Рассказ капитана Мелодии о пережитом приветствовали громкими возгласами.

Все знали, на что он способен. Однако взрывы смеха смолкли под щедрыми, слишком нежными ласками ночи, которая, после атаки любовных воспоминаний и чувственных облаков, внезапно обрушила на нас безумное наступление звёзд, способных затмить собой любой земной героизм. Звёзды, звёзды, звёзды, дразнящие своими длинными белыми трелями громаду гор, восторженное напряжение вершин и атлетическую стать нашего бравого полковника Сквиллони, стоящего перед нами.

Сквиллони это сорокалетний симпатяга, хитрый флорентиец. Копна волос маловата для его довольного смелого лица. Голубые глаза простодушно шаловливые. Бурные жесты контрастируют с адресованной всем открытой улыбкой. Энергичный отец-командир для обожающих его артиллеристов.

Завсегдатай кафе в Виченце, Тьене, Скьо, где он, мускулистый, грудь колесом, прохаживался туда-сюда с целым цветником наград, ловя обращённые к нему улыбки кокоток и обмениваясь с ними смешками, которые тотчас же сменялись выражением воинской отваги.

Красавец, пользовавшийся успехом у женщин из хорошего общества; возможно, разочарованный, теперь любимый любовник всех проституток.

Он пел для них, аккомпанируя себе на гитаре, раздражаясь, если кто-нибудь пел вместе с ним. Великолепный офицер, четырежды награждённый, прекрасный командир батареи, весёлый и карнавальный король борделей.

Сквиллони поворачивается и важно обращается к Италии, к городам на равнине, к нам: «Мне не нравятся звёзды, также как розоватые облака, напоминающие вашему брату поэту женские сиськи и ляжки. Завтра, сынки, идём принимать ванну из плоти к Мадам Розе».

На следующий день все в хозяйственном грузовике, через Кампьелло и Моссон до Триеста, оглушённые триумфальными взрывами смеха полковника Сквиллони, везущегося нас по направлению к тому, что он назвал уникальным раем!

Усилие мотора на подъёмах вруу труу вруу труу. Затем растянутый выдох на спуске враааа сваааа ерр тлинг тлаанг.

Пылища. Запах смерти в Кампьелло. Траншеи, переполненные трупами после первого австрийского наступления. Здесь мы ожесточённо защищались.

В километре от госпитального здания нас обгоняет военный автомобиль, мчащийся на полной скорости, может быть, с той же целью. Его сирена старательно имитирует рёв влюблённого осла.

иии ооо иии ооооо

Мы обгоняем мелкие взводы шотландцев в юбочках, грубые ноги с бронзовыми шишковатыми икрами. Они маршируют размеренным шагом, более торопливым, чем военный шаг, вперёд, на завоевание лёгких радостей. Быстро, беспорядочной серо-зелёной гурьбой, офицеры и солдаты.

Стоп. Заходим в прелестную виллу. Для офицеров. Дым, дым, дым. Дышать нечем, лейтенанты и капитаны в серо-зелёном, грубые крутые парни, грязные свиньи, с хлыстиками и тросточками в руках, позвякивание шпор, как в твиндеке[9] трансатлантического парохода.

Все дамы казались нам прекрасными, изящнейшими, слишком хрупкими. Странные стеклянные статуэтки среди крупных нахрапистых и дрожащих от вожделения воинов.

Полковник Сквиллони выглядел именинником.

– Вы… я уже имел удовольствие познакомиться. Помнится, в борделе Червиньано, после майского наступления.

– Господин полковник, вы помните Мадам Розу в Кормонсе [10]? Она сказала: Передай привет дорогому Сквиллони!

Встревает пьяный английский капитан:

– Moi aussi, monsieur le colonne! je vous ai connu au bordel de Verona [11].

Сквиллони смеялся, как студент или моряк, от души наслаждаясь борделем, пристанью, желанной для всех сердец, брошенных в водоворот войны. Абсолютное слияние и сердечность союзных народов и полов.

