Камера опустела, внутри находились трое. Перед Лешей и Женей стоял карапуз лет девяти. Подмышкой он держал чистенькое бельишко, за собой он тянул большую дорожную сумку на колесиках.

Леша подобрел от его вида.

– Все взял, что тебе сказал вожатый снаружи?

– Да, – он отпустил ручку сумки, протер ладошкой сопли и снова взялся за ручку. Леша взял это на заметку, чтобы случайно не взяться за ручку этой сумки.

Женя, продолжая смотреть сквозь все вокруг, приготовил ручку для записывания.

– Как тебя зовут?

– Данил Погхгебхеншинков. – Казалось, язык у мальчика толщиной со ствол березы, и это мешает ему по-человечески членораздельно говорить.

Женя записал "Данил Погр"

– Как? Еще раз, пожалуйста.

– Данила Похебешиков.

Женя посмотрел на Лешу, морщась. Леша тоже не понимал, как правильно пишется. Что там пишется, как правильно произносится, было не понятно.

Женя решил зайти с легких вопросов.

– Даниил, Данил или Данила?

– Данил. – Уже стало легче, ведь очевидно, что без "а" на конце. Но все еще не понятно, с двумя "и" или одной.

– "Данил" с одной буквой "и" или двумя? – Женя допытывался решительно и терпеливо.

Мальчик задумался.

– Пускай с одной, – прошептал Леша, – запиши уже так.

– А фамилия?

– Погхебенчегхков. – Мальчик вытер слюнявые губы.

Леше становилось смешно. Женя начинал раздражаться – хорошо хоть от своей проблемы отвлекся. У детей снаружи начинало закипать.

– Прости, но ты можешь по буквам продиктовать. У меня просто со слухом плохо. – Внешне Женя был абсолютно спокоен.

– Пошмотгхите вот здешь, мне мама подпишывала шумку.

Мальчишка подкатил поклажу к Жене. Тот взялся за ручку и расстегнул сумку. Наблюдавший за этим Леша поморщился, но промолчал. На внутренней стенке ярлычок "Данила Погребен." – полностью имя не влезло. Как было написано на ярлыке, так Женя и переписал. Мальчик протянул металлический червонец, взял со стола пакет и пошел восвояси.

– В чем у них вечно вещи? – Спросил Женя, вытирая руку о шорты. – Может, сегодня не пойдем на репетицию?

В журнале было записан не первый десяток имен, треть всех полок уже были заставлены, даже коробку уже приходили избавлять от всяких вкусностей. Дети заезжают в несколько заходов, и вот как раз подходил конец первой волны. Женя, поработав, отвлекшись и с уверенностью приняв очевидность того, что в эту секунду проблему с Лесей не решить – только лишний раз нервы себе потрепать – решил отложить мысль об этом в дальний угол и подумать ее перед сном.

Парни, истекающие потом и слюной, ожидали обеда. Отбивные с картошечкой, салатики, компот… Добавочка… Обоих клонило в сон.

Но безмятежность как рукой сняло, когда в дверях появилась она: девчонка лет двенадцати – четырнадцати, но потрепанная на сорок три, с глазами настолько жирно обведенными, что любого маляра хватил бы удар, знал бы он, насколько расточительно расходуется покрасочная эмаль. Облупившиеся ногти. Запах отдушек от дешевых духов, но въедливый, словно дым от костра. Все кругом, казалось, заражается и начинает источать эту скверну.

– Где здесь пакеты брать? – Изо рта, жующего жвачку, хлюпающего чавканьем, донеслись слова. Голос был надменный, неприятный.

– Десять рублей. – Женя осматривал девчонку и не мог понять: может, она что-то перепутала? Над дверью, вроде бы, не висела табличка с надписью: "прием на работу в бордель". Лагерь детский. Внешне она была настолько отталкивающей, что Жене даже Леся в сравнении с этой девочкой показалась Артемидой, хотя казалось бы… Может, мысль возлежать с Лесей – не так уж и плоха?

– Не имеете права деньги брать. – Она взяла пакет со стола и внаглую пошла к выходу.

– Стой! – Леша схватил ее за руку, – тебе сказали, что пакет стоит десять рублей. Или ты плохо понимаешь?

– Отпусти! – Глаза ее округлились. – Ты не имеешь права меня так хватать! Ну-ка, отпустил, э!

