– Муста Оливье, верно? – слева от пьяницы к барной стойке пристроилась женщина в отжившей свой век популярности оптической гарнитуре. – Ваш сосед только что безуспешно пытался дозвониться до Вас: просил чуть потише заниматься любовью. Стены, видимо, с плохой звукоизоляцией.

– Кто Вы? Что происходит? – пребывающего в самовольном горе отца как будто бы не волновало тело сообщения, напротив – его вопросительный тон выдавал аккорды оправдывающего успокоения по свою душу, неуклюже шатавшуюся на кромке верности и ответственности за нынешнее положение супруги.

– Это сейчас не столь важно, – опустив мост гарнитурной оправы с затемненными линзами на кончик носа, женщина оголила узнаваемость пронзительного сияния радужки глаз. Спри ждал Бэю, и она вовремя прибыла – ни минутой раньше, ни минутой позже.

– Тогда мне надо идти. – Не снискав желаемой индульгенции в бестиарном ложе, заблудший паломник, на несколько шагов уже отдалившись от стойки, в жалости от теряемого достоинства последний раз решил найти одобрение в глазах Спри. Но его никто не слышал – а сын, если бы сейчас следил за его унижением сквозь нежную пористость небесной глазури, пожелал бы умереть повторно, чтобы скрыться в более отдаленном загробном мире. Отнюдь, может, сын пожелал бы родиться повторно, чтобы, спустившись с небес, взять под руку отца и в нагоняемом успокоении отвести беднягу домой к супруге, его матери. Жизнь людей никогда не была и не будет однозначно трактуемым и безвозвратно утрачиваемым при умерщвлении огнем благодати.

– Только что пришел? – отложив в сторону очки дополненной реальности, Бэа кивнула на пальто, точно зеркальным дискоболом, отражающее игру световых явлений зала. – Я, вроде, вовремя, верно?

– Да, буквально, минуту назад. Не успел заказать напиток, как этот чудак пристал ко мне со своим чудным рассказом, – Спри, не обращая внимание на бессознательный обман относительно длительности пребывания здесь, почувствовал, как грубость деревянных микротрещин стойки ушла в небытие, заменившись прежней воздушной мягкостью фактуры от прикосновения пальцев гостьи. – Я думал, такие штуки носят на дискотеках престарелых шестидесятых, – интуитивное внимание Спри так и не сходило с гладкой поверхности стойки, внезапно обоготворенной дланью женского естества. – Ты с их помощью считала его закрытый инвазивом профиль?

– Конечно, нет, – затвердевшая улыбка теперь на целый вечер будет служить девушке естественным преображением: в этой физиономической косметике прекрасной вечерней истомы Бэа растворялась с каждый высказанным словом. – В этих старых гарнитурах – а они, будучи под робофактурным запретом, давным-давно не выпускаются – установлены вспомогательные взламывающие процессорные кристаллы на схемах. В силу своей технической неспособности обычная нейролинза не проскользнула бы сквозь матричную метку, которую в этом упоительно разнузданном месте предписано носить. Эти же добросовестно позаимствованные окуляры, – девушка кивнула на умные архаичные очки, – могут вскрыть АйДи-метку и подвязаться под синхронизирующийся с твоим гаджетом канал, который обычно защищен от сторонних инвазивных устройств.

– Я так и знал, что метку в два щелчка любая мало-мальски творческая натура хакнет.

– Не волнуйся. По крайней мере, с умными очками здесь только Ваша покорная слуга.

– Но ему ведь не стоит беспокоиться за свою семью?

– Ты про этого мужчину? Нет, брось. Я ведь это придумала. Из выскребанных очками данных я только деликатно пустила в бой знания о его браке и все. Так-то супруга этого бедняги вместо растягивающих конечности упражнений с молоденьким дискантом, полагаю, нанизывает ткань на сенсорное жало самоуправляемой змейки-иголки, чтобы сшить мужу носки.

Поданный барменом стакан уже изливался потом от руки Спри, стискивающей стеклянные чресла сосуда: мужчина до сих пор не пропустил ни капли спиртного. Час грозившего фиаско ожидания девушки незначительно повлиял на его ощущения текучести времени. Он считал, что, явившись в назначенное чиновницей из комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности место загодя, совладает с мечущимися из угла в угол формулировками определения его отношения к ней – но, даже вооружившись вычислительной мощностью экзафлопсовых динозавров, Крео не нашел бы переменной в этом, кажется, линейном, но неподвластном холодной методичности рассудка уравнении жизни.

