— Я и забыл, что у меня в плену охотник. Будет тебе лук, — пообещал Моринготто ему. — Следуй за мной.

Келегорм последовал, хотя без особого воодушевления. Вопреки ожиданиям, они не вернулись во внутренний двор при главной цитадели, а свернули от ущелья влево и долго ехали по полю вдоль цепи гор, выехав наконец на отсыпанную мелкой галькой дорогу. Навстречу попалось несколько обозов, груженых камнем, и Келегорм догадался, что неподалеку каменоломни и, может статься, кузницы с мастерскими. Так и оказалось. Меж начинавшихся отсюда гор оказался проезд в другое ущелье, широкое, всё гудевшее, словно улей, от взрывов где-то в глубине. Он озирался, приоткрыв рот.

— Ты куёшь здесь оружие для войны! — догадался он. Но обличительный выкрик его показался на фоне шума тихим и слабым.

Моринготто принял обвинение невозмутимо.

— Отчего? Я строю. И к северу отсюда есть земли, где живут люди.

— И к югу, откуда ты выгнал братьев.

— Твои братья скоро покинут Эндорэ. Здесь не место эльдар.

— Потому что ты изгнал их.

— Скорее они сами убедились в бесплодности попыток победить меня. Земли же эти не столь им нужны, как исполнение клятвы. Она их мучит, как и тебя. Она разрушает их фэар. Но речь не об этом: живут же здесь те телэри, к которым ты таскаешься?

Келегорм по привычке хотел броситься в ответ, но последние слова, которые Моринготто произнёс злым и полным обиды тоном, приоткрыли немного для него причины действий его врага. Он тут же широко улыбнулся и попробовал оправдаться:

— Я хочу оружие для охоты, а не для убийства сородичей. Мастеру, что привык зачаровывать клинки на смерть, такого не изготовить. Нет, для него надо знать, как выбрать нужное дерево, как согнуть, как правильно высушить… Телэри в этом сведущи больше, чем в кузнечном и каменотесном деле.

Моргот бросил на него взгляд искоса, словно оценивая, лжёт эльф или нет насчёт причины визитов к ним, потом бросил: “Выдумки”, — и всё-таки повел его в сторону, там, где виднелись каменные невысокие палаты и стояли вокруг островерхие дома — должно быть, жили там местные мастера. Прошли в длинный дом, который почти весь состоял из длинного зала, поднялись по лестнице сбоку наверх прошли мимо полок с трактатами по узкой галерее вдоль рядов дверей. Моргот подвёл Келегорма к эльфу-синда, высокому, с худым иссеченным лицом и цепким взглядом.

— Нет у тебя тех, кто изготовит хороший охотничий лук?

— Лук или арбалет?

По обращению нолдо понял, что перед ним главный мастер, схожий с его отцом — он и сидел за трактатом, перелистывая его и делая себе выписки на отдельный лист бумаги. По его словам, сложности никакой не было, после чего уже втроём все спустились обратно и пошли к мастерским. Те были обширнее, чем все, что Келегорм мог видеть и представлять до этого. Тут трудились сотни эдайн и наугрим, но встречались и эльфы, одному из которых и передали его просьбу. Тот внимательно расспросил его, что требуется, сам подал пару советов, заметил, что дичь тут крупнее и кивнул, обещая приняться за работу поскорее. Впрочем, любой эльф знает, сколь долго приходится вымачивать, гнуть и готовить древесину для по-настоящему стоящего лука, что нужно ее заговаривать каждое новолуние, и прочее, так что в ближайшее время ждать его не приходилось. Сходили в оружейни, после один из мастеров вызвался отдать свой старый — он был лёгок, украшен тонкой резьбой, хоть и мелковат — лучше, чем ничего.

— Теперь я буду отлучаться ещё и сюда, — заметил нолдо, осторожно прощупывая свои границы.

— Являйся, — кивнул Моринготто. — Если желаешь, отведу тебя и на плац, потренируешь моих стрелков.

Это предложение было устало отвергнуто.

— Хорошо, являйся сюда. Да ты же не мастер?

— Нет, — согласился Тьелкормо и пустился в рассуждения о том, что хороший лук должен заговаривать сам владелец, и натягивать тоже сам, что оружие должно слушаться: должно быть, то был едва ли не самый длинный его монолог с момента пленения.

Вместе с тем Моргот лукавил, сказав, что отпустит нолдо легко: к кузнечному и ювелирному мастерству он бы не ревновал нолдо так сильно, но все же хотел привязать к себе.