– Как ты со мной разговариваешь? С мамой будешь так разговаривать!

Она продолжила вырываться.

– Ты с мамой так же себя ведешь?

– Границы не путай, ты вообще кто такой, чтобы себя с моей мамкой сравнивать? Я со всеми разговариваю так, как они этого заслуживают. Ты вообще никто!

От такого хамства парни опешили, Леша разжал руку.

– Что за шум, а драки нет? – В дверях стал Никита, круглой грудью загораживая выход.

Малолетка выкатила глазки на Никиту, осмотрела его, примерзенько улыбнулась.

– Ничего, все хорошо. – И бросила в Женю червонец.

Никита освободил проход, но места казалось ей мало, поэтому она, выходя, как бы случайно, потерлась об его накачанную руку, которую Никита резко отдернул. Никита смотрел ей в след, одуревший от такой наглости, а она театрально покачивала бедрами. Никиту аж всего искривило.

– Фу, дурость какая. – Пробормотал он себе под нос, затем обратился к парням. – Ну, что, пацаны, на обед пойдете? Это последняя была, я их сейчас поведу в медкабинет, мимо дач, а затем в столовую. Пойдем с нами? Даже Светлов сейчас свалит, когда заберет ее документы.

– Что это за героиня своего собственного романа? – Шепотом спросил Леша, – она адекватная вообще?

Женя лишь качал головой.

– Не знаю, я пока все объяснял, она так вообще себя примерно вела, тише воды, ниже травы. – развел руками Никита.

– Будем надеяться, что к нам в отряд не попадет. – вздохнул Леша.

Парни подождали, пока оставшиеся дети занесут сумки, закрыли камеру хранения и пошли вместе с Никитой. На улице стоял покинутый хозяином письменный стол. За ним работал Светлов. Он стоял на достаточном расстоянии от камеры хранения, чтобы Светлов не слышал того, что происходило в камере хранения. Специально ли он там так стоит?

Дети шли одной дружной шумной ватагой, прижимая к себе пакеты с вещами. Никита шел с Лешей впереди, а Женя молча шел замыкающим. Путь был не близким: "похудейка" – длинная каменная лестница, ведущая от остановки автобусов и, по совместительству, пункта приема детей к медкабинету, вход в который был с тыльной стороны Зимней дачи, с которой долго спускаться, затем от дач к аллейке – как раз на которой висел плакат, повешенный Никитой, затем очередная крутая лестница, преодолев которую можно было выйти непосредственно к столовой. Вся эта дорога занимала минут двадцать. Если одному идти бодрым шагом. А таким составом, как сейчас – все тридцать. Никита вел медленно, чтобы совсем маленькие детки не уставали. Какие-то девочки лет восьми – девяти, одетые в красивые цветастые платьишки, усердно перебирали ножками, кряхтя от тяжести своей ноши.

– Давайте помогу. – Вызвался Никита, забрав у них пакеты.

– Спасибо. – Пролепетали те.

Леша забрал один пакет у Никиты.

– Как вас зовут? – Никита обратился к этим девочкам.

– Меня Кама, – ответила та, что была посмелее, – ее, – она указала на подругу пальцем, – Ава. Мы с ней подружки. Мы с ней давно уже дружим, мы с ней в автобусе познакомились.

– Какие имена красивые.

– Очень красивые вообще-то! Меня мама Камиллой назвала, потому что так зовут ее любимую актрису.

– А как твое полное имя? – Обратился Никита к Аве.

– Аврора.

– А тебя почему так назвали? Наверное, тоже в честь кого-то?

Девочка промолчала. Казалось, она находилась в каком-то полудреме. Никита не стал допрашивать ребенка, раз девочка не стала отвечать сразу. Опасное это дело – спрашивать то, чего ребенок не знает. Он может испугаться и заплакать. Этого не хотелось никому.

– А можно мы вместе будем жить? – Висла на Никитиной руке Камилла.

– Если ваш вожатый разрешит, – Никита знал, что запрещено селить вместе друзей – тонкости педагогики, связанные с формированием микрогрупп. Муть, в общем, не интересно. Запрещено и все. – Какой ваш отряд?

– Нам сказали, что мы вместе будем в двенадцатом отряде! – Девочка сделала особый акцент на слове "вместе".