You all, everybody.
За окном апартаментов на тысячу квадратных километров раскинулся ночной мегаполис, палитра неоновых светотеней освещала его бесконечные улицы. Источниками этого грандиозного представления были самые несочетаемые по фактуре, самые контрастные своей гаммой и самые несговорчивые предписанным профилем излучения. Фасады зданий взнуздали вездесущие блики органических светодиодов, раскинувших активную матрицу транзисторов под флерами рекламных дисплеев напротив. Самым примечательным среди этого моря красок был безудержный нрав всех излучений воздыматься ввысь, лишь иногда упираясь в карнизы и, словно распространившееся по масляному полу пламя, подсвечивая их изнутри. Однако в наблюдаемой разобщенности цветов каждого слоя города, абстрагируясь, Крео Спри находил неподвластную разумному обоснованию эклектичность, гармонизирующую структуру ландшафта.
Находясь внутри коробки апартаментов и смотря через прозрачную ткань стеклопакета, полусонному телу казалось, что весь мир сконцентрирован в его ладонях – испещренный шардами муравейник простирается под его ногами. Подумав о геометрии относительности наблюдаемых объектов, он с неподдельным трепетом осознал, что его мания величия – не что иное, как очередной самообман, навеянный наполовину дремлющим состоянием. Крео Спри сразу же представил себя мечущимся животным в одной из тысячи клеток тех самых шард, составляющих плато небоскребов: за ним запросто мог наблюдать любой другой нездорово бодрствующий от губительной бессонницы житель мегаполиса, на секунду возомнивший себя богом. Крео, щелкнув пальцами левой кисти, приказал механизированным жалюзи опуститься – домашняя система активизировала интегрированный модуль распознавания жестикуляции и плавным движением прикрыла вид на город штабелем серых планок.
Продолжала играть музыка. Крео, прорезав насквозь просторный зал лофта, встал спиной к разделочному столу и почувствовал, как едва осязаемый луч встроенного над окном кухни мини-проектора клубится иссиня-голубыми частицами светового потока над макушкой его головы. Мультимедийный прибор выводил голографическое отображение цифр в объеме, оставляющих небольшой зазор между своей три-дэ визуализацией и стеной. Четыре часа, семнадцать минут – указывала картинка.
Музыкальный фон почему-то в этот раз казался неуместным звеном в общей цепи утреннего пробуждения, хотя, как правило, он высоковольтной мощностью энергетика всегда наэлектризовывал мозг мужчины – для Крео это был взрывной импульс от хорошо отвешенной пощечины. Смущенный от потери хватки над собственной бытовой действительностью скиталец резким жестом левой руки описал в воздухе дугу с длинной чертой под ней – музыка тотчас же испарилась, не оставив даже гулкого эха, обычно ниспадающего в водоворот ушной раковины. Воцарилась тишина: комната погрузилась в глухоту вакуума.
Вновь уставившись на строгие своей формальной фактурой цифры, Крео все равно было необходимо нащупать, пусть незначительную, но относящуюся к звукам его мира акустическую тональность хоть какого-то предмета. Вспарывая световое нутро циферблата, глаза дезориентированного космонавта не могли позволить себе шелохнуться. Синтезированный микро-сабвуфером щелчок часов, слышимый только при строгом фокусе слуха, явился индульгенцией мученику, и тот наконец дал глазам моргнуть – крошечный по значению звук был спасительным шелестом земной листвы для снявшего скафандр космонавта после заточения в космосе.
Вернувшись к стеклянной панораме с кофе в руках, Крео Спри свободной рукой раздвинул две пластинки жалюзи. Нахмуренные брови внезапно обдало бледно-голубым свечением сканера октокоптера, плавно скользившего по спроецированной траектории изящной фигурой ската. Межфазный-суточный мониторинг объектов жилого или инфраструктурно- коммуникационного назначения входил в ежедневный программный функционал дрона в соответствии с установленными регламентами муниципалитетов в отношении районов, числящихся в городском реестре как неблагополучные/с социально необеспеченным населением.
Достаточно было первого глотка согревающего напитка, как сквозь организм Крео прошел высокоскоростной состав бодрости.
