— О, прости, умоляю! Я не хотел… запачкать, — и он поспешно нагнулся к Саурону, целуя его и слизывая собственное семя с его лица.
Саурон, к его счастью, ничуть не разозлился на это происшествие и, напротив, с улыбкой щурился. Больше того, его пальцы продолжали касаться узкого входа, медленно растягивая его, и заставляя Манвэ испытывать возбуждение дальше. Он сперва лег на Саурона, а потом сам начал тереться об его горячий стоящий член.
Раздался нетерпеливый рык, и он почувствовал, как когти Саурона вцепились в его бедра; тот приподнял его и насадил на свою плоть, сорвав с губ невольный вскрик. Но Манвэ вскрикнул скорее от боли, чем от неожиданности, ведь ненавязчивые ласки Саурона его возбудили и подготовили. Он то сжимался, то расслаблялся, впуская его в себя глубже, и смущался, краснея и чувствуя, как огромный орган проникает внутрь. Манвэ казалось, что он чувствует все, от утолщенной головки, похожей на голову змеи, до последней вены. Было больно, и в то же время напряжение скоро стало слишком возбуждающим. Он подался ему навстречу, уже не вырываясь и давая овладеть собой поглубже, а Саурон довольно улыбнулся. Но когда Манвэ хотел накрыть рукой собственный член, Саурон перехватил его и не дал ласкать себя, назвав бесстыдником. Он, конечно, вовсе не считал светлого вала чересчур развратным, но хотел, чтобы тот кончил, не касаясь себя. В этот раз близость доставила удовольствие обоим, и их тела без устали приникали друг к другу, Манвэ открывался полностью, что-то неразборчиво вскрикивал, без конца краснел, закрываясь по привычке крыльями, а Саурон привычно их отгибал и срывал с губ жадный похожий на укус поцелуй.
Ночь опустилась на равнины этой граничащей с Гондором области, краснел где-то на горизонте огонек крепости, а любовники лежали друг рядом с другом и устало дышали. Манвэ согрелся под боком Саурона и тихонько спал, не зная, что темный майа продолжает тревожно вслушиваться в звуки битвы собственной армии, что происходила за сотни лиг отсюда.
========== Часть 7 ==========
Мысли о мести не давали полностью проникнуться атмосферой спокойствия и уюта, что царила рядом с Владыкой Ветров. Не давали задуматься и осознать зарождающуюся спустя столько лет привязанность и даже нежные чувства. Манвэ больше не раздражал Саурона своей наивностью и глупыми нравоучениями. Теперь Тёмного Властелина привлекали в нем не одни лишь крылья. Саурон хотел было отправиться к своей армии, лично прикончить предателя, насадить на копье его тело и пронести как знамя по залитым кровью улицам Ост-ин-Эдиль… Но Манвэ лежал у него на груди, и выбраться, не потревожив его, не было никакой возможности. В прежние времена Гортхаур запросто скинул бы его на землю, сковал цепями и отправился по своим делам, забыв про него на весь день. А может и на несколько лет. Но теперь что-то изменилось в его отношении к нему. Он стал более чутким и старался заботиться. Причем не потому, что хотел извлечь выгоду, а просто из-за того, что сам так хотел. И звуки боя где-то вдалеке отходили на второй план.
Саурон ласково провел рукой по светлым волосам валы. В лунном свете они сияли подобно серебряным нитям.
— Нам пора возвращаться, мой милый, — тихо шепнул майа.
Владыка потерся щекой о его грудь и вцепился пальцами в край одежд, желая, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Он был вынужден так долго терпеть муки и лишения, что теперь был не в силах поверить в свое счастье.
— Давай останемся здесь, прошу, — тихо попросил пернатый вала, в глубине души опасаясь, что нарвется этим на гнев Саурона. — Погуляем тут хотя бы совсем чуть-чуть.
— Что ж, ладно, если ты хочешь… — согласился Гортхаур, чем вызвал широкую улыбку своего любовника.
Манвэ резво поднялся на ноги и стал одеваться. Саурон снисходительно наблюдал за его оживлением, дивясь тому, как, оказывается, легко порадовать валу. Вздохнув, он тоже поднялся и едва успел облачиться в одежды, как Манвэ потянул его за собой. Саурон последовал за ним, равнодушно обозревая пейзажи, что вызывали такое восхищение у Владыки Ветров. Звезды вызывали у Манвэ легкую тоску по былому. Саурону же они вовсе были неприятны.
