Этель мимолетно подумала о девушках из высшего общества. Иногда она завидовала этим барышням, которых лелеяли, как фарфоровых кукол, и которым все стремились услужить, - но чаще жалела. Жизнь богатых наследниц была скована столькими условностями и предрассудками, что они вздохнуть не могли свободно, и каждый их шаг был на виду и обсуждался сплетниками…
Этель натянула длинную, до пят, хлопковую рубашку, под ней сняла панталоны, отстегнула черные чулки и сняла пояс. Уф, наконец-то! Она забралась наверх и юркнула под теплое одеяло из клетчатой шотландки, вдохнув запах свежевыстиранного белья: постельное белье на “Титанике” меняли каждый день.
Подложив локоть под голову, Этель некоторое время размышляла о том, куда она плывет и что готовит ей будущее. Сегодня это уже не означало непременное замужество, чтобы впоследствии полностью посвятить себя семье; хотя замужество оставалось наиболее желательным, и других путей для женщины по-прежнему было мало. Отец когда-то обмолвился, что хотел бы, чтобы Этель выучилась на врача… и Этель честно ответила, что не находит в себе такой самоотверженности.
Женщины-врачи существовали, но встречались очень редко; и чтобы добиться успеха на этом поприще, требовались безграничный энтузиазм и упорство. Доктор Бертрам и сам понимал это, и больше о своей мечте не заговаривал; однако по его настоянию - и по собственному желанию - Этель окончила курсы сестер милосердия в Лондоне. Теперь она могла оказать первую помощь при ранении, переломе, обморожении, сердечном и желудочном припадке, сделать инъекцию… Хотелось бы надеяться, что эти навыки понадобятся ей нескоро.
Этель незаметно крепко заснула. Но сон ее был удивительно ярок, в нем сменялись какие-то пугающие экзотические образы. Последняя царица Египта и ее возлюбленный Марк Антоний сходили со страниц, но они были плоскими, неживыми и не могли причинить ей вреда… а потом она увидела уродливую мумию в стеклянном ящике, и услышала в своей голове отчетливый властный голос:
“Забудь о них. Они никогда не существовали. Есть только я”.
Этель вздрогнула и проснулась: сердце колотилось, она покрылась испариной. Голос из сна все еще преследовал ее - и она помнила, что тот сказал! Антоний и Клеопатра никогда не существовали?.. Что это значит?
- Ну конечно, не существовали, - в таком образе, в каком мы их знаем, - прошептала Этель, садясь в постели. - То, что о них написано в книгах, - лишь досужие фантазии…
Но кто говорил с ней во сне? Неужели мумия? И во сне она понимала ее язык?
- У тебя самой ум за разум заехал, сестричка, - пробормотала Этель. - Вот уж кому следовало бы обуздать свою фантазию!
Только тут она заметила на ночном столике поднос с чаем. Этель покраснела и быстро спустилась с кровати. Здесь внизу, конечно, нельзя было определить время суток, но девушка чувствовала, что время завтрака давно прошло.
Она умылась, надела сменное белье: вчерашнее нуждалось в хорошей стирке. Ей бы и самой сегодня принять ванну - нужно предупредить джентльменов… Этель надела шерстяное платье с воротничком из ирландских кружев и опаловой брошью под горлом; волосы скрутила узлом на затылке.
Поставив поднос на колени, она наконец-то принялась за свой завтрак. К чаю ей подали восхитительные булочки с корицей, ежевичный джем, масло и бокал апельсинового сока.
Тут Этель заметила, что на подносе лежит свернутая в трубочку газета - “Атлантик дэйли бюллетин”. Брат принес, не иначе!
Девушка схватила и развернула пачку листов, пахнувших свежей типографской краской. Она быстро пробежала их глазами, и заметку Хью нашла на третьей полосе.
“Древняя мумия мстит за себя!
Читателю небезынтересно будет узнать, что на борту нашего чудесного судна находятся не только многие ныне здравствующие, но и одна давно покойная именитая особа. Мумия египетской принцессы и жрицы Амен-Оту, жившей в эпоху царя-еретика Эхнатона и пользовавшейся славой прорицательницы, была обнаружена в восьмидесятых годах прошлого века и принадлежала к частной коллекции: ныне она следует на выставку в Лос-Анджелес. Примечательна не только ее большая культурная ценность - с этой древней египтянкой связан ряд загадочных и необъяснимых происшествий.
