— Эй, ты! Куда-то торопишься?

В следующее мгновение ему в спину прилетело оглушающее заклинание. От желания разорвать Ксено на части Фенрира удержали только его спутники.

— Если ты испортишь эту белобрысую дрянь, хозяин тебя по голове не погладит. Это шлюха самого Тёмного Лорда! — сказал один из них.

На глазах Лавгуда появились слёзы. Он больше не мог удерживаться от рыданий и плакал, не обращая внимания на насмешки, издевательства и болезненные тычки под ребра. Его отволокли к Волдеморту и бросили к его ногам, в красках расписывая, как им удалось его поймать.

— Это самая жалкая попытка бегства на свете, — через зубы процедил Тёмный Лорд.

Ксено всхлипнул. Он и сам все это прекрасно понимал. Мало того, что не смог сбежать, так еще и забыл про родную дочь! Его рыдания прервал Круциатус. Волдеморт испытывал смутную жалость к нему, однако спустить все с рук не мог.

— Уведите его. Не желаю больше видеть!

И Лавгуда потащили в ту же камеру, что и прежде. Его наградили еще несколькими круциатусами и оставили одного на несколько дней. Ксено чувствовал себя самым несчастным существом на свете, из его глаз не переставая лились слезы, так что он уже начал думать, что скоро ослепнет. Он не желал больше ничего, даже мысли о дочери стали какими-то тусклыми, по сравнению с ужасной болью, что пронизывало его тело. Не было больше волшебных выдуманных существ. Мир его грез был вытеснен одним желанием — он жаждал смерти. Его охватило безразличие к тому, что с ним делают и где он находится, но теперь не искусственное, вызванное усилием воли, а непроизвольное, совершенно ослабившее его. Все кругом было скрыто за темной пеленой и похоже на тяжкий долгий кошмар. И снять его был волен лишь тот, кто наслал его. Когда Он вновь посетил Ксено, тот уже готовился к смерти и не слышал невесомых тихих шагов и боялся поднять глаза. Волдеморт сам нагнулся к нему.

— Посмотри на меня, — потребовал он. Ксено несмело приподнялся и поднял взгляд, задрав голову. — Вставай! — раздраженно бросил Волдеморт.

— П-простите. Я не могу, — испуганно замотал головой он.

Ноги не подчинялись, ослабевшие и негнущиеся, так же, как и руки, настолько сильно он ослаб от страха и истощения всех сил. Страшно было посмотреть в узкие, со змеиными зрачками, бесстрастные глаза.

— Мне плохо, — одними губами пожаловался он, зажмурившись и сам не понимая, кого сейчас просит помочь.

Но в этот миг случилось невероятное, и Ксено ощутил, как сильные руки уверенно поднимают его, помогая подняться. Потом подводят к купели внизу и помогают умыть лицо, бережно обтирают ссадины. Невероятно. Как Волдеморт мог снизойти до него, жалкого и ничтожного? Во взгляде его читалась, должно быть, такая затравленность и недоверчивость, что Темный Лорд, махнув ему рукой на место у своих ног, соизволил пояснить:

— Твой поступок был ошибкой, Ксено. Не стоит пытаться сбежать. Не стоит пытаться вызволить дочь. Она в Хогвартсе, и, как чистокровной волшебнице, ей нечего бояться. Увы, девочка слишком сильно поддавалась дурному влиянию, но теперь ограждена от него. Это и твое влияние в том числе, Ксено, — последнее он сказал, нагнувшись и вплотную приблизив свое лицо к его, и Ксено, как ни хотел увернуться, был принужден посмотреть-таки страху в лицо.

И тогда он понял, что не осталось в Темном Лорде ничего от того отвратительного полутрупа, каким он был, а напротив, мертвое лицо осветилось красками жизни, устрашающие черты монстра обрели прежнюю красоту, которой Том Реддл славился в юности, и глаза его не были холодными и окаменевшими, нет. В них были жизнь, душа, они были яркими, они внимательно смотрели на Ксено, проникая, казалось, до самых глубин его собственной души. Открытие это так поразило Лавгуда, что он удивленно приоткрыл рот, сам того не замечая, и тут же закрыл, боясь заранее за свой до нелепого ошарашенный вид. Но Волдеморт и не думал потешаться над ним.

