружевной воротничок блузки. — В техникуме я училась. Шестнадцать лет, дура дурой. И случилась у меня любовь. Первая, неземная, разумеется, не как у всех — особенная. Все так думают, что у них любовь уникальная. Однокурсник мой, Вадим Колдаев. Собирались пожениться, как только восемнадцать исполнится.

— И что? Он передумал? Или ты?

— Он ушел в армию. А я его честно ждала. Потом получаю письмо: Лузочка, прости, я встретил другую девушку. Банальщина, до визга. Ничего, пережила. От этого редко умирают. Разве что полные истерички. Познакомилась с дедом, вышла замуж. А через десять лет снова встретила Вадима. Отец твой уже в школу ходил. Вадим дочку на спектакль привел, а меня каким-то ветром в фойе выдуло. Ну и все… понеслась душа в рай. Хотя не в рай, конечно, в ад. Мука потому что адская. У меня семья, у него семья… Но чувства — они часто как дурная коза. Топчут копытами все вокруг, не глядя. Мы оба были уверены, что совершили ошибку, которую еще не поздно исправить. Я все рассказала деду, сказала, что ухожу. Вадим тоже от жены ушел. Отвезла Валю к матери и уехала с Вадимом на две недели в Юрмалу. Вот там-то и поняла, что любовь моя — выкопанный мертвец. Знаешь, головешка в печи перед тем, как в золу рассыпаться, иногда очень ярко вспыхивает. Но ненадолго. Вернулась к деду. Трудно было, но как-то перешагнули. Сорок восемь лет вместе прожили. Так что, Нусь… перетерпи.

— Но ведь бывает, что люди действительно исправляют ошибку, — возразила я. — Разводятся, женятся на своей первой любви и живут до конца жизни.

— Бывает, — кивнула Баблуза и встала. — Хоть и редко, но бывает. Если так, то в этом случае ты все равно ничего не сделаешь. Придется смириться и отойти в сторонку. Ладно, мне в кассу надо сходить. Прибери тут.

Она ушла, я помыла чашки и снова села за Мальвину, но работа не клеилась.

Перетерпи… Именно это я и делала большую часть жизни. Терпела и ждала.

Кроме одного случая, напомнила из темного закутка совесть. Случая, когда ты поступила как настоящий кукловод.

Я привычно отмахнулась. Но тут же всплыл наш ночной разговор с Водолеем.

Весь день мы занимались каждый своими делами, купаясь в напряжении. Вечером он лежал на диване с книгой, я смотрела кино, но оба вряд ли понимали, что там перед глазами. А ночью впервые за все годы отказала ему в близости. Хотя до этого шла навстречу всегда — даже если не было настроения или плохо себя чувствовала.