Он улёгся рядом с дырой, опустил руку. Стрэнг подпрыгнул, ухватился за неё, подтянулся и залез внутрь. Мэллори занял позицию с одной стороны от трубы, Стрэнг – с другой. Они толкали и тянули по очереди, стараясь давить синхронно с тем, что происходило внутри трубы. Амплитуда колебаний возросла, материал с треском разошёлся в месте сочленения, тёмная зелёная жидкость хлынула наружу, заливая пол.

Они принялись за вторую трубу, оторвали её, затем взялись за третью. Последняя оторвалась почти без усилий, унеся с собой и верхушку распределителя.

Пол по щиколотку залило оливково-бурой жижей, утекавшей сквозь дыру, через которую они сюда забрались, на пол внизу.

Потихоньку уровень жидкости в распределителе уменьшался.

– Мы не можем ждать, – заявил Мэллори. – Я лезу.

– Я подожду две минуты и за тобой, – ответил Стрэнг.

Мэллори опустил ноги в липкий бак. Жидкость была тёплой и с комками, как каша. Он сделал глубокий вдох, отпустил руки, жидкость поднялась вокруг него, заливая лицо по мере погружения.

Он погружался медленно; внутренность трубы была гладкой. Он молча считал секунды. На двадцать восьмой ноги ударились об изгиб; он подогнул колени, и скользнул вправо-вниз, преодолевая поворот. Ещё тридцать футов до следующей преграды. Мэллори на мгновение застрял, раздумывая, не стоит ли ему проплыть обратно по вертикальной шахте и начать сначала, на этот раз головой вперёд, но, представив необходимые действия, понял, что это невозможно. Он протолкнулся в горизонтальный участок, неловко загребая.

Отталкиваясь по очереди от боковых стенок, он смог ускорить своё продвижение. Жидкость теперь текла быстрее; он чувствовал, что труба сужается. Счёт времени он потерял. Очевидно, прошло больше минуты; лёгкие горели; подступающая тьма заволакивала мысли. Ещё через мгновение он вдохнёт, а пока ещё несколько ярдов; еще несколько футов; ещё фут… Его плечи упёрлись в стенки трубы, внезапно, быстрый поток втянул его дальше. Он закрыл рот, сконцентрировав слабеющую волю на том, чтобы не позволить лёгким сделать долгожданный вдох. Он лишился опоры, давление исчезло, он упал, ударился, проскользил по гладкому полу, отфыркиваясь, чтобы избавиться от приторной вони, похожей на запах чёрствого хлеба, усиленный в тысячу раз. Лёжа на животе он пытался нащупать опору на скользкой поверхности. Воздух был горяч и наполнен бульканьем и журчанием, как от кипящей смолы. Дышать было тяжело; Мэллори закашлялся, выплюнул тестообразную субстанцию изо рта, протёр глаза. Место, куда он угодил было почти полностью тёмным, лишь слабое свечение неясного происхождения позволило ему увидеть огромную распухшую губчатую массу. Он видел её и раньше в смутном видении, взятом в чужом разуме.

Он мысленно потянулся вперёд, на мгновение ощутив игру псевдо-света в узорах не-цвета на замысловатой поверхности чистого ментального вещества. Потом удар, подобный лавине, поразил его, разметав в пыль и отправив её кружится в бесконечность без времени.

Он дрейфовал где-то в полной темноте, на волнах внепространственного океана безвременья. Очень далеко, словно воспоминания о полузабытом детстве болтались суетливые огни и громкие звуки событий, движущихся к переломному моменту; но это было не здесь. Он был один, парализованный, ничего не чувствующий и не ощущающий.

Кроме мучительного осознания полного поражения.

Подобно падающему сквозь тьму, Мэллори потянулся, нащупывая контакт – хоть с какой-нибудь точкой отсчёта, связанной с ним.

И ощутил намёк на текстуру, впечатление структуры, похожей на древесные волокна. Попытка надавить на волокна встретила тотальное сопротивление; но если ему удастся переориентировать себя, оказаться параллельно направлению слоёв тормозящего поля. Изо всех оставшихся сил Мэллори сделал выпад – и вывалился в ревущую какофонию видений, запахов, звуков, прикосновений: перемешанный калейдоскоп многопорядковых чувственных впечатлений, обрушившихся на него словно множество метелей из смеси цветов, тонов, текстур и смрада.

