Мадина кивнула:

- Я хочу, чтоб было лучше, чем на площади! Сегодня не просто мой день рождения, сегодня – последний вечер смены!

- То есть как последний? Не понял. А завтра что? Мы по домам разъезжаемся?

- Кто как, – уклончиво ответила Мадина, глядя на меня, – если есть куда возвращаться, то да.

Вася опустил голову. Помолчав, он поднял взгляд на Мадину:

- Мне уезжать некуда. А ты уедешь?

- И мне некуда. Останусь, наверное, в лагере. Запишусь в помощницы к вожатым.

- Думаешь, Ярослава Сергеевна возьмёт в помощницы такую разгильдяйку, как ты?

- Я ничего не думаю! Сегодня только праздную! Итак, мы стрелять будем?

Вася закивал:

- Конечно! Начнём с самого простенького – пневматики. Гиса, ты когда-нибудь в тире стреляла?

Я отрицательно помотала головой. Вася хмыкнул, открыл сейф, где, выстроившись в идеально ровный ряд, стояло с десяток ружей. Прищурившись, он критично осмотрел каждое, затем достал одно и, слегка погладив по прикладу, протянул мне.

- Ничего сложного! Я сейчас заряжу, а ты попробуй попасть вон в ту мишень!

- Попасть? А что надо делать?

- Сейчас всё объясню.

Ерохин включил свет в тире, так что мишени оказались ярко подсвеченные. Я абсолютно не представляла, как можно выстрелом попасть с такого расстояния в крошечную чёрную точку. Он принёс пульки, перегнул ружьё пополам и вставил маленький заряд. Затем положил ствол на подставку и пригласил меня стать рядом.

- Держи приклад. Упри его в плечо, нет, не так, вот так. Хорошо. Закрывай один глаз. Вторым смотри на мушку. Их две. Совмещай так, чтобы они были на одной воображаемой линии, и эта линия проходила чуть ниже мишени. Затем медленно нажимай на курок.

Признаться, я ничего не поняла, кроме последних слов. Ружьё издало хлопок, я впервые в жизни выстрелила. От неожиданности вскрикнула и выпустила из рук приклад, но Вася быстро поймал падающее ружьё.

- Нет, нет, слишком быстро, и не выпускай его из рук после выстрела. Сейчас попробуем ещё раз. Ну-ка, держи.

Ерохин вновь зарядил пульку и стал сзади, придерживая мою руку. Получилось так, будто он меня обнимает сзади. Вторую же руку он положил мне... на грудь? ....

- Эй!

Но Мадина сориентировалась раньше, и звонкий шлепок её сандалия по спине Ерохина прозвучал громче, чем выстрел. От неожиданности тот резко развернулся, отпустив меня, а я в панике нажала курок. Ружьё громко чихнуло. Зелёный пластмассовый кубик рядом с мишенью, в которую я “целилась”, зашатался и упал на пол.

- Попала! – обрадовался Вася, – не в мишень, но не важно! А ты, Рыжая, зря так! Делай выводы, как правильно учить девушек стрелять!

- Ты как хочешь, Мадина, а я пошла отсюда! Чувствую, стрельба – это не моё! Особенно если инструктор – извращенец!

- Ну и проваливай, недотрога!

- Бычок-качок!

- Малолетка безмозглая!

- Алкоголик!

- Да мне тут любая даст, а ты иди спасай лагерь!

Мадина хотела вмешаться, но поняла, что бесполезно. Конфликт уже набрал обороты. Я гордо вышла из тира, а Ракчева осталась о чём-то говорить с Васей на повышенных тонах. Впрочем, мне было всё равно. В кружок по стрельбе я точно записываться не буду. Не понимаю девушек из лагеря, которым нравится этот пошлый здоровяк! И как Мадина может с ним дружить?

Яркое летнее солнце ослепило меня на выходе из подвала. Последний день смены, если верить Мадине, был в самом разгаре, но ничего “такого” в поведении пионеров, весело бегающих по дорожкам, не наблюдалось. Никто не грустил, не волновался, не собирал вещи. Лагерь жил самой обычной жизнью, и я вновь засомневалась в словах Ракчевой – может быть, они с Анькой выдумали все эти истории с гравитонами, петлями во времени и т.д.? Однако слишком много странных случаев не позволяло сомневаться. Почему же обитатели лагеря такие беззаботные? Может быть, им ничего не сообщили?