— Все равно я для вас просто шут, — пробормотал Ксено, отворачиваясь. — Замена Малфою.

Он все еще не мог забыть той боли и унижения, которые Волдеморт причинял ему вынужденной близостью, и его самолюбие было уязвлено. “К чему?” — тут же спросил он себя. Наверняка Волдеморту кажется забавным само то, что у такого клоуна вообще есть хоть какое-то самолюбие.

Но Волдеморт если и считал так, то подтверждать не стал. Он тоже задумался. Ему и впрямь казалось, что Лавгуд безумен, но безумие это было какого-то возвышенного толка. В таком безумии пророки видят вдохновение. В этом и состоял высший смысл того, что он держал Ксено при себе. Он подозревал, что тот и впрямь способен видеть большее. И этим “большим” были отнюдь не вымышленные книззлы и драклы.

========== Часть 3 ==========

— А-а, вот ты где.

Ксено вздрогнул. Тихий голос, в котором, кажется, ничего не было от змеиного присвиста, — а все-таки он походил на шипение и пугал. Голос хозяина. Ксено встрепенулся, уворачиваясь из-под его руки, отполз дальше в угол, прикрылся руками. Том Реддл лишь посмеивался, стоя в стороне, можно сказать, в другом углу комнаты, и охотиться на него явно не спешил, хоть и назвал его своим диким зверьком. Ксено замер, стараясь успокоиться. И с каких это пор он считает его своим хозяином? С каких пор он забыл о чести, достоинстве, о дочери и о себе самом?

Волдеморт тем временем сел в обитое темным бархатом кресло и похлопал по подлокотнику: это было приглашение, которое нельзя игнорировать, и пришлось приблизиться, сесть рядом, у него в ногах. Узкие глаза с красным отблеском смотрели на него сверху вниз. Взгляд Темного лорда обжигал и был ледяным одновременно. Хотелось под ним поежиться и прикрыться, что Ксено и сделал, обняв себя за плечи. Стало тихо — послышалось только, как Волдеморт негромко вздохнул.

— Снова весь измазался в пыли и саже. Что делал? Совал нос в печку, планировал сбежать через дымоход? Искал по всем пыльным углам этого мэнора книззлов и морщерогих кизляков?

Холодные пальцы Темного Лорда коснулись его щеки, но не невесомо, а вполне ощутимо, стараясь оттереть въевшуюся грязь и даже слегка оцарапывая длинными загнутыми когтями.

— Пойди, умойся, и постарайся не утонуть при этом.

Ксено слабо улыбнулся, хотя смеяться в угоду насмешкам не привык. Волдеморт, как ни странно, сопровождать его не стал, зато вошел позже, когда Ксено удалось успокоиться и расслабиться; впрочем, до его обнаженности ему было мало дела.

— Я подумал: как бы было славно, если бы ты надел для меня кое-что.

— Н-надел на себя, мой лорд?

Волдеморт кивнул, облизываясь, будто предвкушая.

На подлокотнике кресла уже лежали кружева нижней сорочки и атласные переливающиеся складки небрежно брошенного нового платья. Пожалуй, возражению “тут же все женское, мой лорд” он бы не внял, и Ксено трясущимися от холода руками принялся натягивать на себя одежду.

— Ну, ну, осторожнее, не порви. Некуда торопиться, — заметил Волдеморт. Он-то явно наслаждался процессом, в отличие от бедного Ксено, который успел продрогнуть после душа. Ксено искренне надеялся, что и сорочка, и платье порвется или не натянется, так что затею придется оставить, но все село как влитое, почти идеально, будто невидимый портной успел с него снять мерки. Он и правда за время, проведенное здесь, успел так похудеть, что фигура в мутном зеркале издалека казалась хрупкой, почти что женской, разве что широкие плечи и плоская грудь его выдавали — правда, оборки по верху выреза платья маскировали и этот недостаток. Волдеморт неожиданно крепко обхватил его за пояс, обнимая и насильно усаживая к себе на колени, и отреагировал с удивлением, когда Ксено вздумал вырываться.