– Домой, – отвечаю.

Он так криво ухмыльнулся и сообщает:

– Через семь минут поезд прибывает на станцию Дно, а вообще-то мы едем в Краснодар. – И интересуется: – Ты в Краснодаре была?

– Была, – говорю, – и больше не хочу.

– Значит, выходим, – подводит он черту.

И через десять минут стою я вместе с ним на перроне под лучами восходящего солнца. Интересуюсь:

– А дальше что?

– Сейчас увидишь, – говорит он и крепко берет меня за руку.

Потом мы долго лезем под какими-то поездами, ведро волочится за мной и звонко постукивает по рельсам. Сели опять в поезд, но уже в обратный, который шел в Ленинград. Ехали в купе проводницы вместе с грязными мешками, набитыми использованным бельем.

– Боже, какой запах! – возмущаюсь я.

– А ты тут, конечно, герцогиня Кентерберийская, с помойным-то ведром…

Вышли опять на Витебском, сели в его машину, и тут только я удосужилась спросить, который час. Выяснилось, что шесть утра. Надо же, каким винтом ночь прошла!

До дому он довез меня с ветерком и молча. Права оказалась Катька: пригодился парень.

Утро Норы Филипповны Трибуц началось с разнообразных звонков по телефону. Звонки подразделялись на ненужные, малоприятные, неприятные и возмутительные. Беспокоили какие-то риелторы, газовщики, рекламщики, бывшие коллеги по работе, волонтеры из собеса… А ближе к полудню совершенно непонятная женщина сообщила, что приехала из Белоруссии специально, чтобы повидаться.

– На каком основании? – поинтересовалась Нора Филипповна.

– Так я же объясняю…

– Вы-то объясняете, только я не поняла, что именно.

– Что я родственница…

– Чья? – уточнила строгим голосом Нора Филипповна.

Женщина глубоко вздохнула и начала рассказывать все сначала. Теперь Трибуц слушала ее внимательно и сосредоточенно. Из монолога телефонной собеседницы постепенно выяснялось, что та является ее дальней родней – правда, непонятно, с чьей стороны и почему из Белоруссии. Нора Филипповна, слава богу, была не в том возрасте и состоянии, чтобы забывать о своей родословной: она твердо знала, что бабушки-дедушки и родители, равно как и она сама, были коренными ленинградцами.

Она давно жила одна, но в том доме и в той квартире, которую когда-то получил ее дед Владимир Филиппович Трибуц, командующий Балтийским флотом. Дом № 190 на Московском проспекте предназначался для таких выдающихся военных, каким был дедушка-адмирал, и в народе прослыл «генеральским». К сожалению, история сделала такой неожиданный вираж, что к 1962-му году по лестничным площадкам стали сновать абсолютно незнакомые люди, которым государство улучшило жилищные условия в связи с расселением коммунальных квартир. Позднее, говорят, здесь жил даже какой-то известный рок-музыкант по фамилии Цой, но это только говорят, – подобное приключение прошло мимо Норы Филипповны стороной. Из теперешних жильцов она старалась ни с кем не общаться, ей вполне хватало людей своего круга. Эта, теперь уже небольшая, горстка людей помнила и то, что дом с башенкой – генеральский, и то, чьи они внуки и правнуки. Конечно, в такой ситуации присутствовала большая доля снобизма, но ведь до сих пор в библиотеках на полках стоят книги ее деда и отца, а в арсенале Балтийского флота числится противотанковая лодка «Адмирал Трибуц».

Извинившись, Нора Филипповна перенесла задушевный разговор с предполагаемой родственницей на вечер, а сама села с чашкой чая в гостиной и стала перелистывать оставшиеся от отца тетрадки. Поднапрягшись, она действительно нашла некую, весьма эфемерную связь с Белоруссией: дед родился черт его знает когда, в 1900 году, в Петербурге, но предки по его линии происходили из Минской губернии, Мозырский уезд, поселок Юревичи. Какая-то потусторонняя история! Кто там мог остаться, уму непостижимо! Прошла революция, три войны… И когда неясная тетка позвонила снова, Нора Филипповна назначила ей встречу на утро следующего дня.

