Откуда-то сбоку донесся шорох. Лиа не сразу поняла, что это значит, повернулась на звук и вдруг сообразила. Здесь, в закрытом наглухо сарае, она больше не одна! Раньше Лиа думала, что фраза «волосы встали дыбом» – просто устойчивое выражение, но теперь кожей прочувствовала весь его смысл. Казалось, каждая мышца в теле напряглась, Лиа прислушалась.

Писк и шорох соломы.

Выдохнула.

«Мыши… Всего лишь мыши. Возможно, они нашли себе еду».

В животе заурчало.

«Еда-а-а».

Мозг, наконец, обработал информацию. Лиа поняла, что, бессмысленно таращась на стены, уже несколько раз видела висящий на стене топор.

«Нужно осмотреться, – решила она и осторожно сняла его, – чего только люди не хранят в амбарах».

Амбар был внушительных размеров. Лиа шла крадучись, держала перед собой топор, и была готова применить его в любую секунду. Вот только главным врагом был сейчас тот, кого нельзя убить топором.

Голод.

Ее надежды найти в амбаре что-то съестное таяли на глазах. Сено, инструменты, ящики с хламом – все это прекрасно, но никак не поможет.

«Должно же тут что-нибудь быть. Должно».

Она еще раз осмотрелась. Взгляд привлекли лавровые ветки, развешенные на полках.

«Хоть бы что-то съедобное! – взмолилась Лиа. – Как же я хочу хоть что-нибудь съесть!»

Она прислонила топор к стене и стала срывать лавровые ветки. Под ними стояли банки.

«Варенье! – рассмеялась она. – Гребаное варенье».

Сняла одну из банок и накинулась на нее, словно дикий зверь, пытаясь открыть крышку.

– Давай! Давай, открывайся, – шептала она, уговаривая банку подчиниться. Она навалилась на нее всем телом, но это не дало результата. Пальцы побелели от напряжения. Именно сейчас, когда банка была в руках, но не поддавалась, она поняла, что не просто голодна, а голодна, как тигр в клетке, которого забыли покормить.

– Давай, мать твою! – взревела она. – Давай, дрянь, только с тобой еще возни мне тут не хватало! – Еще усилие. – Да за что мне это? Чем я заслужила? – Было так больно, так обидно, что грозное рычание внезапно сорвалось в собачий скулеж. И захотелось разрыдаться над этой банкой. И все. И больше ничего не делать – просто сидеть и рыдать.

Шорох, донесшийся из другого конца амбара, отрезвил мгновенно. Лиа метнулась за топором.

«Это точно не мыши!»

В одно мгновение все изменилось. От жалости к себе не осталось и следа. Жалость сожрал вновь оживший, вынырнувший из глубин животный ужас. И топор в руках вдруг стал единственной преградой тому, чтоб этот ужас не поглотил полностью и ее саму.

Лиа сделала шаг. Другой. Третий. Шорох стал громче. Она замерла, перехватила топор покрепче.

Из-за сваленных в кучу коробок ей навстречу, прихрамывая, вышла курица. Не очень большая, облезлая, но все-таки курица, при виде которой желудок, сжался в комок. Лиа нервно рассмеялась.

– Банка варенья – хорошо, свежее мясо – превосходно!

Эта веселая мысль сменилась другой, уже совершенно не радостной: «Для кого-то я тоже свежее мясо». Отогнав ее, Лиа сосредоточилась на приятном. Она всегда считала, что нужно уметь фокусироваться на лучшем из того, что подкидывает жизнь. Если думать лишь о подкинутом дерьме – увязнешь в нем по самые уши.

– Как ты попала сюда, а? – спросила Лиа у курицы.

Естественно, ответа не последовало. Было очевидно, что курица не жила здесь с самого начала. Это значит лишь одно: амбар не так надежен, как могло показаться. Где-то курица нашла проход, а если нашла она, то и они смогут.

«Здесь нельзя задерживаться, – с сожалением подумала Лиа, – придется вернуться в дом».

Ее передернуло.

«Не буду думать о доме…»

Лучше думать о курице, как о предстоящем банкете. Похлопав себя по карману, в котором лежала зажигалка, Лиа в первый раз в жизни порадовалась тому, что Норт курил.

