У Этель похолодело в животе.
- Ну что ты, - она попыталась улыбнуться. - Уж послание особой важности радист не пропустит! И потом, здесь опытнейшая команда, я уверена, они справятся с любой ситуацией.
Хью промолчал. Они пошли на обед, где подали пять перемен блюд, не считая десерта; однако аппетит у Этель почти пропал, и Хью тоже был не в духе. Потом брат и сестра отправились в читальню, где Хью взял какой-то фантастический роман, а Этель дочитала книгу Эдит Уортон. Концовка оказалась еще трагичнее, чем она ожидала: отчаявшаяся главная героиня отравилась.
Ближе к вечеру они все-таки пошли вдвоем в информационное бюро, и Хью передал в радиорубку их общее послание для отца. Толпа миллионеров, осаждавших единственного радиста, наконец схлынула, и у Бертрамов полегчало на душе.
Время после ужина и до сна Этель провела в своей каюте, переодевшись в удобный шелковый пеньюар, - она писала в дневник и размышляла. Навязчивые мысли больше ее не посещали, и это тоже не могло не радовать.
- Как бы то ни было, сейчас от меня ничего не зависит, - прошептала она, закрывая тетрадь.
Она подумала о Гарри… Гарри, которого отец недолюбливал не только за то, что он американец, но и за то, что он предприниматель. Их покойная мать и его любимая жена была американкой, Гарри Кэмп приходился ей дальним родственником, - но доктор Бертрам говаривал: “Леди среди этой нации встречаются гораздо чаще, чем джентльмены”. Однако Этель ценила в своем женихе не только практичность, но и способность к пониманию: он был старше ее на шесть лет, как раз достаточно, чтобы между ними не возникало больших трений. Правда, неизвестно, как их отношения сложатся в дальнейшем… но сейчас она ощутила, что скучает по Гарри.
Этель умылась, разделась и легла в постель: она думала о своем друге, глядя на огонек ночника, пока не заснула.
========== Глава 4 ==========
Та, которая была Амен-Оту, возжигала благовония в пустом храме перед черной статуей бога. Жрица подняла курильницу и преклонила колени: она опять была гибкой как тростник и сильной, как в юности. Она низко опустила голову с коротко подстриженными черными волосами, так что обнажилась шея, - словно для казни…
Потом Амен-Оту встала и выпрямилась, с мольбой подняв голову: извечный покровитель мертвых, шакалообразный Анубис, холодно взирал на нее со своего постамента. Почему боги ее земли еще существовали?.. Жрица не знала, не хотела знать, - но она была счастлива снова ощутить себя живой, хотя бы на миг! Она была готова возносить молитвы любому, кто бы ни возвратил ей это тело!
И она совсем не удивилась, когда услышала голос, исходивший от статуи. Каменный лик божества остался неподвижен - но здесь были возможны любые чудеса.
- Скоро все, кто осквернил тебя, умрут, - а ты будешь жить вновь.
Амен-Оту затаила дыхание.
- Они умрут… чтобы я жила? - спросила она.
- Они умрут, потому что им так суждено, - в голосе божества ей послышалась насмешка. - Какое это имеет значение? Они будут повергнуты в прах, как все враги Та-Кемет!
Амен-Оту снова упала на колени и склонила голову, ощутив внезапную слабость перед этим безжалостным существом.
- Так нельзя, - прошептала она, - это не Маат*!
- Маат больше не существует. И ты одна достойна ее возродить, когда будет принесена такая великая жертва!
- Я не верю тебе, - прошептала жрица. - Ты - не тот, кем притворяешься, ты говоришь как Сетх, рыжий дух зла!
Шакалоголовый идол рассмеялся.
- Я тот, у кого много лиц и много имен. Я тот, кого ты всегда знала, - но теперь я стал намного могущественнее. Ты умерла, и никогда больше не будешь простой смертной, - но если ты признаешь мою власть, я дарую тебе силы, о которых ты не могла и помыслить!
Амен-Оту больше не была смертной - но она ощутила смертный ужас.
- Ты дух зла, это правда… И я чувствую: за свои благодеяния ты однажды запросишь цену, которую я не в силах буду заплатить!
