В Биатрисе, двумстам пятидесяти одному аборигену с промытыми мозгами внушили всю необходимую информацию, чтобы они могли трудиться для осуществления вторичного осеменения. В приблизительно пятидесятимильной полосе вокруг города незатронутыми оказались несколько сотен местных жителей. Чтобы отделить их от гнезда, был возведён психический барьер. И началась работа.

Под наблюдением псевдочеловеческих существ, сконструированных минимально похожими на рабочих-аборигенов, зомбированные работники в первую очередь возвели башню, скрывающую канал, по которому приспособленные к местным условиям семена Моуна должны были вылететь на сверхзвуковой скорости и распространиться по планете. Затем они были перепрограммированы для обработки специфических питательных веществ, необходимых для растущих спор и под конец, на финальной стадии, для производства окончательной генной модификации, которая и должна определить преднерестовый геномный импринтинг. Именно этими генетическими данными и будет наделено бесчисленное потомство, чтобы наилучшим образом соответствовать своей задаче: строительству площадок, с которых новая волна коконов отправится на дальнейшее заражение галактики.

Созревание семени протекало плавно. Предварительно рассчитанные условия были выполнены. Импринтинг был почти завершён, приближался момент вылупления, когда прожорливый инстинкт наконец-то был бы удовлетворён. И в этот предпоследний момент на горизонте существования Моуна расцвёл невиданный феномен. Бесконечные миллиардные доли секунды великий разум Моуна был совершенно не в состоянии понять, что происходит. И наконец, с ослепительной ясностью, потрясшей его до основания, он понял:

Он не один.

В первый раз за все немыслимые эоны существования, Моун столкнулся с интеллектом, находящимся извне и сопоставимым по мощи. Потрясение от этого знания бурей прошло через все его обширные структуры, занятые сбором и хранением данных, покушаясь на самые основы его существования. На неизмеримо малый момент грандиозный разум оказался на грани распада.

И в этот момент Мэллори нанёс удар.

Подобно перенагруженной плотине, что рушится в тот момент, когда единственный камушек выпадает со своего места, безмерная сложность, которую представлял собой сверхразум Моуна, начала распадаться.

Широко расползшаяся структура развалилась, разделилась на части, лишилась связи с питающими её источниками, внутренняя регуляторная и поддерживающая сеть в отсутствие входного сигнала начала колебаться, распалась на примитивные составные части, и самоуничтожилась.

Личностное ядро, лишённое всех ощущений и сил, замкнулось само на себя, закуклилось и перестало существовать.

В тишине, воцарившейся словно во всей Вселенной, мыслеобраз Мэллори воспарил, устремился вовне, уловил потрескивание ближайшей звезды, далёкое шипение соседних галактик, вездесущее звучание Сверхгалактики.

Он вернулся из-за грани недоступной разуму пустоты, потрясённый и благоговеющий. Поспешно вернулся на исходную точку, уменьшаясь в размере, сжимаясь, сокращаясь, убегая…

Давление, боль, возврат физических чувств.

Мэллори сел, затем неуклюже встал.

Стрэнг застонал и пошевелился, Мэллори сел рядом с ним на корточки.

– Вставай, – сказал он, услышав свой голос будто эхо, идущее из времён и мест, более дальних, чем самая далёкая звезда. – Вставай, Стрэнг. Мы победили.

Мэллори и Стрэнг нашли выход из внутренней камеры, пробрались через мастерскую, в которой наткнулись на совершеннейшее столпотворение. Больше четырёх сотен мужчин и женщин, внезапно освобождённых от полного ментального контроля, действовавшего на них более трёх месяцев, ничего из них не помнившие, реагировали на произошедшее каждый по-своему. Некоторые сидели онемевшие и подавленные, другие лихорадочно пробирались к ближайшему выходу, некоторые впали в истерику, прочие нападали на нелюдей, без цели и расчёта бродивших по мастерской, и разрывали их на бескровные фрагменты.

Мэллори оглядел толпу и не нашёл ни Джилл, ни детей.

– Возможно, они ушли домой, – предположил Стрэнг.