Первая комната: в распахнутом дверном проёме, у портьеры толпятся звёздочки в ожидании аэропланов. В центре лампа с тёмно-синим абажуром, отбрасывающая на стол серьёзный и учёный круг света. Лучи напряжённой духовной работы, освещающие инженерные проекты. Похоже на научную лабораторию, подготовленную к бессонным и плодотворным бдениям. В каком диком кошмаре одержимые похотью толпы заполнили этот приют размышлений? Тин тин ток плок шагов по деревянной лестнице. Толстый пехотный лейтенант, с волнообразно колышущимся, упакованным в обмундирование и обвешанным оружием телом, подталкивает, как пастырь заблудшую овечку, раскрашенную полуголую женщину, которая, как кажется, поднимаясь, наряжается в зелёные листья и маки с обоев. Истощённая блондинка, которую все, неизвестно почему, называют пантерой, ловко уворачивается от толчков крутых бёдер и твёрдых пистолетов офицеров. Все смотрят вверх, по направлению к коридору, где то и дело закрываются двери в тускло отсвечивающие хирургические палаты для быстрых операций. Механизация любви. Я ощущаю, как вибрирует здание от непрерывного механического движения грубых обнажённых поршней всех наций. Неутомимые женщины-моторы.

Ураган грохота, голосов, света.

Урари-чачипьера-телоо… Этим вечером я ещё девственница… Не верю. Пойдём, позабавимся, блондинчик. Куда делся толстяк?..

Да здравствует наш полковник Сквиллони! Раздаются смех и аплодисменты, все устремляются к дивану, где капитан Мелодия, напялив на себя жёлтый капот, обнимает лейтенанта Боску, делая вид, что домогается его. Затем начинается традиционная забава, когда одни хватают и насильно вталкивают в комнату самого робкого и нерешительного из посетителей борделя, пока другие ловят девушку. Обоих грубыми пинками заталкивают в полуоткрытую дверь.

– Давай, давай, быстрей, сильней, глубже! Мы выбрали для тебя славную крошку, вот она, готова!

Меня целует бледная хорошенькая миланка с короткими тёмными густыми и непослушными волосами, зачёсанными назад. Следую за ней. Тесная комнатушка с большой кроватью, на которой неровно топорщится рыжеватое покрывало, сплошь измаранное ногами героев, возможно, продолжающих и имитирующих на нём бои за утраченные долины Карсо. Они снова и снова идут на приступ со здоровым мужеством расы, хорошо знающей как удерживать женщин и свои горы. Пустой потолок. Острый аромат «Контесса адзурра» [12].

– Как тебя зовут?

– Мария.

– Откуда ты?

– Из Милана.

– Я тоже.

– Останешься доволен.

И она обнимает меня с тин-тин-глин-глин своих бесчисленных браслетов.

Когда я возвращаюсь в залу, мой друг говорит Марии, что я Маринетти. Оставив нового клиента, Мария подходит ко мне, целует и говорит:

– Если бы я знала, что ты прославленный футурист, то целовала бы тебя особенными поцелуями.

– Почему?

– Потому что я прочла все твои книги. Я даже была подписана на «Лачербу» [13].

Я ухожу. Там, за дверью я вижу троих солдат, разговаривающих у окна с проституткой. Они держатся за руки, как маленькие, нерешительно шутят, смущаются. Проститутка спускается. Подходит к солдатам. В спешке она суёт по 5 лир каждому из них, затем, вновь проходя мимо меня в сопровождении солдат, бросает:

– Бедняжки.

Я направляюсь к грузовику, обращаясь к Сквиллони:

– Бордель! Последнее прибежище сердца!

– Несомненно, – отвечает Сквиллони, – бордель имитирует решение всех любовных проблем. Я верю, что, в конце концов, вы отразите наступление чувственной ностальгии.

– Нет, я думал не о любви. Напротив, я выстраивал в уме архитектуру своей новой книги, которая окажется великолепной, будьте спокойны.

Я хочу, чтобы эта книга живо и трепетно танцевала, танцевала, танцевала, отбивая ритм в руках читателя. Я хочу, чтобы её безумный любовный и героический танец превратил руки читателя в проворные руки фокусника. Чтобы она заставила его вскочить с кресла, вытянуться, привстать, танцуя, на цыпочки, охваченного внезапным порывом, заставляющим его соревноваться в дерзкой эквилибристике с диким ритмом моей книги. Какой восторг будет увидеть его в вышине, танцующим почти в ритме неожиданного источника радости, бьющего ключом из его сердца. Внизу его встретят с распростертыми объятиями.