Шакалоголовый идол молчал, насмехаясь над нею… Жрица простерла руки, и по щекам ее покатились слезы.
- Уже многие хенти* я страдаю, - проговорила она. - Я всегда была покорна богам - я постилась, я молилась, я очищала себя для Амона! Я никогда не знала мужчины! А когда я умерла, ни ты и никакой другой бог не судил меня: никто не сказал мне, в чем я повинна!..
Мнимый Анубис еще некоторое время молчал - а потом ответил.
- Та девушка с белой кожей и рыжими глазами - девушка на корабле… Ей столько же лет, сколько было тебе, когда тебя похоронили! Она питает тебя своей жизнью, ты видишь ее глазами, вкушаешь пищу вместе с нею, ступаешь за нею след в след, - ведь это так?
- Да, - прошептала Амен-Оту. - Но это лишь усугубляет мои мучения!
- Я могу сделать так, что через нее ты вернешься к жизни, - откликнулся бог. - Я могу сделать так, что твои мучения прекратятся! Иначе ты будешь страдать бесконечно!
- Да! Да! - закричала она, так громко, что оглушила сама себя.
Потом наступила благословенная тьма.
Очнувшись, жрица поняла, что вновь утратила плоть, утратила способность говорить и двигаться, - и опять ощутила себя бессильным, истерзанным духом. Она была заперта в темной каюте на этом огромном чудесном корабле, и вокруг плескалось бескрайнее море. Но она вспомнила то, что было ей обещано.
Придется ли девушке с корабля умереть, получит ли Амен-Оту ее тело - или она сотворит себе собственное?.. Она не знала, но была согласна ждать. Она уже прождала слишком долго.
***
Следующий день выдался таким же прекрасным, как и предыдущие. После завтрака Хью и Этель долго гуляли по палубе: вначале они обсуждали свои впечатления от плавания, но этот разговор быстро увял. Тогда Бертрамы заговорили о том, что ждет их в Америке.
Хью строил наполеоновские планы. Он теперь намеревался вовсе бросить свою газету и начать собственный бизнес - возможно, при поддержке будущего мужа сестры! Этель же советовала брату не порывать так резко с прошлым и оставить себе пути для отступления.
В одиннадцать часов капитан Смит провел богослужение в ресторане первого класса для всех желающих: Бертрамы посетили это собрание. После обеда Этель с братом сыграли партию в теннис. А вечером, неожиданно для Этель, Хью пригласил ее во французский ресторан первого класса - его и его сестру позвал за свой столик известный американский художник Фрэнсис Миллет*, с которым Хью успел свести знакомство.
Этель вызвала Кэйтлин, и горничная затянула на ней корсет и сделала высокую прическу: по мнению Этель, получилось не хуже, чем в парикмахерской.
- Сегодня морозит, мисс Этель, - улыбаясь, заметила Кэйтлин. - Включить обогреватель?
- Да, пожалуйста, - Этель кивнула.
Переодевшись в открытое вечернее платье, Этель ощутила, что и впрямь заметно похолодало: она набросила на плечи белый палантин. Она вспомнила о ледяных полях, которые вчера упоминал брат; должно быть, “Титаник” наконец оказался во льдах. Когда пришел Хью, Этель постаралась выбросить эту мысль из головы, - что удалось далеко не сразу.
В ресторане, однако, царило беззаботное веселье. От блеска бриллиантов, ароматов духов и дорогих сигар у Этель закружилась голова. И для мужчин вечер начался прекрасно - пожилой американский художник оказался настоящим светским джентльменом, умевшим создавать вокруг себя атмосферу непринужденности. Хью блистал остроумием, а Этель сперва отмалчивалась; но наконец художник втянул ее в спор, задав Этель вопрос, какого она мнения об абстракционизме.
Этель не считала себя большим знатоком искусства, однако об этом новомодном веянии у нее сложилось вполне определенное мнение.
- Человеку свойственно постоянно искать новых форм, и он творит, развиваясь, - сказала девушка. - И человеку свойственно поначалу оправдывать все свои достижения, объявляя их наилучшими. Даже если какой-то путь оказывается тупиковым.