«Хоть сырьем жрать не придется…»

Перед ней на расстоянии пары-тройки метров вышагивал будущий завтрак. Ладно, пусть все пошло прахом! Ничего уже не поделать. Пусть все летит псу под хвост, но она, Лиа, в отличие от одного впечатлительного придурка, бросившего ее в этом долбаном свихнувшемся мире, сегодня хотя бы позавтракает.

Ладони у Кулькена вспотели так, что их пришлось вытирать о штанины. Сердце билось слишком часто, и больше всего на свете ему хотелось бы надеть сейчас плащ-невидимку, чтобы пройти по «Башне» никем не замеченным. Конечно, никакого плаща-невидимки у него не было, реальность была скучней и тревожней, чем мир фантазий, в который он погружался при первой же возможности. Если бы его спросили, зачем он живет, он ответил бы: «Чтобы жить в другом мире». «Здесь и сейчас» ему абсолютно не нравилось.

Кулькен спешно прошел мимо поста охраны, спрятав лицо за воротником.

Но проскользнуть не удалось.

– Доброе утро! – бодро поздоровался охранник. – Вы сегодня рано.

– Угум… ммм… – промямлил Кулькен в ответ и выжал из себя подобие улыбки. Вцепился в ремень висевшей на плече сумки, непроизвольно сжал в кулак вторую руку – так, что ногти впились в ладонь. Преодолел холл, добрался до ближайшего лифта и щелкнул кнопкой вызова в надежде, что так рано ни один из сотрудников не придет на работу. Лифт, мерно жужжа, спускался вниз. Кулькен умоляюще смотрел на сменявшие друг друга номера этажей.

«Слишком медленно… слишком медленно… – твердил про себя, как заклинание. – Неужели нельзя заменить эти лифты на что-нибудь пошустрее? Нужно будет поднять этот вопрос на совещании. Интересно, во сколько это обойдется?»

Входная дверь за спиной с грохотом распахнулась. Следом за грохотом раздались возгласы двух самых громких, самых общительных и навязчивых менеджеров по продажам. Кларест и Дорф. Он узнал бы эти голоса даже в переполненном зале.

«Ну почему? Почему сейчас? Кто вас принес сюда так рано, да еще в понедельник?» – мысленно простонал Кулькен. Задержал дыхание, снова сжал ремень сумки и уставился на их отражения в блестящей панели слишком медленного лифта так, будто надеялся, что сможет остановить их взглядом.

– А я ей и говорю: «Ты, детка, что, не знаешь, кто перед тобой?» – и бросаю на стол статью со своей фоткой. – Кларест взмахнул рукой, изображая бросок. – Видел бы ты ее глаза! Аж заблестели! Готов поклясться, в них были падающие золотые монетки! И лицо так вы-ытянулось!

– Гонишь! – ржал Дорф. – На такое могла бы повестись только полная дура!

– А кто сказал, что она умная? Дорф, она стажерка в отделе корреспонденции, в компании четвертый день. Если б я сказал, что я правая рука босса, она бы поверила. Таким курицам можно плести все что угодно. – Кларест толкнул друга в бок и ухмыльнулся. – А ради денег они готовы сам знаешь на что. Главное знать, что лить им в уши. Прикормил – пользуйся! – И он заржал было вслед за другом, но заметил Кулькена, притормозил и дернул Дорфа за рукав.

По закону подлости, как только менеджеры подошли к лифту, тот, приветственно звякнув, открыл двери.

«Для них открыты все двери, – тоскливо подумал Кулькен, – даже те, что не отпираются».

Он сжал ремень еще крепче и шагнул в распахнутые двери. Менеджеры последовали за ним.

– Доброе утро! – широко заулыбался Дорф, стоило только развернуться к ним лицом.

– Как настроение, мистер Мозг? – елейно спросил Кларест.

Была б у Кулькена возможность, уволил бы нафиг всех этих «продажников». Но без менеджеров по продажам не может быть и продаж, так что приходилось их терпеть как вынужденное, необходимое зло.

Кулькен не знал, что сказать. Не знал, кому должен ответить первым. И стоит ли в ответ спросить, как они поживают. Ему показалось, что такой вопрос не совсем уместен, они ведь не живут в одной квартире и могут решить, что он подшучивает над ними. Кларест и Дорф близкие друзья, много времени проводят вместе, и спроси он, как они поживают, могут решить, что намекает на их ориентацию. Секунды утекали, словно уносимые горным потоком, а Кулькен все никак не мог решить, что сказать. Молчание из неловкого превратилось в давящее. Кларест и Дорф переглянулись.