Первым ее приобрел некий британский джентльмен, страстный коллекционер. Вернувшись со своей покупкой в Англию, он решил сфотографировать изображение жрицы, которое было нарисовано на крышке саркофага. Но фотограф сообщил, что при проявке фотопластины обнаружил на ней лицо неизвестной женщины с угрожающим выражением.
Суеверный владелец мумии поспешил подарить ее Британскому музею. Всего через неделю служитель музея, принимавший подарок, внезапно скончался. Его помощник споткнулся и получил серьезные травмы. Фотографу, решившему сфотографировать мумию, по пути домой раздробило пальцы на руке дверью в метро.
Не обошли трагедии и тех, кто потревожил покой мумии в Египте. Археолог, откопавший ее, вскоре случайно прострелил себе руку из ружья. Руководство музея решило убрать мумию в подвал, от греха подальше.
Через некоторое время мумию пожелал купить американский коллекционер, и работники музея с радостью избавились от такого опасного экспоната. Лорд Каннервилль должен доставить жрицу за океан и передать новому владельцу - и с момента погрузки на пароход она ведет себя спокойно.
Очевидно, нашу древнюю принцессу удовлетворили королевская роскошь и заботы, которыми ее окружили на “Титанике”, и никаких новых каверз с ее стороны не предвидится…”
Пораженная этой хроникой, Этель уронила и рассыпала газетные листы. Неужели что-то из описанного правда?..
Но здесь как раз наиболее вероятны совпадения. И, конечно, Хью мастер собирать всевозможные сплетни и придавать им видимость правдоподобия…
Поднявшись, Этель быстро собрала с пола листы и отложила газету. Она гордилась успехами Хью, но терпеть не могла этот фамильярный, дурашливый тон - язык дешевых сенсаций, которого требовала от него работа.
И, хотя мумия древней женщины теперь являлась всего лишь музейным экспонатом, выглядела эта реклама плохо - почти как глумление над мертвыми.
Этель принялась за еду и быстро расправилась со всем, что ей принесли. Не успела она отставить поднос, как вошла молодая горничная - румяная рыжеволосая ирландка, со стопкой свежего белья. Она приветливо улыбнулась Этель.
- Доброе утро, мисс! Вы хорошо себя чувствуете?
- Да, благодарю. - Тон горничной показался Этель странным, и она нахмурилась. - А разве я плохо выгляжу?
- Вовсе нет! Просто…
Горничная не закончила и, поспешно отвернувшись, принялась перестилать белье. Но, сдернув с кровати простыню, она вновь обернулась к Этель.
- Вы стонали во сне, - сказала девушка. - Я принесла вам чай по просьбе мистера Бертрама, вашего братца. Он заботится о вас, - прибавила она, как будто это было и без того непонятно. - И тут я услышала, как вы бредите!
- Вот как? Я что-то говорила?
Этель стало тревожно и неловко, что это услышали посторонние люди.
- Да, мисс.
Рыжеволосая горничная привычными ловкими движениями сняла и сложила белье, а потом повернулась и села на краешек стула. Она стрельнула глазами по сторонам, точно опасаясь, что кто-нибудь заметит такое нарушение служебных обязанностей.
- Вы говорили: “Я еще не жила! Не жила! Отворите мне темницу!” Какие-то жуткие вещи, - сказала девушка, поежившись. - Я постояла тут, пока вы не затихли, но вас было велено не будить. Вот я и ушла, только сейчас вернулась.
- Ничего себе, - пробормотала Этель. Это все меньше и меньше ей нравилось. - Но вы не обращайте внимания, со мной такое бывает, - сказала она, взглянув на ирландку.
Горничная кивнула, хотя продолжала глядеть на нее со жгучим любопытством и опаской.
- И… прошу вас, заберите мое белье в стирку тоже, - прибавила Этель, немного смутившись.
- Конечно, мисс.
Горничная быстро застелила постель, сделала книксен и ушла, забрав стопку грязного белья. Поколебавшись, Этель все же нажала на кнопку и вызвала стюарда, который унес посуду. Потом девушка покинула каюту. Брат все еще не возвращался, и она решила подняться наверх на лифте. Этот огромный нарядный механизм она еще не опробовала - и так было быстрее!
