Четвертый день. Пробуждение. Осень «Киев-город, кому ты ворог…» Киев-город, кому ты ворог? Не кивай ты мне на ходу. Слишком пепельный ты и сливовый, От рассказов таешь во рту. «Оптический обман…» Оптический обман И страшный сон душевный, И правая рука Соседа на груди Как будто у меня. И алый смрад харчевни. Падучая, стряпня Да Брейгеля мазня. Осень Со всех концов был город подожжен. Шутила осень. Весен родственница, Но из очень дальних. Был ею бурый Кремль учрежден И желтым подчинен опочивальням. Я с нею был. Я был в ее рядах! И, лишь блеснул в ночи форпост печальный, В моей душе внезапно вырос страх. И трясся я, как пес на мыловарне. И понял я, чем нас она взяла: Огнем горячим труб и губ горячих, Который лился с веток на ура И множество нам обещал подачек. Я не мечтал об этом никогда. Но я хотел, чтоб были счастливы другие. И радостно, не ведая стыда, Я в небо запрокидывал Россию! Я клал ее к пылающим ногам Понурой Софьи, злой Екатерины. А галки в небе затевали гам, Как будто без особенной причины. Теперь все кончено. Отцарствовали обе. Одну громадный братец потеснил, Вторая – из последних сил — Мне улыбалась ласково во гробе. Околыш леса у меня на лбу, И я не знаю, за кого воюю. А та, что улыбалася в гробу, Нам дочку выслала свою родную. Я на нее гляжу: бела как мать, Краснеет больше, меньше веселится. И я готов опять принять обет И за нее опять до смерти биться. Осень-Евпраксия Я не знаю, кому быть горше, мне ли, осени? Я грешу На ее даровую гордость. Слишком корчит она княжну. Но спасибо все же, спасибо, Что с какого-то сентября Воскресила ты Евпраксию Почерневшего злого дня! Только та была простоволоса, когда сбросилась с башни в свет! И она на тебя похожа, ну а ты на нее – уже нет. НЕУЖЕЛИ КОГО-ТО УЧИТ ГЛУБЬ РУМЯНАЯ, НАРОЧЬ ЩЕК? А по мне, это свищет участь, Участь ищет: кого б еще? Четвертый день. Угол улицы в Европе
«Небо, тыльное небо…» Небо, тыльное небо! Это тыльное небо ладони. Зелень, поздняя зелень, Старая Пьяцца. Рыжая грусть, Что тебя никогда, никогда уже больше во сне не увижу, Моя поздняя зелень Италии, Я тебя не увижу, клянусь! Кто мигнул мне? Конечно, Торквато. Зорким Осипом, на небо взятый. И заплевана грязная пьяцца. И особенно нечего клясться. Кто-то лестницу Якова чистит. И стирает кровавый виссон. «Два ангела с рисунка Леонардо…» Два ангела с рисунка Леонардо. Бумажная висит за ними высь. И черный блеск кривой дороги царской. Я это выдумал. И вот прошу тебя, Прошу тебя, мой вымысел, держись! Кровь – черная икра в посудине подъезда. И хорошо, когда есть дача, вместо Вот этой каменной махины, хорошо! Жизнь ходит, есть здесь не за что цепляться, Ну разве кроме двух названий итальянских, Maestro del… и что-то там еще. Болтовня Франсуа Вийона Когда твои уши гудят с недосыпу, И воздух повсюду, как просо, просыпан, Свеча средь потемок свернется в огарок… Вглядимся, потомок, в мой мир без помарок. Вот готика комнат, тебе не знакомых, И вряд ли ты сможешь сказать, что мы дома… Ты можешь мой мир с перепугу разбавить И камфору с теплой фуфайкой прибавить. Там, в этой фуфайке – отсутствие солей. А, кстати, немало нас в тюрьмах мусолят. Глядишь, и сотрусь! На рассвете синица. Держите, лишенцы! Вот вам она в лицах, История самого крупного горя, Какое случалось на суше и море! Случалось на суше. Развесили уши! Каплун без подливки, что может быть хуже! Грибы без заправки, что может быть гаже! Я все, что назначено жизнью в пропаже: Пропало, что было, Что в шею дышало, Что тайно, случайно мне в сердце стучало И дальше… а дальше пропащее дело — Я все разыщу! Чай, вьюнок – не дебелый! Прошу подождать! Я ведь с детства был юркий. Привык подбирать… Клички, рифмы, окурки. Привык. Вот словечко. Свернулось как кровь. А там осторожную опись готовь… Что б все по порядку: Такому-то пятку, Тому, что пожиже того — Ничего. Названье… какое б… да хоть завещанье. Ну что ж, завещанье… На имя кого? А дальше нахрапом, а дальше галопом — О людях. О вас, господа остолопы! О том, что вы мне второпях задолжали: Немножко улыбки и множко печали. И все же, что может сравниться с печалью… О Боже, пишу… Боже правый, в ударе Весь. Здесь – от макушки До сюда – до пятки! Ко мне! Я пишу, Я пишу вас, ребятки. Но плачет девчонка, ах, плачет девчонка. Душа к ней прижаться готова котенком, К румянцу, который от горя стал слаще. Нет, что-то случилось в четверг тот пропащий, Когда я писать супротив колокольни Усе лс я – и стало мне сладко и больно С того, что никто за меня не рассказчик. Тогда меня колокол вывел из чащи Звучащей – и выдал конец! А теперь… край страницы, За коим уже ничего не случится, Где путь уже нежно блестит леденящий. Прощайте! С рассказом расстанется мастер. Останетесь вы, мой мудреный читатель! За подлинность слова, бессменный ручатель! За жизни ошибки последний предстатель, С сего завещанья с лихвой получатель. Владейте, читатель! |
