Мы помолчали, обдумывая прочитанное.

– Мне очень нравится эта часть про розу, – заметила я. – Вспоминается смерть Мухаммеда Али. «Порхать, как бабочка, жалить, как пчела». Когда он умер, его семья вылетела вместе с его телом из Скоттсдейла, чтобы вернуть его в Луисвилл. То была хорошая идея – отвезти его домой, правда. А потом выяснилось, что, пока они летели в самолете, дерево возле Али-Центра в Луисвилле облепили двадцать тысяч пчел. Сестра спортсмена предположила, что он общается с этими насекомыми.

Рам Дасс улыбнулся:

– Когда мы с мамой беседовали в больнице, я чувствовал себя свободным, потому что принял наркотики. То было случайное прозрение. Я приехал с джазового фестиваля в Ньюпорте; там играл Мейнард Фергюсон. Я принял мескалин, а мама находилась под воздействием больничных лекарств. Мы не очень много говорили о самой смерти; речь шла о ситуации того дня.

– И это помогло ей, не так ли?

– Да. И мы оба отметили то, насколько посетителей пугала мысль о смерти. Мы с ней находились в некоем общем пузыре сознания. Мы были «свидетелями». Приходили и уходили доктора – они пытались поддержать ее жизнь, и во всей этой сцене молча присутствовала смерть.

Мы снова долго сидели в тишине, смотрели на океан и небо, а потом – на маленький самолет, летящий сквозь облака.

Рам Дасс сказал:

– В последнее время, когда мимо пролетает самолет, я рад, что им не управляю. Пилоту приходится держать в уме множество всего: радио, приборы, системы управления, наклон судна, движение в небе. Когда вы находитесь в самолете, облака – это помеха. Я так рад быть здесь, а не там. Я могу просто смотреть на облака и любить их.

Рам Дасс рассмеялся довольным смехом.

– Ну, ты же любил летать, когда был пилотом…

– Любил. Очень любил, но я рад, что сейчас я здесь.

– Я тоже.

Я вернулась в свою комнату, чтобы проверить электронную почту, но не могла сосредоточиться. Вытянувшись на кровати, я смотрела в потолок. Насколько я боюсь, на самом-то деле? Трудно сказать. Думаю, что самой смерти я не очень боюсь, но мне хочется увидеть, как подрастет Далия. Но, возможно, я обманываю себя.

Я ощущала беспокойство.

С тех пор как умерла моя сестра, я твержу себе, что она прожила меньше меня, потому что была другой, больше пила и курила, не заботясь о себе. Я живу более правильной жизнью, сорок лет занимаюсь йогой и медитацией, питаюсь органическими продуктами, тренируюсь на беговых дорожках и поднимаю гантели, принимаю кальций и витамин D, слежу за здоровьем и готовлюсь к смерти. Добросовестно читаю книжки о долголетии и дхарме. Но правда в том, что я всего на шесть лет моложе Барбары, и кто знает, как и когда я умру. Может быть, они с мамой заболели раком не только потому, что курили – возможно, мне тоже предстоит с ним столкнуться. Может быть, я просто прячусь от истины. Может быть, как сказал Калу Ринпоче, мне следует больше медитировать. Смерть наступает без предупреждения.

Я вспомнила прочитанный утром отрывок из книги Пемы Чодрон: «Вернись на круги своя, к голым костям. Расслабляйся в настоящем мгновении, расслабляйся в безнадежности, расслабляйся в смерти, не сопротивляйся тому факту, что все заканчивается, что все проходит, что явления лишены продолжительной вещественной сути, что все непрерывно меняется – вот основная идея»[4].

Рам Дасс часто цитирует Карлоса Кастанеду – особенно тот фрагмент, когда Дон Хуан велит думать, что смерть стоит за левым плечом. Нужно просто оставаться в каждом мгновении, таком, какое оно есть, осознавая, что жизнь и смерть всегда рядом. По словам Дона Хуана, смерть – наш единственный мудрый советчик. Помните, что жизнь драгоценна. Но это не означает, что она должна продолжаться вечно. Она драгоценна, когда вы находитесь в настоящем, хотя бы одно мгновение. В этот миг нет времени и места, но есть бессмертие. «Вы должны слушать тихие призывы сердца и знать, что все может случиться»[5].