— Сегодня отправишься со мной, — объявлял он нолдо бесцеремонно, и тот шел с ним. У послушания была причина: в этот раз Келегорм не хотел встреч наедине и был рад любым свидетелям, хотя ранее панически боялся клейма предателя и того, что его увидят сидящим подле трона Моргота.

— Ты меня боишься, — констатировал он, заключая нолдо в свои объятия.

Эльф ощущал его руки у себя на поясе и отступал. Он непрерывно чувствовал себя несчастным рядом с Моринготто, но теперь, вспоминая, каково пришлось у братьев, понимал, что вернуться больше не сможет.

Моргот привлек его к себе: он от чужого страха и стыдливости явно получал удовольствие, а потому не отказал себе а том, чтобы движениями рук пройтись по вздымающейся груди, по бокам, погладить в паху через толстую ткань одежд. В этот раз не маскировался своей холодностью, и выражение лица казалось одержимым, любующимся.

Что касается Тьелкормо, то он не понимал, отчего самые простые касания вызывают вдруг прилив желания.

— Ну, что ты? — послышался ему хриплый шепот. — Ты же создан быть горячим нолдорским жеребцом, а так стыдлив. Неужели отец держал тебя так строго?

На щеках у Келегорма появились пятна от краски стыда. И он бы непременно запретил упоминать грязным устам врага своего родителя, если бы эти уста не впились в него; в этот раз темный вала приник к его шее, долго прикусывая кожу, и было так больно, что хотелось оттолкнуть его — если ты он своими руками не перехватил его за запястья. Моринготто оторвался на миг после резкого укуса, так вылизывая его место, будто в самом деле прокусил вену и теперь пил кровь; потом Келегорм увидел кровь на его губах и понял, что ему не казалось.

— Иди ко мне. Я сделаю тебя своим, я буду тебя любить, — обещал он, и нолдо не отстранялся, позволял это с собой делать, хотя не верил ни единому слову; а вместе с тем Моргот и впрямь был почти им одержим. Он был счастлив своей добычей, он хотел насладиться ей. — Страшного не произойдет, Тьелкормо.

“Просто я лишусь чести”, — подумал нолдо.

Усмешка тронула тонкие губы Моргота.

— Если пожелаешь, я стану вновь тебя запирать, чтобы ты вдоволь оплакал свое горе. Или, если хочешь, напишу письмо к твоим братьям с описанием страшных пыток, которые ты терпишь и с просьбой убираться наконец из этих мест.

Эльф не согласился.

— Или могу внушить твоему брату-песнопевцу твой несчастный облик, израненный, истерзанный…

Келегорм опустил глаза и ответил, что темный вала волен делать, что хочет, но все же лгать бы им не хотелось. Моргот согласно и с тенью довольства кивнул, подхватив его и скоро прижав к ложу. Снял с него камзол, погладил грудь и соски сквозь тонкую ткань сорочки. Он понял, что нолдо и ждёт его касаний, и не хочет себе честно о том сказать, потому уверенно считал, что действует без принуждения. Он оголил, а потом сжал его причинное место, чувствуя, как нолдо напрягся. После его касания стали более интимными и внимательными, он снял с него одежду, замечая, как нолдо поднимается, давая ее стянуть. Сухое касание прошлось вдоль члена, пока мягкого и лежавшего на бедре. Моргот старался быть осторожнее — он видел, как нолдо испуганно скосил глаза вниз, смотря на обожженную руку с когтями, что ласкала его естество; но всё-таки начал возбуждаться.

— Наконец ты стал поддаваться ласке, как и полагается здоровому мужчине, — прошептал он, склонившись.

Уверенными движениями Моргот проходился по его члену, погладил яички и место за ними, несколько раз нажал на него, что возбуждало эльфа в десять раз сильней, а потом накрыл головку члена губами, даря вновь долгий поцелуй и вылизывая показавшуюся из-под крайней плоти головку. Келегорм тихо постанывал в такт.

Сам он ощутил, как Моринготто упирается подушечкой пальца в задний проход, нажимая на него и словно проверяя готовность стерпеть одновременно и то, и другое, но ожидание удовольствия было сильнее. Эльф строптиво сжимался, но скоро светлое семя оросило его член и низ живота, и Моргот вылизал его; нолдо посматривал сверху вниз, явно не в силах прервать это действо.