– Ты должна жить! – гремел он в её сознании. – Живи, Джилл!

Он ощутил её беззвучный крик боли, отдачу от силы психического воздействия.

– Нет… не надо больше… ты не… Джефф… Джеффа больше нет… ничего нет… ничего не осталось…

И больше не было ответа от серого места, подобного остывшему пеплу, что заняло точку, где мигнула и погасла последняя искра жизни Джилл.

Стрэнг и Эверетт смотрели на него во все глаза, когда он повернулся и, оттолкнув их, прошёл мимо. Два маленьких белолицых человечка встретили его в прихожей. Немало времени прошло, прежде чем он узнал Рэнди и Марию.

– Ваша мама умерла, – бесцветным голосом сказал он и, пройдя мимо них, вышел на улицу.

Он шёл, не замечая того, что идёт, солнце село, пали сумерки. Там и тут сквозь стёкла светили огоньки. Сила в конце концов проиграла. На тёмной улице дул ледяной ветер.

Он пришёл на незастроенное поле; лунный свет матово блестел на жухлой траве, на безлистных деревьях. Звёзды равнодушно сияли в чёрном небе. Внезапно, волна опустошения захлестнула его как прилив, выдавив воздух из лёгких.

– Один, – застонал он. – Совсем один, Господи…

Он почувствовал, что погружается во мрак, более страшный, чем даже перспектива смерти. Он упал на колени, мука пронзала его, как рыболовный крючок пронзает червяка.

Раздался тихий голос.

– Джефф, пожалуйста, Джефф…

Салли подошла к нему, встала на колени рядом, положила руки и притянула его к себе. Он оттолкнул её.

– Джефф, я имела в виду только…

– Думаешь, я плачу по Джилл?

Его мысли бушевали, невысказанные, невысказываемые.

– Ты ошибаешься. Это совсем не так. Я плачу не о человечестве – и не о человеке…

– Джефф, ты выглядишь так странно…

– Ты не знаешь, и не поймёшь никогда. Ни один человек на земле не поймёт. На один момент – крошечное мгновение, я держал Вселенную в руках – и глядя сквозь обширность пространства и времени… я лицезрел другой разум, равный мне. И что же я сделал? Я встретил его, присоединился к нему на уровне, недоступном человеческому разумению? Нет, нет. Он раскрылся мне – и я убил его. Я скорблю не о человечестве. А о Моуне.

Столп ослепительно чистого света, пришедший из тьмы, вонзился прямо в центр сознания Мэллори.

– Я жив, человече, – произнёс голос Моуна. – Теперь мы можем поговорить?

Это был разговор без слова, шедший в безвременье чистой мысли.

– Я не знал, человече. Это не извиняет преступлений моих, не возвращает утраченного. А ещё я желал бы загладить вину.

Мэллори стремился преодолеть завесу слов, вновь достичь того взаимопроникновения, что он познал во время столкновения с незащищённым разумом Моуна; однако он обнаружил, что барьер непредолим.

– Нет, человече – вы ещё не готовы воспользоваться всеми силами, заложенными в вашей судьбе, – вещал ему Моун. – Я просчитался, когда первоначально неправильно оценил ментальные способности вашей расы, и во второй раз, когда слишком быстро открылся тебе. Тут сокрыты силы, способные развеять эту планету в пыль, если не взять их под контроль.

Рассердившись, Мэллори ударил сильнее – и обнаружил, что его деликатно схватили и держат.

– Человече, вы молодой вид, неопытный, всё ещё столь привязанный в бренной плоти. В час беды, вы показали качества, что однажды приведут вас к величию; однако вам многому предстоит научиться, выдержать долгое ученичество, прежде чем вы разовьётесь настолько, что познаете истинное предназначение разума, истинное великолепие мысли.

Мэллори попытался было протестовать, но Моун продолжал свою речь.

– Ваш мир был жестоко обезлюжен из-за моих безрассудных действий, но оставшийся генетический пул достаточно велик, чтобы восстановить вашу численность всего за несколько кратких тысячелетий. Я обеспечу вас множеством оживших вещей – подобным тем, что вы уничтожили во время помрачения, чтобы оказать помощь во время восстановления. Ваши города в основном нетронуты, пустая, но плодородная планета ожидает вас. И, возможно, во время вашего возрождения вы избежите ошибок, омрачивших ваш первый подъём. Я видел мельком, когда наши разумы соприкоснулись. И пока длятся годы вашего детства, я буду присматривать за вами, оберегать вас от опасностей, внешних и внутренних, пока не избуду зло, невольно совершённое. Затем я двинусь дальше. И возможно – через десять миллионов лет – мы встретимся вновь, как друзья и равные среди галактик.

– Постой! – Мэллори швырнул эту просьбу всей силой своего ограниченного разума. Но прежде чем эхо мысли угасло, он забыл о ней. Ещё мгновение, пока его недолго удерживаемые силы ускользали прочь, он цеплялся за оставшееся ощущение чего-то возвышенного, раз мелькнувшее и более не появившееся. Затем и это видение исчезло.

И он был просто человек, пригнувшийся к земле, ставшей его.

Он оплакивал Джилл и возложил цветы на её могилу. Пришёл март и небо очистилось. Странные безликие существа, вышедшие из башни (забавно, что их никто не боялся и не избегал), трудились день и ночь, восстанавливая и перестраивая, возделывая заброшенные поля за городом, обслуживая электростанцию и водопровод, трудясь в больнице. Виноградная лоза обвивала башню и дикие цветы выросли вдоль стены, что очень быстро рушилась. Шестьсот двадцать граждан Земли учились жить заново, собирать фрагменты старого порядка и начинать долгое дело постройки нового.

В первый день апреля Джефф Мэллори и Салли сочетались браком на церемонии, в которой приняло участие всё население мира. Праздник продлился день. Потом они снова взялись за инструмент и вернулись к задаче – выковывать будущее Человека.

ДОМ В НОЯБРЕ

роман

Перевод М. Кутузова

Иллюстрации Д. Кузнецовой

На стр. 2 фото 1971 года и автограф 1972.

Количество знаков в книге: 240 770.

Тираж 30 экземпляров