Я просто решила немного отступить. Не бороться. Ведь боролась я достаточно, и ни к чему хорошему меня это не привело. Я решила дать нам немного времени, плюс, мне и правда хотелось оставить всю эту чёртову прошлогоднюю драму в прошлом.

О том, что Алексу наконец-то выписывают я узнала из утренних новостей и сначала не придала этому значения. Мне хотелось проведать её, но я понятия не имела, о чём с ней говорить. Поэтому, благополучно забыв о ней на несколько дней, я полностью погрузилась в работу. Ага. Оставив депрессивные метания и творческий кризис позади, я снова начала писать песни, и мы со Скаем всё-таки начали подготовку материала для следующего альбома, проводя в студии дни и ночи. В один прекрасный (особенно бездарный) день я заехала после работы в супермаркет купить какой-то дряни, и сама не заметила, как часом позже оказалась в Палм Харбор, у двери дома Алексы. Не то чтобы она была сильно рада меня видеть:

— Линси? Ты что здесь делаешь?

— Проснись и пой, засоня, — буркнула я, кидая взгляд на её мятую пижаму и всколоченные волосы, пока неделикатно отодвигала её от двери.

— Ты надолго? Я собиралась…

— Ничего ты не собиралась, — фыркнула я.

— Ладно, может и не собиралась. — Она закатила глаза.

Мне стоило больших трудов заставить её помогать мне готовить пасту, а потом мы пили вино и смотрели «Спасателей Малибу», пуская слюни на молодого Девида Хассельхоффа.

— Это что это получается? — Вяло спросила Алекса, — мы теперь — подружки?

— Господи, нет, конечно. — Я скривилась.

А спустя две недели она позвонила в мою дверь. Мы с Керри устраивали пижамный вечер, поэтому мне стало очень неловко, когда я открыла:

— Алекса? Ты что тут делаешь?

— Ох, заткнись и налей мне выпить, у меня был чертовски тяжёлый… — протиснувшись в дверь и окинув меня взглядом, она сморщила нос. — Ты что на себя напялила?

Я тоже окинула взглядом свою розовую пижаму с кроличьими ушами и невозмутимо пожала плечами, мечтая провалиться сквозь землю:

— Мы хандрим, — и прежде чем она успела ответить, взяла с придверной тумбочки ещё одну позорную пижаму, приготовленную как раз на случай, если кто-то придет на пижамную вечеринку без своей собственной. — Присоединяйся. Не знаю правда, влезет ли сюда твой бюст.

Она фыркнула и бросила в меня пижамными штанами.

В гостиной нас ждали Керри, Алекс и Скай. Стоит ли вообще говорить, что из нас всех хорошо выглядел только Керри? Усадив Алексу на пуфик, которым прикрыла пятна крови на ковре, я плюхнулась на пол рядом и ткнув в неё пальцем, нарушила гробовую тишину:

— Это Алекса, и у неё был дерьмовый день.

Все подняли руки в приветственном жесте и в унисон сказали:

— Привет, Алекса!

А ещё через минуту тишины, наконец не выдержал Алекс:

— Позволено ли нам спросить, с каких это пор вы подружки?

Мы закатили глаза и переглянулись.

— Ох, заткнись, — сказала я.

Разумеется, это не укрылось от вездесущих папарацци, и уже через месяц мы вовсю красовались в журналах, то мило беседуя за ланчем в центре, то хохоча над чашками кофе на вынос. Топор войны был официально зарыт и похоронен, и в конечном итоге мы вернулись туда, где всё и началось — на вечеринку к Картеру Оуену.

В этот раз я приехала с Керри, превратившим меня в кинодиву шестидесятых. На мне было тесное серебристое платье в пол и белое манто из искусственного меха. Волосы были уложены в безупречную голливудскую укладку, а на губах снова была славноизвестная “Call Girl”, и хоть на улице вместо снега и мороза с самого утра стояла удушающая жара, предвещающая дождь, настроение было праздничным и чисто-рождественским.

