– Почему Вы употребили фразу «в неукоснительном безмолвии»? Думаете, пограничные астронавты из марсианской экзомерации не общаются с разведывательными космическими кораблями, которые они, по протоколу земной комиссии, должны вести к предполагаемым зонам обитания?
– Сколько, по Вашему мнению, крейсеров вышло на связь с момента пересечения экстремальных вершин сферической области пояса Койпера?
Злосчастность норовящего выйти на поверхность ответа отразилась безликим трепетом на устах Ханаомэ Кид. Она прекрасно знала ответ – просто захотела проверить знания собеседника:
– Я жду Ваш ответ.
– Ни один. Никакое передовое устройство транспланетарного корреспонденса, о которых Вы не понаслышке знаете, не пробило кромешную тьму непроницаемого межзвездного вещества. Ни одна малопиксельная мультимедийная запись, ни один дряблый магнитофонный отзвук и ни одного жалкого – с перспективы обитателя Земли – текстового уведомления… только лишь примитивный двоичный код для низкоточной триангуляции звездного судна в этой беспомощной абляционной оболочке. Прям представляю, как давит на виски колонистов-первооткрывателей непроницаемый вакуум за стенками шаттла – один сплошной космос, и ничего рядом.
– Я не верю этому. На всех закрытых пленарных межкомиссионных заседаниях коллеги из департаментов, ответственных за внепланетарную деятельность, с пенящейся слюной уверенностью рапортуют о баснословных удачах, которые им сопутствуют в процессах освоения космического пространства, о невиданных доселе микроорганизмах, выращиваемых под электромагнитными излучениям вакуума. Но Вы с такой уверенностью заявляете о ханжестве полисовой политики по внепланетарным вопросам, как будто сами стоите на мостике комплекса навигационного управления. Откуда такая уверенность?
Взяв руки в замок и накренившись чуть вперед, придерживая ножку барного стула, Крео поднял из-под век утомленные стробоскопическим сердцебиением клуба глаза:
– Когда ты закончила викторинский университет, то, наверняка, прежде чем отправиться на неблагодарную государственную службу, проходила стажировку в каком-нибудь передовом ультра-тек конгломерате и, разумеется, по специфике своей выпускной квалификационной работы?
– В «Терпла и Логан», управление по сопровождению проектов на высокоэллиптической орбите.
– Вы сами прекрасно знали состояние производства всего сектора транспланетарного нейрокорреспонденса, так же, как и обычных средств спутниковой связи. Неужели ты не помнишь, насколько удручающими были прогнозы роста производительности аппаратуры?
– Интенсивный научно-технических подход к развитию сектора заменился экстенсивным.
– Все верно, Бэа, – увлекшись рассуждениями об одной из излюбленных тем, по неправдоподобно удачному стечению обстоятельств совпавшей с квалификацией Ханаомэ Кид, Крео и не заметил, как без лихого замысла стал жонглировать формами обращения к девушке, через раз выдавая «ты», вместо «Вы» – Бэа не могла не умиляться этой неконтролируемой от переизбытка эмоций мальчишеской суматохе слов. С каждой обнаруживаемой солидарностью по вопросам освоения космоса дух фамильярства между ними креп. – Важно то, что я, ни в коем случае, не умаляю рвение твоих коллег к позитивному результату, хоть он и обманчив. Они это делают, чтобы каким-то образом сохранить индустрию внепланетарного освоения. Как думаешь, продолжила ли до сих пор существовать комиссия по внепланетарным делам, если бы за ней безустанно вышагивала тень неудач? Омнифрейм Пылающий Дж’к и группа астронавтов с марсианской экзомерации совместно с сочувствующими остаткам технократического хребта из комиссий правительства Земного Полиса делают все, что в их силах, для сохранения своей космической одиссеи.
– Космическая одиссея? Никогда не слышала о таком литературном пассаже? Откуда он? Пылающий Дж’к с Марса – к слову, я тоже вспомнила название этой нейронной сети. Тот самый второй омнифрейм, как Ваш Аполло.
