Некоторое время они молча потягивали каждый свой напиток. А потом внезапно Амина склонилась к нему через столик.
- Вы думаете, что я теперь бессмертна?
Хью несколько раз моргнул: это как будто бы само собой разумелось…
- А разве нет? - глупо спросил он.
Алые губы египтянки изогнулись в насмешливой улыбке.
- Нет. Если я откажусь служить ему, я умру. Если я соглашусь служить ему, я умру. Мы все тогда безвозвратно умрем.
- Кому служить, Амина?..
Но в глубине души Хью Бертрам догадывался.
- Тому, кто сотворил меня заново. Тому, у кого много лиц и много имен. Он сделал меня царицей… я теперь как пчелиная матка.
- Почему? - шепотом спросил Хью.
- Я старшая из всех - и могу то, чего не может больше никто из них, - ответила древняя жрица.
По ее лицу было непохоже, что этот факт ее сколько-нибудь радует. Хью догадывался, кого “всех” она подразумевает: других восставших из праха. Но кто “все” должны были умереть, если она ослушается демона, которому подвластна? Все живые умершие - или все человечество?..
Амина внезапно поднялась с места.
- Я должна идти, - проговорила она непривычно быстро и напряженно. - Мы снова встретимся, когда будет можно.
- Постойте!..
Но она уже скрылась, как будто лишь привиделась ему.
Хью остался сидеть за столиком, плохо понимая, где находится. Потом закрыл лицо руками и коротко, горько рассмеялся.
Он вспомнил, что забыл поблагодарить Амен-Оту за свое спасение. И совершенно забыл о том, зачем приходил в библиотеку сам. Возможно, на “Титанике” он травмировал голову и теперь лежит на больничной койке и бредит? Отец не задумался бы предложить такое объяснение!..
Расплатившись за себя и за свою исчезнувшую спутницу, Хью покинул кафе и, понурившись, побрел домой, сунув руки в карманы.
После этого он ни разу больше не встречал воскресшую египтянку. Но думал о ней, о ее экзотической, потусторонней красоте и о ее пугающих пророческих словах все чаще. С большим трудом Хью раздобыл ее нью-йоркский адрес, но там мадам Маклир уже не оказалось: очевидно, она вынуждена была поспешно съехать.
Он начал терять хватку, перестал появляться в обществе, а в редакции стали поговаривать о его чудачествах. Хью едва не лишился работы: в “Нью-Йорк Таймс” действовал закон джунглей, как в бизнесе, а американские журналисты были еще более беспринципны, чем их английские коллеги. Его знакомые начали отворачиваться от него - приветливые, улыбчивые нью-йоркцы были падки на все новое, им кружил головы быстрый успех, но проигравшим никто не сочувствовал: особенно иммигрантам. Хью с болью сознавал, что приобрел здесь много приятелей, но ни одного друга. Кроме… кроме…
Но она тоже исчезла из его жизни и не подавала о себе вестей. И ей грозила беда: им всем грозила беда, о которой египтянка даже не могла сказать ясно.
Даже с сестрой Хью теперь не мог поделиться: он так и не сообщил Этель о судьбоносной встрече с ожившей мумией. Он не думал, что все окажется так серьезно, - а сама Этель, казалось, больше не вспоминала об их совместном приключении. Она была по уши в своей любви, в предсвадебных хлопотах; и Хью чувствовал, что не имеет права накануне важнейшего события в жизни любой девушки впутывать сестру во всю эту чертовщину. Он должен разобраться сам!
Но дела шли наперекосяк. Возвращаясь мыслями к жизни в Англии, Хью сознавал, что может вылететь из Оксфорда так же легко, как с этой временной работы. Начинал учиться он блестяще; но с тех пор, как молодой мистер Бертрам внезапно решил, что карьера ученого-филолога не по нем, его успеваемость значительно снизилась.
Через восемь дней после встречи с Амен-Оту - Аминой Хью лежал поздним утром в постели и, глядя в облупившийся потолок, курил сигареты одну за другой. Он мог себе позволить только дешевые меблированные комнаты в Бронксе, откуда добирался до редакции на взятом напрокат велосипеде.
