Казалось, что я расположился на террасе фантастического итальянского небоскрёба. Там, внизу, порт энергично работал на мировую войну. Громадный рот Италии был разинут навстречу углю, который неустанно подвозили к нему караваны судов, избежавшие столкновения с субмаринами, этими микробами, снующими по морским венам-артериям.

Один из этих караванов смутно виднелся на линии горизонта. Горы угля, проглоченные поездами, приводили в действие силы, питающие фронт, багровеющий огнём. Внизу, подо мной, беспорядочно перемешаны суда и поезда.

Поезда проникают между судов. Непринуждённая элегантная симметричность переплетений серебристых рельсов. Рельсы сверкают, как законы, повелевающие медлительными астматическими поездами, окутанными революционными дымами. Тяжёлые баржи, зажатые в воде, покрытой угольной пылью. Их разгружают микроскопические человеческие фигурки, быстро переносящие на голове корзинки с углём, перебегающие по гибким колеблющимся подвесным мосткам. Люди, снующие взад и вперёд среди барж, и высокие, осыпанные блёстками горы угля. Потные обнажённые торсы тоже блестят.

Солнце повелевает сверху, управляет всем, как кроваво-красный механик с вращающимися золотыми руками, выдвигая антенны, подъёмные краны и электропогрузчики, движущиеся вдоль железных мостов, маслянисто катящиеся и переносящие на своих напряжённых плечах жадные металлические челюсти с углём.

Упорная солидарная воля войны заставляет вздуваться бицепсы погрузчиков, гордо вращающихся на своём основании, вызывая неустанное патриотическое восхищение домов, окружающих порт амфитеатром.

Неистовое кипение солнечного золота среди кораблей. Спирали, фантазии, разветвления серовато-белых жемчужных дымов, приветствующие далёких бойцов.

Но нарастает давление моря, наполненного до краёв кобальтом и стремящегося перелиться через край дамбы: свежайший кобальт, отскакивающий от мола и брызгающий на мой воротник пулемётчика Сент-Этьен, дробящийся на синие осколки в стёклах последнего этажа Сан-Бениньо. Эти стёкла служат мишенью для пушек вероятного неприятельского отряда.

Напротив приближается и очерчивается в открытом море дружеский караван пёстрых судов.

12. Нет! 22. Остальные ещё прибывают. Их 29.

Солнце окрашивает их. Прыгают, извиваются, перекрещиваются цветные динамичные линии на их корпусах, мачтах и трубах. Они все закамуфлированы. Не имея возможности войти в переполненный порт, они располагаются длинной линией параллельно дамбе. Это зрелище наполняет меня энтузиазмом. Вид кораблей радует взгляд. Я кричу своим друзьям пулемётчикам, все вскакивают, все захвачены опьяняющей синевой открытого моря:

– Вот первая великая футуристическая экспозиция! Открытый зал с 50 км. кобальтового пола. Двадцать девять гигантских картин и движущихся цветных пластических комплексов. Поглядите! Эта розовая линия первого корабля справа, эта изящная округлая линия наводит на мысль о женской груди, в то время как в действительности она скрывает его чрево. Настоящая грудь, окрашенная в тёмно-синий цвет, вздымается вдали, в синеве открытого моря… На втором корабле острый чёрный угол почти на поверхности воды заставляет думать о низком бушприте[55] небольшого парусника. Эти суда были закамуфлированы английскими судовладельцами по эскизам английского художника футуриста Невинсона[56], ученика и поклонника Баллы[57] и Боччони. Так итальянский футуристический гений, наложивший, посредством европейских экспозиций, свои динамичные ритмы и свои летучие краски на пластический английский интеллект, может победить тяжёлое нашествие немцев и их опасные субмарины. Каждый из преображённых таким образом кораблей вмещает 4 или 5 иллюзий, представляющих их средними или малыми судами, не заслуживающими внимания, обманывающими взгляд.

Художники футуристы на своих прежних полотнах отражали взаимопроникновение и синхронность линий и красок во времени и пространстве. Объёмы и краски внешнего-внутреннего, кажущегося-реального, далёко-го-близкого, цвета, веса, запаха, шума должны показать нам то, на что мы смотрим.