Мне всегда нравился особняк Картера — роскошная вилла в колониальном стиле — четкими, стогими линиями, высокими окнами и старомодной террасой, спускающейся в потрясающий цветущий сад. Я всегда мечтала в один прекрасный день стать настолько яйцеголовой, чтобы позволить себе такой дом. Сегодня он был празднично украшен остролистом и омелой, а в зале, где проводились вечеринки, стояла огромная рождественская елка. В меховом манто, которое я постоянно придерживала, чтобы не свалилось, было невыносимо жарко, но снять его я наотрез отказывалась — не зря же я терпела его последние два часа! Череде знакомств и ничего не значащих бесед не было конца. Одни улыбающиеся лица сменялись другими, скулы сводило, а каждый вдох давался с тяжкой борьбой. В конечном итоге я совершенно неделикатно запустила руку в сумочку Керри и выудила оттуда свои сигареты, а затем, подхватив с ближайшего подноса бокал шампанского, направилась на террасу. Выйдя к лестнице, я опёрлась на баллюстраду, лениво глядя на гуляющие в саду парочки и думала о том, что в этом мире каждый одинок по-своему. С друзьями, в толпе — везде. Ведь в конечном итоге всё равно каждый сам за себя. Это правильно, конечно. Так и должно быть. Но я мечтала, чтобы хоть на один вечер это изменилось. В конце концов, каждому человеку нужен человек. Кто-то, кто не боялся бы разделить своё одиночество на твоё, кто-то, кто был бы не против быть одинокими вместе. Я не верю в любовь до гроба, пресловутое «раз и навсегда» и «родственные души», вот серьёзно. Но накануне Рождества принято верить в чудеса. И поэтому сегодня я от всего сердца мечтала ошибаться.

Он подошел бесшумно, как тень, и облокотился на перила рядом со мной. Настолько близко, что я чувствовала тепло его плеча даже не касаясь. Моё сердце забилось быстрее и я как-то резко вспомнила, какой сегодня тяжёлый воздух, и как трудно мне дышать. Ричи вздохнул и щёлкнул зажигалкой. Рождество — время волшебста, мать его.

— С Рождеством, наверное.

Я усмехнулась и покачала головой:

— Наверное.

Он приложился к стакану скотча, который держал в руке и хмыкнул:

— Малышка решила спрятаться в углу?

— Никто не спрячет Малышку в углу. — Мы синхронно криво усмехнулись. — Ты ведь понимаешь откуда это, да? — Спросила я, всё ещё усмехаясь.

— Ага. Какой-то стрёмный фильм со Суэйзи. — Он скривился.

— И что теперь? Схватишь меня за руку и потащишь танцевать?

— Но сначала толкну душещипательный спич.* — Мы снова фыркнули.

— Поздравляю, кстати, — как можно беззаботнее сказала я после небольшой паузы, — «Пытаюсь дышать» стала таким большим хитом только из-за гитарного соло.

— Из-за чего же ещё? — Ричи хохотнул.

— Нет, правда, звучит как классическая рок-баллада, очень круто.

Ричи улыбнулся и тут же спрятал лицо за густыми волосами, нейтрально ответив:

— Неудивительно, что это хит — там одни сырые эмоции. Я написал её сразу после нашей последней беседы, если можно так выразиться.

— Ты уже выразился, — беззлобно поддела я, а потом уставилась на него во все глаза, — Так это ты её написал?!

Ричи удивлённо уставился в ответ:

— А что тебя так удивляет? Я пишу большинство песен. Мэтти, благослови его Господь, потрясный чувак и отвратительный рифмоплет, — а потом добавил, лукаво усмехаясь: — Серьёзно, рифмует на уровне секреты-сигареты.

— Эй, клёвая рифма! — Я уязвленно толкнула его плечом, заливаясь краской и мечтая провалиться сквозь землю.

— Ну разумеется! Как там было? За дымом сигареты ты прячешь от прохожих грязные секреты?

Я расхохоталась и ещё раз двинула его по плечу:

— Мне было восемнадцать!

— А, так это не прошлогодняя? — Он делано удивился, а я снова прыснула:

— Ненавижу тебя!

Отсмеявшись, я промокнула выступившие слёзы кончиками пальцев, а Ричи усмехнулся:

— Да уж, я в курсе.

И веселья как не бывало. Ричи всё так же расслабленно облокачивался на перила и только побелевшие пальцы, которыми он сжимал свой стакан с виски, выдавали напряжение. Я должна была сказать хоть что-то, поэтому (от кислородного голодания, не иначе), обольстительно улыбнулась, так, чтобы было видно ямочку на щеке:

— Ты пытаешься дышать, да?

Ричи фыркнул и скопировал мою улыбку:

— Ничего не могу поделать, детка, от тебя захватывает дух.