Вдруг раздался стук в дверь: Хью вскочил и одернул мятую рубашку. Вчера он уснул одетым. Открыв, он увидел почтальона.
- Вам телеграмма. Распишитесь, сэр.
Захлопнув за почтальоном дверь, Хью впился взглядом в телеграмму.
“Приезжаю семь дней. Встречай пароход “Келтик” двадцать первого июня восемь часов вечера. Отец”.
Хью засадил кулаком в стену.
- О черт, - простонал он.
========== Глава 14 ==========
Этот июньский день выдался теплым и ясным, но Хью стоял в толпе встречающих мрачнее тучи. Амина Маклир исчезла бесследно, и это явно не означало ничего хорошего: а время уходило, как песок сквозь пальцы. И уж при отце, - да еще и когда на носу свадьба сестры, - ему точно нельзя будет…
“Если только сама мумия не водит меня за нос, - подумал Хью, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-то положительное. - Если она сама не использует меня в своих темных целях!”
Но он сердцем чувствовал: хотя египтянка и способна лукавить, в главном она не лжет. И ему все более неловко становилось называть ее мумией - или нежитью, даже про себя. Амина Маклир была отныне для него прекрасной иностранкой, его избавительницей, попавшей в труднейшее положение, о котором она могла говорить только намеками. По иронии судьбы, только так, - лишь намеками, - могли говорить о себе и большинство обыкновенных женщин, находившихся под властью земных мужчин…
Хью встряхнул головой, заставляя себя на время забыть об этом, и переступил с ноги на ногу, высматривая поверх голов впереди отцовский пароход. Казалось, “Келтик” запаздывал. Охваченный внезапным беспокойством, Хью сунул руку под пиджак и выудил часы из жилетного кармашка: было еще без шести минут восемь.
Хью перевел дыхание. Наверное, после “Титаника” он никогда уже не сможет доверять кораблям и морским путешествиям!
Но вот над заливом раздался гудок: юноша улыбнулся. Впервые за долгое время он будет по-настоящему рад видеть отца.
Маленький “Келтик”, казавшийся черным на фоне закатного неба, величественно причалил: многие в толпе закричали “ура”, послышались овации. Хью усмехнулся и украдкой смахнул слезу.
Пассажиров начали выпускать на берег только через пятнадцать минут. Хью уже истомился от ожидания. Но вот наконец он увидел высокую худую фигуру отца в светлом плаще с пелериной: юноша неистово замахал ему. Доктор Бертрам поспешил навстречу, и через несколько мгновений отец с сыном обнялись.
Разжав объятия, они посмотрели друг другу в лицо, словно заново оценивая.
- Папа, как я рад тебя видеть, - сказал Хью предательски дрогнувшим голосом.
Томас Бертрам улыбался, глядя на него своими серыми глазами.
- Я тоже, мой мальчик.
Доктор Бертрам был пятидесятилетним мужчиной, еще бодрым и свежим. От него Хью достались светлые волосы; в шевелюре доктора появилось уже много седины, но это было пока трудно заметить. Отец и сын были весьма похожи внешне - только от матери Хью, как и Этель, унаследовал выразительные карие глаза и более мягкие черты лица: девушек всегда привлекала его неординарная наружность. Характером же старший и младший Бертрамы очень различались.
Доктор Бертрам уже более двадцати лет занимался частной практикой в Хэмпшире. Он был врачом широкого профиля и имел собственный кабинет в портсмутской клинике; однако нередко пользовал неимущих пациентов на дому, по вечерам, за ничтожную плату или бесплатно. И в облике его, и в характере с годами все больше проступала аскетическая строгость. Доктор Бертрам всю жизнь оставался верен своему профессиональному и человеческому долгу, однако божественное для него было предметом чисто умозрительным, данью отживающей свое традиции.
Особенно после скоропостижной смерти любимой жены. Доктор, повидавший за свою карьеру столько болезней и смертей, не мог выискать в этом самом близком, самом личном случае никакой высшей справедливости: только следствие неумолимых, слепых законов природы.