Они покинули башню, не обратив на себя внимания измождённой, оборванной, безумной толпы, валившей прочь через вытоптанный двор, недоверчиво оглядываясь на башню, чудесным образом выросшую за одну ночь. На улице они услышали первые крики тех, кто начал осознавать масштаб обрушившейся катастрофы.

Мужчина в отрепьях серого делового костюма в оцепенении стоял перед развалинами, ещё недавно бывшими его только что расширенным универмагом; женщина сидела на ступеньках дома и, рыдая, сжимала в руках покрытую плесенью куклу. Подросток с потерянным выражением на лице брёл по улице, разговаривая сам с собой. Джилл лежала навзничь на дорожке, ведущей к крыльцу. Мэллори аккуратно перевернул её. Она дышала – но еле-еле.

– Нам бы лучше занести её внутрь, – сказал Стрэнг.

Голос его показался Мэллори звучащим очень далеко.

– Да, – ответил Мэллори.

Он поднял её, пронёс по ступенькам, через сумрак зашторенной гостиной и коридор, ведущий в спальню. Стрэнг проверил пульс.

– Ничего хорошего, – сообщил он. – Чёрт побери, нам нужен врач, Мэллори.

– Эверетт, – сказал Мэллори. – Приведи его.

Он коснулся разума своего товарища, перенеся туда информацию о том, что жилище Эверетта находится через три дома отсюда. Стрэнг был потрясён вторжением в свой разум. Он посмотрел на Мэллори с выражением смешанного со страхом изумления.

– Что… – начал он.

– Приведи его! – тихо скомандовал Мэллори.

Он обернулся к лежащей без сознания женщине, как можно более деликатно исследовал её разум и обнаружил, что он закрыт и отгорожен от его воздействия. Он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел на улицу.

Он знал о перемещениях Стрэнга и на расстоянии, наблюдая, как тот натолкнулся на доктора, выходящего из дома с чемоданчиком в руке, прислушался к разговору.

– Доктор, там женщина – миссис Мэллори. Она в коме, пульс слабый, дыхание угнетено, на ощупь – холодная. Я думаю, она умирает…

– Потом, сэр. Как только – так сразу. Есть ещё парень – сильно порезался. Упал на стекло. Кровь хлещет как с зарезанного поросёнка. И Джон Бейте – со сломанной ногой, как я думаю, и, возможно, с повреждениями внутренних органов.

– Это всего в нескольких домах отсюда, доктор. Не могли бы вы…

– Как только, так сразу, сказано же! Мальчик умирает…

Мэллори потянулся через расстояние и передал приказ. Эверетт прервался на полуслове, повернулся и направился к дому Мэллори. Полминуты спустя он вошёл в комнату. Мельком взглянув на Мэллори, подошёл к Джилл и бегло её осмотрел.

– Она в тяжёлом состоянии, – сообщил он. Голос его дрожал.

– Вылечите её, – бесцветным голосом ответил Мэллори. – Она мне нужна.

– Конечно, я сделаю всё, что смогу.

В течение нескольких минут Эверетт быстро подготовил и сделал два укола. Он послушал, как бьётся сердце и мрачно покачал головой.

– Не буду врать тебе, Мэллори, – сказал он. – Боюсь, мы её потеряем. Эффекта нет. Она уходит.

Мэллори стоял возле кровати, он коснулся разума Джилл, отметив слабость свечения. Он пробрался глубже в её мозг и нашёл гаснущую искру, что была её жизнью. Она слегка шевельнулась в ответ. Он ощутил, что она его узнала.

– Джилл, ты не должна умереть, – сказал он.

– Я пыталась, Джефф, – отвечала она. – Ради тебя и ради детей, я пыталась продолжать быть. Но груз слишком тяжёл, я вынуждена отпустить…

– Живи! – Мэллори ударил её этой мыслью. – Живи!

– Мэллори, ты в порядке? – проскрежетал голос Стрэнга, он отбросил его в сторону, цепляясь за угасающий контакт с ускользающим сиянием разума.

– Вот, Мэллори, что ты… – начал Эверетт.

Мэллори закрылся от старика, всё его внимание сконцентрировалось на Джилл.