Улицы мегаполиса в пограничное между ночью и утром время нельзя было назвать опустевшим местом – напротив, встречались скопления людей, заспанных, бормочущих бог весть что под нос, находящих свои собственные пути пробуждения. Кто-то, застолбив место в очереди, мирно дремал в ожидании общественного транспорта, первая единица которого, будь то электробус или маглев, прибывала к посадочной площадке не раньше проблеска зари – чтобы не сжечь последние нервные клетки от лавинообразных утренних столпотворений, превращавшихся по ходу действия в языческие оргии людской массы, особо стойкие жители города в ущерб здоровью от недосыпа приходили пораньше на остановку. Была и другая категория обитателей светодиодного царства, обратная рядовому жителю мегаполиса – работающие под покровом ночи люди, находящие в ней либо ослабление оков правопорядка, либо спасение от укоряющего взора родных и друзей, которые, если увидев, чем занимается их знакомый или знакомая при дневном свете, впоследствии не жаловали бы их уважением. Проституция; видеоигровой ряд дополненной реальности с сомнительным содержанием, даже не пытающийся сокрыть напоказ выставленные рекламные голограммы едва достигших зрелости нимфеток со спущенными бретельками оголяющих бедра неглиже; бесконечные малопиксельные табло обирающих до нитки казино выстраивались в линейный порядок, словно стражи легитимированной девиантности. Наблюдаемые вариации сервисной подпитки тяги к сластолюбию стали все чаще подниматься из шурфов ночной жизни и вторгаться в повседневный распорядок рабочего времени: когда-то постылые для непоколебимого духом человека вещи теперь поглощались им наравне со свежевыжатым соком или уроками танцев с несведущей об этих грешках второй половинкой. Граница благопристойности была смыта приливом бурлящего жаждой наживы корпоратокративного лоббизма – он вынудил снять удила морального суждения с механизма федерального целеполагания, всучив ему в бьющиеся конвульсией руки демпфер, по которому гнилые личинки осознанного политического неведения оставляли скользкие потеки общественного разложения.
Крео Спри, укутавшись в теплоту поднятого ворота, шагал по чреву бодрствующего даже в ночное время гиганта. Мысли об истоках, медленно топящих Новый Дэ’Вон в помоях невежества и первобытной агонии, давно не заботили его. Что вынудило молодую школьницу в век технологического превосходства трансгуманизма, навязчиво проникающего в каждый живой уголок, пойти на поводу у природных инстинктов и выставить себя на панель мультимедийного пространства, преимущественно состоящего из околопорнографических откровений? Может, ограниченность родительского понимания? Может, лишение ребенка убеждения в том, что он по своей натуре личность, а отговаривающие его от непреклонности перед стадным мышлением – всего лишь жалкие трусы, которые закопали идеалы о гуманности разумного эгоизма под толщей сырого, как их жизни, чернозема покорности? Причина, по которой подающий надежды в космической инженерии мальчишка повернулся спиной к академическому монолиту просвещения и прогресса, но отдался на безжалостное растерзанием улицам, переварившим его и выплюнувшим в виде нечто неизлечимо зомбированного и личносто-потерянного? Эти вопросы уже как несколько лет назад ушли с передовой неравнодушия Крео, а бесконечные мысли о необратимости сужения кольца человеческого достоинства под гнетом неутолимого раблезианства заменила обезличенная тактом суровой дисциплинированности монотонная походка, говорящая за человека о его отрешенности от забот утратившего надежду, скудного мира.
Две стройные ночные бабочки, порхая на крыльях нейронного кваалюда, попытались выхватить идущего, словно сгорбившийся андройд, Крео, выставив напоказ подправленные хирургическим вмешательством бюсты: под кожу были введены системотехнические узоры схем с явной претензией художника на признание в культуре ультрабытового киберпанка. Стоит неискушенному потребителю попасть под чары реплики продукции последнего писка мод (владелец публичных домов не мог позволить закупку оригинала для своего гарема дамочек-искусительниц), подкожные свечения от электронных полосок тут же придавали груди опьяняющие оттенки, от чего шаткий мужской рассудок в конец терял опору в системе равновесия. Отвергая любую показную вульгарность, Крео холодно миновал пылающих изнутри неоном девушек и все так же безучастно продолжал преодолевать длину квартала.