– Если честно, – Крео только сейчас заметил, как участились явления культурной забывчивости: складывалось причудливое впечатление, что в чертогах памяти завёлся шкодливый домовой, сталкивающий книжные стеллажи в цепном порядке костяшек домино, – я и сам не помню, откуда это.
– Зато я помню, – прежняя пылкость озарила Бэю, – как Вы, или ты, мастерски ушел от вопроса касательно цели нашей встречи здесь.
Дуэль могильной тишины заняла полуметровое стрельбище между стульчиками двух отчаянных гринго; для их архетипов, не питающих тягу к безудержному гедонизму вокруг, здешнее место ощущалось чрезвычайно чужим. Натянутая напряжением зрительных фронтовых атак струна не то идеологической непримиримости, не то мускульного стопора удлинилась в максимальную амплитуду и, не выдержав давления поддельной серьезности, лопнула, обнажив саркастическую предтечу постановочной заварухи. Бэа хихикала – Спри аккомпанировал ей краешками вибрирующих от улыбки губ.
Крео так и не нашел в потолке или отдаленных закромах клуба, куда он обреченно косился в поисках ответа, достойного объяснения своего стихийного вызова пригласить девушку пропустить с ним пару кружек биокобальтного неолагера. Она же в забывчивом умилении отказывалась с укоризной принимать его длящийся с момента настоящей встречи прокол.
Потерявшись в обоюдном смехе, они стали разговаривать на все возможные темы, ни коим образом не связанные с их профессиональным родом деятельности. Для Спри было утешающим откровением узнать, что девушка воспитывала в себе независимость в абсолютно всех проявлениях с самого отрочества: так, например, она не позволила громкому, как впоследствии выяснилось, имени отца подчистить занятые достойными студентами бюджетные места специально под нее. Во время же самой учебы Ханаомэ Кид запросто могла оставить подружек на растерзание летним интригам, изнывающим от духоты юношеской страсти, чтобы просто-напросто изучить вдоль и поперек все талмуды по теоретическим основам академических предметов. Раз за разом она ухватывалась за бечевку основополагающих научных постулатов, что сквозным сечением пронзали древо сдаваемых дисциплин, и отсекала от нее всю лишнюю водяную муть с той лишь целью, чтобы достичь самой сути, – ведь какая польза от раковины, когда жемчужина почти в руках? Девчонка, заставлявшая сокурсников противоположного пола терять дыхание при редких выходах в свет – а оттого и зияющая большей желанностью – всегда получала рекордно высокие баллы, тем самым стесняя с озолоченной вниманием академиков вершины пьедестала типовых неуклюжих заучек, которые, зазнавшись, даже через толстые диоптрии громоздких очков не могли идентифицировать личное поражение от длинноногой соперницы.
Бэа бесхитростно, в отличие от слегка наигранного нигилизма Крео, в открытую спрашивала о его внерабочих увлечениях – тот, в скрываемом оцепенении двоечника, выдумывал на ходу самые обыденные хобби, в которых со спокойной душой вязнут обитатели мегаполисов: он боялся ненароком отпугнуть девушку, если вдруг случайно подчеркнет свою агорафобию. Однако кого-то или даже чего-то ближе, чем остужающий отсвет от лезвия меча тати, у Крео не было и в помине.
– Почему ты носишь дальневосходное имя, при этом имея средне- и западно-полисную внешность, как, к примеру, и я? – Крео беззаботно скользил по каждому контуру ее скул, блестящих в стробоскопических вспышках клуба.
– У отца сохранилась древнейшая коллекция литературных и кинематографических произведений, – отдавшись объятиям приснопамятного детства, выражение лица девушки залилось блаженствующей отстранённостью. – Причем, знаешь, коллекция до такой степени архаично чужедальняя, что люди в те времена еще не ведали о будущем с рассекающими монолитные просторы шард скайстерами, а варп и вовсе был непозволительным вымыслом. Какого-то храброго героя, если я правильно помню, звали моим именем.
– Точнее, героиню? – глаза Крео плавно поднялись к глазам Ханаомэ Кид.
– Верно, героиню.
Крео – по неопознанному умыслу затаившихся ассоциаций – посетила мысль о непристойно жаренной яичнице и фате, грустно ниспадающей за край видимого кинотеатрального полотна.
