- Я сделал всё, что мог, но это её выбор. Гиса свободна. Она должна жить своей жизнью, и ни вы, ни я не вправе задерживать её здесь. Лагерь в моих услугах больше не нуждается, потому что лагеря больше не существует. Прошу меня простить, если, это возможно с вашей стороны, я не оправдал доверия, и ухожу в небытие вместе с проектомTESLA и всеми его обитателями, которых не смогу отправить назад. Товарищ Генда, вы сами понимаете, что ничего изменить нельзя. Законы мироздания сильнее научных изобретений, сильнее мощности всех гравитонов вместе взятых. Бесконечное лето невозможно создать ни в какой лаборатории. Александр, ты не обижайся на мои слова, каждый из нас прекрасно понимал, что существование лагеря лишь дело времени. Прости, что напоминаю тебе об этом сейчас, в самом конце. Я горжусь, что мой отец – гениальный учёный, и хотя бы попытался обмануть Сущее.

Затем Нэко посмотрел в мою сторону:

- Прощай, Гиса. Тебя ждёт впереди счастливая, полная радостей и приключений жизнь. Ты никогда больше не будешь плакать, и твои сны всегда будут прекрасными. Это мой последний подарок тебе, как Хранителя снов. Спасибо за всё, что ты сделала для нас, за то, что дала нам хотя бы надежду.

- Куда ночь...

Солнце потемнело. Исчез остров, сквозь морскую воду начали проступать такие знакомые очертания. Это же моя комната! Наконец, я дома! Я просыпаюсь!

- .. туда и...

Я лежала в своей кровати. В окно приветливо смотрело утреннее восходящее солнце. Всё было на местах, как и в день моего отъезда. Зеркало, шкаф. С кухни доносился звон посуды и шарканье ног – папа собирался на работу. Запах свежей яичницы заставил вскочить меня с кровати. Я так проголодалась! Папа! Мама! Как же я хочу вас обнять! Сейчас, секундочку, только пижаму переодену. Я распахнула окно, и утренний щебет птиц ворвался в комнату. Я дома! Дома! Дома! Что может быть прекраснее этого чувства! Ох, как же я выгляжу? Скорее причесаться и бежать вниз! Я взглянула в зеркало, но вместо своего отражения увидела одинокую фигурку Валькота, уходящего навстречу наступающей ночи по дрожащей асфальтовой дороге. Он шёл, опустив свои кошачьи ушки, по узкой, полуразвалившейся дорожке, захлёстываемый холодными волнами разбушевавшегося моря. Иногда дорога обрывалась, и ему приходилось перепрыгивать с камня на камень, быстро и уверенно двигаясь навстречу своей судьбе, не оглядываясь, не умаляя, не прося больше ни о чём. Через несколько метров начиналось Великое Ничто – чёрная, зияющая пустота. Вокруг кружился по спирали серый туман, который готов был вот-вот его проглотить.

- НЕЕЕЕТ!

Я отчаянно бросилась к зеркалу, и протянула руку, будто пытаясь поймать, остановить, спасти Валькота любой ценой.

- Ты не прав, не прав! Я знаю, что такое любить! Любить по-настоящему. Ты мне не безразличен. Только не умирай, не умирай, пожалуйста...

Рука прошла сквозь стекло зеркала, и я упала в ледяное море. Вокруг бушевал шторм, мою голову захлёстывало волной. Ветер с завыванием закручивал огромную спираль серого тумана, в котором исчезал мир. Чьи-то сильные руки подхватили меня и вытащили на маленькую полуразрушенную площадку, начинавшуюся нигде и уходящую в никуда.

Меня обнимал Валькот, прижимая к себе. Теперь я точно видела, что он плачет, но на этот раз от радости.

- Проснись! Проснись!!!

Я с трудом открыла глаза. Надо мной склонилась перепуганная Анька.

- Проснись! Да что же с тобой такое, святые духи!? Ты меня слышишь?

Я обвела комнату непонимающим взглядом и, сделав усилие, кивнула. Анька, выдохнув, с облегчением плюхнулась рядом на кровать, вытирая пот со лба.

- Мадина! Валерьяныч! Эй! Киса пришла в себя.

Знакомый белый халат мелькнул у меня над головой, и пальцы Глеба Валерьяновича нащупали пульс. Затем он посветил фонариком в глаза.

- Ой, – я инстинктивно зажмурилась.

- Порядок. Она жива. Слава Богу!

Оттеснив доктора, мне на шею бросилась Мадина, не обращая внимания на его протесты.