Встать пришлось немного раньше, чем обычно, чтобы приготовить не обычный кофе с бутербродами, а что-то поприличней: все-таки в доме будет чужой человек. Двигалась внучка адмирала уже медленно – не молоденькая, когда все делалось с необыкновенной скоростью и легкостью. Тогда на ее плечах были и дед, и отец (бабушка погибла в блокаду, а мама долго болела после Отечественной), надо было и накормить, и обстирать, и убрать, да и учебу с работой никто не отменял. За всеми заботами Нора так и не вышла замуж, ну и без детей пришлось обойтись. Теперь, конечно, было грустно одной, никто не поможет, если что… А с другой стороны, что «если что»? Сама себе хозяйка! И ведет нормальный, активный образ жизни, только неспешный.

Звонок в дверь не застал Нору Филипповну врасплох. К счастью, возникшая из небытия родственница не стала кидаться на шею и была без чемоданов и баулов. В руках у нее торчал букет белой сирени.

– Это вам.

– Спасибо, проходите.

– А где у вас тапочки? – и гостья пошарила глазами по прихожей.

– Не надо тапочек, проходите в обуви, – щедро махнула рукой хозяйка, а сама подумала: «Какое счастье, что на улице июнь!»

Нора Филипповна оценила посетительницу опытным глазом. Хорошенькая, не разъевшаяся, лет сорок пять, стрижка плохая, волосы секутся, смахивает на официантку – ей бы еще кружевную наколочку и передничек.

Прошли сразу на кухню. «Девочка с наколочкой», как сразу окрестила для себя гостью Трибуц, начала с полуоправданий.

– Вы не думайте, я только познакомиться, я у вас жить не собираюсь…

– Мы сейчас и познакомимся, – утешила ее Инна Филипповна. – А жить вас никто бы и не пустил, так что пейте – что вам, чай, кофе? – и рассказывайте, с чего вы решили, что мы родня.

Далее последовала смутная и путаная история о каких-то прадедушках, братьях, сестрах и соседях, крепостных. Понять, что это, содержание новой серии «Неуловимых мстителей» или индийского кино, было невозможно.

– У вас паспорт с собой? Покажите.

Документам Нора Филипповна верила.

– Трабуц Зоя Ильинична, – сощурив глаза, прочла она, – поселок Воронцовка. Позвольте, но где же Юревичи, и почему фамилия на одну букву отличается?

– Так я же и говорю, потому что Белоруссия, у них же язык другой! А Юревичи давно уже греки заняли, а нам с ними зачем жить, вот мы и Воронцовка давно уже. А я вижу, вы одна мучаетесь?

– Я, Зоя, не мучаюсь, как вы выразились, а живу. Давайте заканчивать с завтраком, что-то у меня голова разболелась, – нетактично подвела к концу встречу хозяйка.

– Конечно, – сразу согласилась «девочка с наколочкой» и начала убирать посуду со стола.

– Я сама, – только начала Нора Филипповна, но посмотрев на раковину, увидела, что все уже перемыто.

– А тряпка у вас где? А то я набрызгала.

Вытерев пол в кухне, а заодно в коридоре («Я же наследила!»), Зоя просительно подняла глаза.

– Можно, я иногда буду заходить? С вами так интересно!

После ее ухода Трибуц глубоко задумалась. Новая знакомая произвела на нее приятное впечатление, тем более что не было ожидаемого акцента, только интонация подсказывала, что девочка приезжая. «Это ничего не значит, – остановила сама себя Нора Филипповна. – Считай, что ничего не произошло. Приснилось».

Однако через неделю Зоя позвонила и пригласила в кино.

– В ки-и-но-о? – насмешливо протянула Трибуц. – А на что?

– На что-нибудь…

– Я «на что-нибудь», деточка, не хожу.

– Может, вы сами придумаете, – засепетила родственница.

Тут уже последовал откровенный смех.

– Придумщицу нашла! Так в кинотеатр не приглашают. Впрочем, у вас там в Воронках…

– Воронцовке, – и Зоя засопела.

– Хорошо, в Воронцовке, – согласилась Нора Филипповна. В конце концов девочка не виновата, что родилась именно там. – Приезжай ко мне, кофе глясе пить будем. И забудь, что я тебе про твою Мурцовку сказала.

– Воронцовку, – и голос стал уже совсем трагическим.

– Хорошо, Воронцовку, только не реви. Жду ровно через час.