Алексей Михайлович Левшин Прозрачный дом O, как мне хотелось когда-то во сне восстанавливать храм, Где луч появился и первая надпись струится! И в надписи этой все ласково явлено нам. И с нами Господь. И все это не снится, не снится… Автор © А. М. Левшин, 2021 © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021 Улица «Что, улочка моя сутулочка…» Что, улочка моя сутулочка! Ты все колдуешь, мельтешишь? А мы играем в день прогулочный, А мы проматываем жизнь… «Как неразборчивы чернила площадей…» Как неразборчивы чернила площадей. Как красен рот невыносимо, напоказ Глотающих рябину подворотен. И Мойки карандаш свою химическую прозу Мнет промокашкой высыхающих людей. И смерти в нас пчелиное скольженье, Еще движенье, и уже закреплено На капиллярах лыжное крепленье. Зачем пустили мы ее? «Над пухлой грустью шубертовских комнат…» Над пухлой грустью шубертовских комнат, над повестью разбуженных колонн Несется то, чего уже не вспомним, А вспомнит сад с раздробленным крылом. Глаза ольхи навыкате. На бело-желтом скате Твоих прямых – у девочек так редко – теплых плеч Испарина. На скатерти – дорог пустых, на платье Ромашки, капли от свечи и путаница встреч. Там кто-то скачет. Там, по скатерти – комками! Там лижет тракт разбитую губу. Там будем мы. И сто друзей, и сто прозрений с нами! «Весь мир появился на свет…» Весь мир появился на свет. Как будто из песенки вышел. В пуху осторожных примет, С любимой распахнутой книжкой. Вот стол, за которым вдвоем, Земные заботы оставив, Мы ангела тихого ждем, А ангел наш где-то витает. И все же порой тяжело Быть песней в миру полновесном И помнить, как платье твое Мгновенно заполнило Невский. Не проще ли, лучше, умней, Глаза на ходу закрывая, Стать ветками голых аллей И снегом, который растает? И важно мелькает в глазах Луны незаконченный росчерк. А жизнь ведь значительно проще, Когда нас целуют впотьмах. «И снег этот страшный, и зелень, и ливень, и пух…» И снег этот страшный, и зелень, и ливень, и пух И снег этот, снег этот страшный. Я вас не оставлю, я в этом клянусь. Я с вами уже расстаюсь. И чую, что жизнь обернется Прожорливой черною пашней. Первая дверь на улицу с кнопочным звонком
«Крапивой пахнет тот звонок…» Крапивой пахнет тот звонок И вязким черносливом. И заколачивают впрок В грудину хлипеньких досок Горячих ручек ливень. Неподходящая душа. Разбивший лоб ребенок. Так облупляется, дыша, Косяк. И так, спросонок, На рынка тополиный пух — Жаль тополей два-три в селе — Выпархивает детский дух. Горячий день в горячем сне. И воздух полон гонок. «И что-то я хотел сказать…» И что-то я хотел сказать. Но мысль моя как одеяло Плыла, артачилась, сползала И окончательно сползла. «А впереди вспотевшее окно…» А впереди вспотевшее окно. Пора ложиться спать, и кто-то, нас вдевая, Как грубый ворс сквозь нежное ушко — В проем двери, куда-то нас девает. Сегодня тихо. Сквозь предметы – ты. И свадебное эхо раздается, Оно растягивает все до чистоты, До самого обычного несходства. «Бездомные, как прежде, небеса…» Бездомные, как прежде, небеса Вернулись в дом, а этот дом был веком младше. «Эсхил и васкеловских сосен чертыханье…» Эсхил и васкеловских сосен чертыханье. А там на Пресни лед засмотришься кровавый. Собачье сердце не допущено в предбанник. И рушится кирпичная держава. А поезда, свистящие, как похороны. Порос крапивой, бузиной вагонный шум! И что же нам за город здесь отгрохали! Я рос на Охте. Я герой Островского. Ей – Богу – с бабушками и с котом. Но капля золота мне раз глаза заполнила. Но я про то потом, потом… потом… Простуда Батюшкова, отруби Вийона, Страница ими пахнет – а поэзии нет разовой. Колонкой газовой навзрыд пропахший Григ — Такие сладкие, живые партитуры. Их разбираешь, уминаешь за троих. И с каждым годом двор внизу все меньше, Но мало пахнет тестом, здесь не юг. Мой дедушка пол-жизни жил в Сибири. Я уточню: я не на Охте рос, я рос перед мостом Над Охтою. Бродил, как заколдованный царевич, Все в основном по театрам, и искал Не то Ундину я, не то Людмилу и даже, может быть, крысиных королей. А так герой Островского. Ей – Богу, Играл на фортепьянах. Играл Бородина. И плакал дедушка. Вокруг меня была моя родная и напрочь непонятная страна. У нас под Лугой временная дача. Там я твержу воздушные стихи, Не зная, что они судьбу мне обозначат И в горле твердые комки. |