– Добросовестно позаимствовали, говорите, – затвердевшая улыбка теперь на целый вечер, как хотел Спри, будет служить мужчине естественным преображением: в этой возвышенной незаменимости предвкушаемых чувств он собирался навсегда забыться. Знали эти два горящих сердца друг друга только лишь сутки.

– Я связалась с Вашим начальником, мистером Бэжамином Дэном, и подтвердила заинтересованность комиссии в использовании ваших услуг. Я думаю, мистер Дэн уже успел Вам это сказать. Вообще, как я понимаю, необходимость нашей с Вами встречи здесь – весьма сомнительна, или я неправа? – Бэа решила блицкригом взять невозмутимость Спри: ей было невыносимо интересно узнать, каков по своим задаткам улов, так внезапно оказавшийся у нее на крючке. При этом, сказав твердое «нет» своей повседневной женской отрешенности перед выходом из отеля, девушка стала подозревать, что, возможно, фибра ее желания близости уже сама стала жертвой встречной мужской уловки – она была не против оказаться на крючке.

– Он сказал мне об этом, да. Также дал знать, что комиссия удовлетворила наше требование осуществлять контроль за геологическим моделированием пространственной протяженности на месте.

– Теперь Вы спокойнее за то, что сейсмодатчик не пропустит ни один бит сомнительного сигнала на Ваш новодэвонский кор? Аполло, верно? Так он называется.

– Я предпочитаю слово «омнифрейм». Понятие «кор», скорее, применимо к прямолинейным остолопам, типа суперкомпьютеров или мейнфреймов, которые содержат ничтожную долю ПЛИСов в структуре железа. Аполло-2 это – полноценная биосфера нейронной сети, хоть и состоящая из абсолютно искусственной среды персептронов. Количеству же синоптических связей может позавидовать любой золотодипломник из земного университета Бордо. Я сам иногда заблуждаюсь, кто из нас обрабатывающая мириады процессов машина, а кто – живой сгусток общечеловеческих идей.

– Машина? Вы же сами только что просили не применять зычные человеческой непричастностью ярлыки в отношении Аполло-2.

– Да, все верно, – от бесповоротности допущенной оговорки Крео одарил Бэю теплотой смиренно принимаемого поражения, моргнув с сонливо длительной задержкой век, – иногда я называю его Деус экс машина.

– Интересная аллегория. Что-то вроде Бог из машины, громогласно провозглашающий свое спасительное предназначение в момент вселенского хаоса.

– Я лучше и не скажу.

Глаза Бэи, невинно глумясь, запорхали в ответ на неприкрытую лесть. Оба сидели улыбающимися идиотами, то и дело подспудно дразня друг друга.

– Омнифрейм. Вы сказали, что мы могли бы обратиться к еще одному, в юго-восточной всегломерации, если я правильно помню хронологию разговора. Выходит, их все-таки двое таких высокоинтеллектуальных нейрогигантов? – Бэа почувствовала бессовестно надвигающееся чувство сухого алкогольного обезвоживания в районе груди.

– Тот, о котором Вы говорите, теперь не служит дальневосходному глотку свежего научно-технического витка: омнифрейм из Ута-Лампу нынче патрулирует чреватые бездонной неизвестностью фронтиры пространства околосолнечной системы. Из последний новостных сводок известно, что вычислительные мощности Дальнего Восхода физически размещены на Марсе в целях оптимизации процессов добычи природных ресурсов. Также они служат на красной планете для наиболее оперативного визуализированного контроля космического флота, что курсирует в пределах малой галактической отдалённости. Судя по тому, что добыча тяжелых углеводородов особо производительных процессоров не требует – то есть заурядный кор, заказанный у любой корпорации, является оптимальным бизнес-решением для моделирования инопланетных геологических пластов, – тогда очевидным является вывод о том, что дальневосходный омнифрейм на Марсе с согласования Земного Объединенного Полиса, прежде всего, призван в неукоснительном безмолвии лазутчика на краю живого мира маяком выжигать мглу, сквозь обугленные тоннели которой пробиваются крейсеры людской надежды.