Художники футуристы, расписавшие эти огромные корабли, или пластически-плавучие комплексы, также хотели своими взаимопроникающими линиями и синхронностью цвета и формы, показать то, чего нет, скрыть то, что есть, вводя в заблуждение и издеваясь над субмаринами в засаде! Ах! Ах! Мы смеёмся, друзья, смеёмся от радости, потому что все символы гармонизируются и совершенствуются. Субмарины это ничто иное, как пассатисты этой грандиозной футуристической плавучей экспозиции. Критики полны злобой и завистью, они мечтают убить сверкающие блистательные творения гения новатора. Объяснять бесполезно! Солнце быстрее и красноречивее лекторов, оно самый яркий иллюстратор.

Вереница судов-картин остановилась в 3 км от Сампьердарены, в море. Давайте, друзья, посетим вплавь первую великую футуристическую экспозицию!

Полчаса спустя, все в купальных костюмах мы входим в море на пляже Коломбо, где ловят тунцов женщины и дети. Сотня спасательных кругов, чёрные купальные костюмы, красные шапочки. Мелькают и извиваются руки и ноги. Жирные изнеженные задницы. Дети бегут как мелкие звёздочки из плоти. Тысяча обезьян, обезьянищ и обезьянок. Женщины и дети хватаются за канат, они срываются под напором пенящихся волн, выжатые как фрукты, бананы, груши или финики, под огромной водной ступнёй, поднятой ветром. Прибой обрушивается на купающихся, как сладострастие на обнажённые нервы. Руками, тяжёлыми от пены, он катает, вымешивает, отжимает, толчет, намазывает эту пасту из робких и пугливых женщин, чтобы немного обучить их войне. В мощных белоснежных пальцах моря человеческая масса разбрызгивает закваску страха.

иииииииии уи уи

иии

иии

ржание крики-и-и

ви-и-изг

Человечество уступает чувственному напору стихий. Вот женщины и дети продвигаются вперёд со страхом-муже-ством, безумным весельем и истерическим ужасом перед ударами прибоя… Хочу, не хочу, боюсь, страшно, бежим, останемся, давай покажем ему. Боже! Мои волосы!.. Я вся вымокла!.. Как холодно! Мне вода по сих пор! Отдаюсь тебе, вся открываюсь тебе, море, грубое, могущественное, вторгающееся, плотное, море лишающее девственности, убей меня, возьми меня, море, война, убийственный героизм! Я боюсь, мне больно, ты слишком грубое, мне нравится, я тебя ненавижу!..

Аййй Аййй Дааа Дааа

Аааааааааа иииии

Мать делает шаг навстречу прибою, неся на руках пухлого круглого голого младенца. Кажется, что она собирается бросить его пинком, как футбольный мяч, в бурлящую, обрушивающую пену.

Тааарааджиииууу

джииии уууу

ужееее

Как свободна эта мать! Она кажется извращенкой. Это героизм, несомненно, и судьба вознаградит её, потому что её круглый карапуз кувыркается в волнах, скачет и вот он, здоровее прежнего, уже на песке. Мне хотелось бы чтобы Италия могла так же свободно бросить своих детей против врага, пенящегося яростью и вечной ненавистью как море.

– Друзья! – кричу я тогда, – выйдем из этой многоцветной палитры, в которой вместо красок женщины и дети и пенящиеся волны!

Вплавь мы бросаемся в серебристое слепящее кипение по направлению к кобальтовому залу футуристической экспозиции, которую собираемся посетить. Далеко там и здесь, справа, чёрные головы остальных посетителей. Чёрные шлюпки, взъерошенные гребцами, напоминают чёрные расчёски с зубцами, поднятыми к небу. Они пытаются критиковать, спорить в гениальной полноте моря, как самоуверенные пузыри. Извергается живой серебристый огонь артистической радости. На гребне каждой волны воспламеняется идея. Чтобы быть более достойным и пропитаться возвышенным искусством, я карабкаюсь на трамплин и…

Патаплуум Плуфф

джаааа ггггггггг пены

Я плыву под водой с открытыми глазами, вижу вверху пылающий свод. Искры шума в ушах блублублублу блобло тлак тлок готт глуглу.