- Гиса! Как же ты нас напугала! Что с тобой было? Ты говорить можешь?

- Н... ничего... Я просто спала...

- Спала, говоришь? Мертвецы так спят! Ты не дышала даже!

- Ань, посмотри на меня, разве я похожа на мертвеца?

- Кисуля моя дорогая, уж я-то точно знаю, как выглядят мертвецы, и изнутри, и снаружи. Ты была одним из них! Самым что ни на есть мертвенно-мёртвым! Во всяком случае, снаружи. К счастью, уговорила нашего профессора отложить вскрытие на завтра, но ему не терпелось узнать, что у тебя внутри. Он уже приготовил саквояж со своими зловещими инструментами – щипцами, пилой и скальпелем. А вот эта мисочка для твоего сердца.

- Аня, да заткнись ты! Что ты такое говоришь!?

- Глеб Валерьянович, простите, но это правда. Каждый патологоанатом почему-то мечтает как можно быстрее вскрыть своих пациентов. Может быть в надежде, что они вылечатся таким способом.

- Я не..... Аня... какой ещё патологоанатом?

- Который в морге работает. Вы разве не знаете? Все врачи трупы вначале режут, а потом уже живых людей лечить начинают. Я правильно говорю?

Глеб Валерьянович не нашёл других аргументов для спора, как просто собрать свою сумку и выйти из домика.

- Жду тебя в медпункте, Гиссарико. Одну! – он злобно посмотрел на Аню и хлопнул дверью.

Через несколько секунд в домик влетела Ярослава Сергеевна и сразу же бросилась ко мне, проигнорировав замечание Аньки “вы б хоть постучались”.

- Ты жива! Мне Глеб сообщил. Я на крыльце всё время дежурю в надежде, что тебе станет лучше. Сейчас же сообщу Семёну. Семёну Михайловичу, – поправилась вожатая, – радостную новость.

- Признаться, я ничего не понимаю. Почему вы все так взволнованы? Со мной что-то случилось?

- Ты утром не пришла на линейку. Ракчева сказала, что ты спишь, и она не может тебя никак разбудить. Я решила устроить тебе основательную выволочку после завтрака. Сама понимаешь, что посещение линеек – дело, обязательное для каждого пионера. Твоя подруга меня отговаривала, но я была настроена решительно. Мы зашли в домик, а ты... ты..., – Ярослава Сергеевна на секунду отвернулась, – прости, я не могу это выговорить...

- Ты была трупом, – подхватила Анька. Только сейчас я заметила, что она растирает мне пальцы на ногах, – Бледная, холодная, без пульса и дыхания.

Аня скорчила страшную рожу, высунув язык и выкатив глаза.

- Спасибо, Полякова, не нужно подробностей. Я, конечно же, сразу побежала за Глебом. И он... он сказал, что ты... ты..., – вожатая снова отвернулась с полными слёз глазами.

Анька закивала и сделала крылышки ангела, потом сложила руки, изображая молящуюся Магдалину.

- Не могу в это поверить. Я себя абсолютно нормально чувствую. Немного голова тяжёлая, и всё. Я совершенно здорова, могу подняться.

- А пальцы-то всё ещё холодные!

Аня перешла к моим рукам, продолжая их растирать. Вожатая обняла меня от радости и заулыбалась...

- Как хорошо, что всё позади... Ты всех нас очень сильно перепугала. Я это... сейчас... распоряжусь, чтобы тебе что-нибудь горячее приготовили в столовой.

- Куриный бульон, – подсказала Аня.

- Конечно, конечно, я мигом... А вы, девочки, помогите ей дойти в медпункт. Глеб должен ещё раз её осмотреть и убедиться, что всё в порядке.

С этими словами Ярослава Сергеевна выбежала из домика.

- Снимай майку, теперь мне нужно растереть твою спину и грудь. Мадина, кинь-ка мне тот тюбик с мазью, которой для меня вчера приготовила.

- Что-о-о? Но я же.. я же там без... без ничего.

- Тогда, – Аня сочувственно вздохнула, закатила глаза и показала пальцем в небо.

- Я уж лучше в медпункт пойду.

- Счастливого пути, я там вчера была. По дороге загляни на кладбище. Третья могилка во втором ряду справа свободна. Я её для себя приметила, но так и быть, подарю, раз тебе не терпится там отдохнуть. Для любимой подруги даже могилку собственную не жалко...

Аня показательно шмыгнула носом, делая вид, что смахивает слезу, и резким движением задрала вверх мою майку. Я взвизгнула и инстинктивно прикрыла грудь руками.