— Я так сильно люблю тебя, — неожиданно сказал вала, прильнув к нему и доверчиво заглядывая в глаза.
Тонкая рука прошлась по щеке Тёмного Властелина, очерчивая высокие скулы. Яркие, будто полупрозрачные голубые глаза смотрели очень внимательно. Вала надеялся на ответное признание. И он его получил:
— А я тебя не люблю. — Как гром прозвучали эти слова. Манвэ отшатнулся, но Гортхаур не дал ему уйти , поймав за руку, притянул обратно и продолжил. — Но ты стал мне по-своему дорог. Я ценю тебя и готов заботиться о тебе и оберегать. Но едва ли ты дождешься от меня любви. Ни ты и никто другой не способен пробудить во мне это чувство.
Что ж, это уже хоть что-то. По крайней мере, честно. Манвэ не отчаивался и верил, что когда-нибудь все будет иначе. Он терпелив и был готов ждать. Пусть и на самой заре мира, но он услышит от Гортхаура эти заветные слова, заставит себя полюбить и, самое главное, измениться и отказаться от прежних разрушительных идей. Поэтому признание Саурона не очень расстроило валу. Он бы и сам скорее всего напрягся, услышав снова те пылкие витиеватые речи, которыми когда-то коварный майа вскружил ему голову.
— Ничего страшного. Мне довольно и того, что ты позволяешь быть рядом и дарить тебе свою любовь, — прошептал он, прижавшись губами к щеке Тёмного Властелина.
Майа поцеловал его в макушку и уткнулся носом в серебристые локоны.
— Нам нужно возвращаться. Давай, расправляй крылья, ангелок. Раз сам принес меня сюда, сам и вернешь обратно, — мурлыкнул Саурон, заставив бледные щеки валы чуть порозоветь.
Расправив крылья, Манвэ казался крупнее и выше ростом, во время полета чувствовалась его истинная сила и власть. Саурон с замиранием в груди смотрел на проносящиеся внизу бескрайние степи, просторы низко висящих белых облаков и блестевшие серебристым реки. Ему не раз приходилось самому проноситься бесплотным духом вдоль всей Арды и облетать Эндорэ верхом на драконе, но сейчас все казалось иным. Легкий страх за Манвэ, птичья трепетность полета и объятия светлого вала — все это было непривычным. Когда они вернулись на вершину его темной башни, Саурон обнял его и стоял так некоторое время — не был уверен, что ноги твердо держат его, во-первых, и во-вторых, хотел насладиться объятиями любовника. Манвэ прерывисто и печально вздохнул.
— Прости. Мне придется тебя покинуть — надолго или нет, я не знаю, но буду стремиться назад.
С этими словами Саурон исчез, чтобы возглавить наступление орочьей армии на последние королевства эльфов, не пожелавшие покориться ему и власти колец. Глупые остроухие! Не понимают своего счастья — а как бы он хорошо правил ими, сколько нового они бы создали с Келебримбором, не будь тот так упрям и боязлив. Разве власть Саурона могла обернуться чем-то, кроме блага? Но Тьелпе не пожелал ему довериться, за что и поплатился. Саурону было немного жаль гениального мастера, но ведь тот уговорил остальных эльфов изгнать его.
Нельзя сказать, чтобы Манвэ мучительно тосковал в его отсутствие, однако он считал войну напрасной и охотно остановил бы ее, если бы мог. Он предупредил Саурона об опасности масштабных завоеваний, которые могли привлечь внимание других валар, если бы беглецы из числа эльфов сообщили о том, что он творил. Но Саурон лишь отмахнулся, оставив Манвэ с грустно опущенными крыльями. Последний горячий поцелуй — и Манвэ остался в одиночестве. Темная цитадель навевала на него тоску. Приближаться к оркам с попытками “исправить их” ему было настрого запрещено: Готрхаур даже слуг ему подобрал из числа майар, давно перешедших к нему на службу, а из прочих существ оставил ему служить одного Нарха. Майар непроницаемо улыбались ему, послушно кланялись и были готовы скрасить досуг музыкой, танцами и игрой в шахматы, а бывший орк, а ныне эльф был беззаветно предан и раскрыв рот внимал рассказам господина об Амане, но Манвэ по природе своей был полон сочувствия к творящимся бедам, чувствовал их и только и мог думать, что о войне. Если бы он мог ее прекратить или хоть ненадолго остановить, чтобы спасти творения Эру от смерти!
