Инсульт – страдание и ярость – послужил духовному исцелению, преодолению страха, приближению к Богу. Мне пришлось научиться принимать инсульт. Исцеление состоит не в том, чтобы вернуть себе былую форму, а в том, чтобы научиться жить в согласии с нынешним порядком вещей. Теперь, хотя моя внешняя жизнь радикально изменилась, я не считаю себя жертвой инсульта. Я вижу себя как душу. Я – не эго, я – душа. Или, как сказал К. С. Льюис: «У меня нет души; я сам являюсь душой. И у меня есть тело». Когда ты пережил инсульт, другие аспекты старения вовсе не кажутся трудными. Я не боюсь. Страдание – это благодать.
Для Рам Дасса жизнь – это череда открытий, танец непостоянства, единственный танец, который вообще существует. За много лет нашей дружбы случались периоды, когда мы подолгу не виделись. Если за это время кто-то из нас находил какую-то новую практику, учителя или священное место, мы всякий раз сравнивали свои записи – смотрели, что нам удалось узнать и как это изменило наше отношение к истине. Каково было медитировать в Бирме с У Пандитой? Он действительно спрашивал тебя о том, в какой части дыхания ты засыпаешь, на вдохе или на выдохе? Тебе понравилось три недели голодать в Альпах? А как насчет родов?
В 1997 году, когда Рам Дасс дописывал последнюю (как он думал) главу книги «Всё еще здесь», с ним случилось то, чего боятся многие пишущие люди – кровоизлияние в мозг. И оно изменило его жизнь.
Несколько недель спустя я пришла навестить его в реабилитационном центре Фонда Кайзера в Вальехо (штат Калифорния). Рам Дасс лежал на больничной койке, бледный, наполовину парализованный, и не сводил глаз с фотографии Махараджи и батика с изображением индуистского героя Ханумана, сына Ваю – бога ветра и духа дыхания. После долгого молчания он посмотрел на меня и шевельнул рукой, словно собирался заговорить. Он указал на парализованную сторону тела, а затем попытался выразить словами то, что хотел мне объяснить. В его жестах было что-то очень знакомое, я видела это даже в той стерильной комнате, сквозь свои слезы. Затем он сложил пальцы так, что получился шагающий человечек, и «прошелся» по неподвижной руке. Он хотел сказать, что все это – путь, путешествие.
«Учусь, – сказал он. И после долгого молчания: – Учусь… терпению. Терпению». Затем он закрыл глаза. Буддисты говорят, что терпение служит противоядием от гнева. Рам Дасс много практиковал терпение, оправляясь от инсульта.
Душа не умирает
Но вернемся в дом на Мауи. Теперь Рам Дасс общался довольно бегло для человека, страдающего афазией, и было видно, с каким огромным терпением он подбирает слова.
– Давай еще немного поговорим о страхе, – предложил он.
– Ладно.
– Когда отождествляешься с душой, нет страха смерти, потому что душа не умирает. Сейчас я воспринимаю себя как душу. Я не боюсь, – произнес Рам Дасс.
– Но большинство из нас боится, – ответила я. – Сегодня утром я позвонила домой и внезапно спросила мужа: «Чего ты боишься?» Он сказал: «Не знаю». Тогда я предложила ему подумать над этим вопросом, но он отказался: «Я не хочу об этом думать – это заставит меня бояться» А затем с легкой иронией добавил: «В этом-то и проблема, верно?»
Мы с Рам Дассом засмеялись одновременно.
Затем Рам Дасс сказал:
– Смерть укрыли маскировочной сеткой. Мы должны заменить этот покров пледом Махараджи. Страха нет.
Махараджи был знаменит тем, что все его имущество состояло из медного кувшина для воды и шерстяного пледа в клетку.
Когда-то раньше Рам Дасс тоже говорил о страхе и душе. Однажды он сказал следующее:
– Мы боимся потерять свою идентичность, индивидуальность, самосознание. Откажитесь от всего этого, и познаете душу. Знать душу – не значит знать что-то эзотерическое или непостижимое. Фактически вы избавляете себя от необходимости «знать обычным способом», отказываетесь от чувства отделенности.