Он мог воспринимать огромное пульсирующее свечение, раскинувшееся от зенита до надира, кишащее группами мельтешащих точек ярко-белого цвета и других группок, поменьше, но разных цветов, лениво копошащихся в отдалении от ядра скопления.

В потоках и всплеске чистой энергии, окружавших его, он уловил эволюционирующую схему взаимосвязанной сложности, неумолимо развивающуюся, стремясь к полному совершенству. Как водитель на многополосной автостраде он оценил меняющийся и маневрирующий поток смешанных сил, чётко выполняющих всё усложняющуюся задачу поддержки возрастающего потребления энергии Моуном.

Он ощутил грандиозные энергии, текущие здесь, увидел, как они опираются на поддерживающую структуру, обеспечиваемую меньшими ментальными полями вспомогательных созданий Моуна; распознал огромный интеллектуальный потенциал, создаваемый взаимосвязью мозгов послабее, объединённых в супермозг, возможности которого превышали простую сумму возможностей составляющих его частей.

Он сканировал наименьшие, самые тусклые индивидуальные наборы мыслей, что можно было выделить из совокупности, и узнал в них скованные, контролируемые разумы рабочих-людей. По сравнению с концентрированным сиянием нелюдей, они выглядели рассеянными и дезориентированными.

Распряжёнными.

В момент, когда концепция сформировалась в уме, он уже знал, что делать.

Мэллори представил перед мысленным взором своё физическое тело, лежащее на полу из питающих клеток уже мёртвое или умирающее; ему понадобилось значительное усилие, чтобы переориентировать своё мышление с учётом ограниченных размеров физического мозга, органического тела, пройти назад по цепочке непрочных связей, соединяющих его с неуклюжей плотью, и собрать себя вновь, в соответствии со своей материально-энергетической оболочкой. Момент давления, сжатия…

Боль накрыла его, столь сильная, будто он погрузился в ковш расплавленного металла. Лёгкие распёрло, сердце конвульсивно дёрнулось. Руки, казалось, увеличились в размерах и онемели, конечности налились свинцом, зрение было размытым и нечётким. Мало-помалу к его измученному телу вернулась нормальная чувствительность.

Отдышавшись полминуты – глубокими, захлёбывающимися вдохами, будто он только что пробежал целую милю во весь опор, он смог перевернуться и сесть. Наручные часы сообщали, что без сознания он пробыл всего-то около трёх минут.

Стрэнг распластался на полу в шести футах от него в зеленоватой слизи, всё ещё вытекавшей из трубопровода. Мэллори коснулся его разума; лишь слабое рассеянное свечение свидетельствовало об исчезающей остаточной жизнеспособности отдельных клеток. Он прикоснулся к потухшему эго-центру, направляя энергию в него. Спустя мгновение он ощутил слабый отклик. Он упорно продолжал действовать, чувствуя, как разум оживает под его касаниями. В тоже время он расширил связь между разумами, шаг за шагом выстраивая однозначное соответствие, соединяя своё ментальное поле с ментальным полем Стрэнга. В словах теперь не было необходимости. В момент контакта разум Стрэнга был поглощён мгновенным образом происходящего в динамике, отправленном Мэллори. С той же быстротой, с которой жидкость принимает форму сосуда, разумы Стрэнга и Мэллори взаимно проникли друг в друга, пришли в равновесие и стали единым целым.

Результат ошеломлял – словно прожектор, вспыхнувший в тёмной комнате. Мэллори одновременно, на нескольких уровнях, осознавал множество форм, взаимосвязей и энтропийных потоков, сплетающих сеть, охватывающую пространственно-временной локус его существования; тщательно выверенный набор взаимных связей, составляющих Моун; своё собственное вторжение в грандиозный план, возможные потенциальные последствия, заложенные в неорганизованном танце беспорядочных энергий, трепещущих на периферии центральной матрицы реальности.