Мы противимся переменам. Мы боимся неизвестного. Но все непрерывно меняется – волны, облака и мы сами. Если мы безмолвно присутствуем в настоящем, мы можем засвидетельствовать изменение и принять его как неизбежное. Мы научимся мириться с изменениями и подружимся с ними. Это не значит, что в процессе перемен не нужно стараться облегчать страдания – стоит, например, делать все возможное, чтобы исцелить себя или других от рака. Но мы стараемся не отрицать рак и не злиться на то, что он есть. Мы можем признать его, посмотреть, какой у нас есть выбор, а затем действовать с любовью.

После обеда мы встретились снова. Я уже немного устала от беспокойства и вопроса о том, не отворачиваюсь ли я от очевидных истин. Но Рам Дасс обладает необычайно мощной энергией для человека, который двадцать лет назад перенес кровоизлияние в мозг (оно было настолько обширным, что врачи оценили шансы Рам Дасса на выживание всего в десять процентов; потом были три больницы, сотни часов реабилитации, и в конце концов он уехал домой в инвалидной коляске).

Мы заняли свои места. Помощник поправил его одеяло. Было уютно. Пальмовые ветви за окном прикрывали полуденное солнце. Нам предстоял долгий путь, но Рам Дасс не спешил. Мы пребывали здесь и сейчас.

Я сообщила Рам Дассу, что с тех пор, как мы начали работать над этой книгой, я меньше боюсь смерти.

– Думаю, у меня и раньше было не очень много страхов, но какие-то, конечно, были. Однако я заметила, что чем больше размышляю о смерти, читаю о ней и выполняю практики, тем больше ее принимаю. Иногда, ложась спать, я представляю свое умирание и стараюсь мягко отпускать этот мир. Каким-то образом близость к теме смерти изменила мое мышление. Ну а что еще приблизило тебя к избавлению от страха?

Я пыталась задавать вопросы с искренней открытостью, не предполагая, что уже знаю ответ.

Рам Дасс долго молчал. Я чувствовала, что он пытается ответить в согласии с настоящим моментом, не повторяя слов, которые говорил в прошлом.

– Инсульт действительно подвел меня вплотную к смерти. Я увидел ее, но выжил. Это страдание опустошило какие-то залежи страха. Страдание не сделало меня более пугливым – оно сделало меня более реалистичным. С тех пор я нахожусь ближе к Махараджи. Душа к душе. Теперь я знаю, что как души мы неизменны, прекрасны и полностью сознательны; мы движемся вперед, несмотря ни на что.

Я подумала: «Что бы такое еще спросить?»

Рам Дасс продолжал:

– Когда Махараджи был еще жив, однажды вечером мы с К. К. Шахом приехали в его храм в Каинчи и сидели рядом с ним очень тихо. Махараджи сказал Шаху: «Я кое-что сделаю для него». Речь шла обо мне. Я долго задавался вопросом, что он мог иметь в виду. После инсульта, когда я лежал без движения, К. К. напомнил мне об этом обещании Махараджи, и я решил, что это «кое-что» наверняка и есть мой инсульт. То был дар от Махараджи, его благословение.

Я думал так некоторое время, но потом Сиддхи Ма [Махараджи оставил свой сатсанг под ее опекой] посмотрела фильм «Неистовая благодать», в котором я заявил, что инсульт был благословением Махараджи, и резко возразила: «Рам Дассу следует устыдиться! Махараджи никогда не дал бы ему инсульта. Инсульт вызван естественными причинами; дар от Махараджи – это возможность пожить с инсультом и что-то узнать из этой ситуации». Вот что я теперь понимаю.

Страдание не сделало меня более пугливым – оно сделало меня более реалистичным.

Однажды, когда я был в гостях у Махараджи, к нему подошел преданный и сказал со слезами на глазах: «Вся моя жизнь – страдание». Махараджи ответил: «Я люблю страдать. Это приближает к Богу». Потом мы стояли в молчании, и я удивлялся: как страдание может приближать к Богу? Ответа я не нашел, но почему-то сама мысль об этом мне помогла.