Душа учит нас, что корень страха – это отделенность. Если мы хотим быть свободными, мы должны ее преодолеть. Но обычно кажется, что вы кричите из своей скорлупы, а я – из своей. Даже попытки выбраться из скорлупы придают ей реальность. Кто я? Комната, которую построил разум. Все же бывают времена, когда между нами нет ни стен, ни страха. Это происходит в критический момент, когда мы забываем о себе и делаем только то, что нужно. Для серферов это мгновение, когда они оказываются один на один с невероятной мощью воды. Для лыжников – когда они удерживают идеальное равновесие. Но мы зачем-то ищем обоснования этим моментам, а порой не замечаем их или упускаем. Каждый из нас снова и снова по-своему покидает привычные стены. Мы осматриваемся, понимаем, что вышли из укрытия – и паникуем. Бежим обратно в комнату и запираем дверь, тяжело дыша. И думаем: «Теперь понятно, где я нахожусь. Я опять дома. Один. В безопасности». При этом наша комната может быть совершенно убогой.
Перепишем инструкции для жизни
Я думала над тем, как сформулировать следующие вопросы к Рам Дассу, но вдруг необходимость в этом отпала. Он произнес:
– ЛСД.
Ну конечно!
– Я несколько раз краем глаза видел смерть под воздействием психоделиков. Каждый раз после этого мои жизненные инструкции обновлялись.
Я попросила Рам Дасса рассказать о своих переживаниях, несмотря на то что многое уже слышала раньше. В конце концов, он – один из величайших живых исследователей психоделической вселенной. Правительство многие годы считало психоделики слишком опасными; однако исследователи из Университета Джонса Хопкинса, Нью-Йоркского университета и Калифорнийского университета в Сан-Франциско вот-вот найдут способы использовать психоделики для того, чтобы помогать людям избавляться от страха и спокойно встречать смерть в контролируемых условиях. С помощью этих веществ можно также преодолевать вредные привычки и облегчать посттравматические стрессы.
Один из участников сеанса с приемом псилоцибина в Университете Джонса Хопкинса заявил: «Можно сказать, что это устраняет страх смерти, поскольку вы понимаете, что все явления – то есть всё, везде, с незапамятных времен, – взаимосвязаны и едины»[6].
Помощник гида из программы Университета Джонса Хопкинса сказал: «Наше эго со всеми воспоминаниями и ассоциациями – это то, за что мы цепляемся перед лицом смерти. Во время опыта с псилоцибином происходит ослабление всех этих связей. Человек, который проходит путь псилоцибина, не так сильно привязывается и меньше боится смерти»[7].
– Расскажи мне о временах психоделиков, – попросила я.
– Первый опыт с псилоцибином фирмы «Сандоз» я получил в доме Тима [Тимоти Лири] в Ньютоне. Я принял это вещество и через несколько часов вышел в гостиную, а Тим и Аллен [Гинзберг] остались сидеть на кухне. В темноте я заметил фигуру, стоящую метрах в трех от меня, где мгновение назад никого не было. Приглядевшись, я понял, что это я сам, в шапочке профессора и накидке с капюшоном. Возникло ощущение, будто от меня отделилась моя «профессорская» часть. «Ну что ж, – мелькнула мысль, – я усердно работал, чтобы добиться этого статуса; но, если честно, он мне не нужен». Затем фигура изменилась – она превратилась в «светскую и эрудированную» часть меня. «Ладно, значит, и это уходит», – мысленно согласился я.
Фигура постоянно менялась, и я видел разные аспекты, которые составляли мою индивидуальность: вот пилот, вот виолончелист, вот любовник… Я продолжал уверять себя, что все они мне не так уж и нужны.
Потом фигура стала Ричардом Альпертом (имя, данное Рам Дассу при рождении. – Прим. ред.), моей базовой личностью. Я не был уверен, что смогу обойтись без «себя». Что теперь делать? Может, позвонить Тиму? Но я тут же сказал себе: «Что за черт? Ну, перестану я быть Ричардом Альпертом. У меня появится новая личность. По крайней мере, у меня есть тело». Однако затем я посмотрел вниз – и увидел, как мое тело постепенно исчезает. Погодите! Я что, умираю?! Тело мне все еще необходимо! Меня охватила паника. Но затем прозвучал очень тихий голос: «А кто присматривает за магазином?» Я понял: хотя исчезло все, что я считал собой, я по-прежнему сохраняю осознавание. Именно оно наблюдало всю эту драму. Осознавание было мудрым и говорило правду. Я был неотделим от него. Поняв это, я почувствовал такое глубокое спокойствие, какого никогда не испытывал раньше. То, чем я являюсь, находится за пределами жизни и смерти. Я мог сказать лишь одно: «Я дома, я дома, я дома».