Я решила ещё раз пройтись к старому мосту возле особняка, чтобы как-то скоротать время, оставшееся до обеда. Вскоре я была там. Усевшись на скамейку, уставилась на мост в попытках разгадать загадку Валькота. Что же мне нужно здесь сделать? Две каменные опоры по берегам ручья, бывшего когда-то давно рекой, между ними перекинуты аркой ветхие скрипучие, но вполне прочные доски, обрамлённые ажурными коваными перилами. Вот и весь мост. Ни подсказок, ни намёков. Какие-то две стрелки, которые должны соединиться вместе. Если это часы, то ничего не сказано о точном времени. Я принялась рисовать на песке цифры. Первый раз минутная и часовая стрелки совпадут в полночь, затем в 01:05, потом в 02:10, 03:15 и так каждый час в течение суток до 23:55 – всего получается 23 раза! Даже если каждый час становиться на мост... А если речь здесь идёт не о часах? Две стрелки – это может быть что-то символичное, например, два человека, которые должны встретиться. Один из них – я, а кто второй? Валькот? Аня? Мадина? Ада? Я должна с кем-то встретиться на этом мосту? Как Ярослава Сергеевна и директор? Я вспомнила события той ночи, когда страх и адреналин не позволяли сосредоточиться на происходящем, но теперь какое-то сладкое чувство теплом разлилось внутри, как только я представила ту сцену. Я уже чувствовала его несколько раз – когда переодевалась утром и когда Аня с Мадиной развлекались в ту лунную ночь. А ещё оно приходило ко мне в утреннем душе и когда мы целовались с Серёгой. Серёга! Вот бы он сейчас оказался рядом! Я что же, по нему скучаю, выходит? И давно это у меня началось? Я вспомнила про его подарок – флейту, и мне почему-то захотелось на ней сыграть. Поскольку я совсем не помнила ноты, здесь было самое подходящее место для репетиции, чтобы никто не услышал.

Я отправилась в домик и отыскала флейту. Аньки и Мадины не было, но дверь оказалась не запертой. Наверняка уже где-то вместе отмечают. Не в тире ли с Ерохиным? Забрав фуэ, я вернулась на мост. Что бы такое сыграть? Мелодию сакуры? Как же это... Сейчас... Я перебрала несколько неудачных нот, зажав уши от тех звуков, которые издавала флейта. На мелодию сакуры это было мало похоже. Однако, пальцы сами вспоминали нужные комбинации, и через некоторое время у меня получилась действительно та мелодия, которую я играла кода-то давно в музыкальной школе. Только последние ноты я вспомнить не могла, как ни старалась. Композиция оставалась незавершённой. Опершись на перила моста, я смотрела на воду бегущего ручья. Звуки флейты пробудили во мне воспоминания из далёкого детства. В памяти пробегали счастливые лица родителей, моя поездка в парк аттракционов с папой, чайная церемония в нашем небольшом садике. Затем встревоженные глаза мамы, когда я впервые попала в больницу, потеряв сознание в школе, её тёплая рука, которую она положила мне на лоб и ласковый шёпот – “всё будет хорошо, держись, дочка”. Только сейчас я поняла, что ни одного обострения у меня так и не было с момента первого дня в лагере. Я чувствовала себя совершенно здоровой, несмотря на переживания и стрессы. А ещё что-то новое и нежное вплеталось в мелодию. Это были мысли о Серёже. Я понимала, что произведение звучит немного необычно, но от этого не менее прекрасно. “Мы, взявшись за руки, конечно, сквозь жизнь и смерть пойдём домой”, – будто пела флейта. Но на последнем звуке песня обрывалась, и я не могла сыграть последнюю строку. До меня дошло, что я играю не просто мелодию сакуры, а стих Валькота, который будто сам уложился в ноты музыки.

Когда я, наконец, оторвалась от флейты, то увидела, что рядом стоит Серёжа. Сперва было не понятно, картинка ли это из моих грёз, навеянных музыкой, или правда он, но Садов заговорил, не оставив сомнений в том, что это действительно он.

- Ты играешь просто божественно! Ничего похожего не слышал в жизни!

- Спасибо, конечно, но подслушивать не хорошо. (Ой, кто б уж говорил!) Ты давно здесь?

- Я искал тебя после обеда, чтобы пойти в старый особняк, как договаривались, но тебя нигде не было, и на обед ты не пришла. Боялся, что с тобой могло что-то случиться, и пошёл проверить, вдруг ты одна туда полезла.