— Я все понял, Гаврила! С неба достану...
Эта решительность подстегивала князя, пока он бегом спустился по лестнице, и миновал прихожую, освещенную канделябрами. Выйдя на улицу, он осознал, что пасмурный мартовский день тем временем близился к завершению.
Тоскливо смотря на окрестные дома из своих саней, Никита представлял опустевшую госпитальную слободу, что встретит его едва ли не к ночи.
Молодой человек миновал равнодушные фасады особняков, направляясь в некой безнадёжности обратно к Неве. И при виде одного из них его будто обожгло:
“С неба, сказал, достану? А почему бы нет?”
====== Достать с неба ======
Вице-канцлер сегодня никого не принимал: секретарь и слуги осточертели, а семейство с его пустым треском и хлопотами видеть не хотелось тем паче. Сам Алексей Петрович уж третий день хандрил от раздумий, что ему делать с этой прусской шпионкой, матушкой Фике и самой принцессой, что нежданно пришлась ко вкусу капризной государыне.
Вдобавок недавнее отдохновение в вине отзывалось особо навязчивой мигренью. Привести в порядок едва не самую ценную голову России и отвлечься от суеты — все, чего он нынче желал, дабы заново разложить свои карты... И общество разумного человека было как нельзя кстати.
Приглашённый с этой целью гоф-медик Паульсен состоял в его покоях ещё с того времени, как вернулся Бестужев от императрицы. Состояние сановника не внушало у доктора никаких опасений. Впрочем, о том, что пациент вино употребляет без меры, разуму и здоровью во вред, им было сказано со всей деликатностью. Но даже сей откровенный совет не помешал задержать его на долгий срок. Обсудить рецептуру лично задуманных капель Tinctura nervina для успокоения, да посетовать на непосильные труды на всероссийское благо, от которых иначе не отдохнуть... Довольно предметов нашлось для интеллектуальной беседы с пользой для души...
Господин медик, поставив для успокоения свои головные компрессы и предложив отвар, выражал почтение широкому уму, что несёт пользу для политики и даже для медицины. На часы без конца смотрел, ну да пусть... Чай, для отечества службу нес, улучшая состояние мозга и души не последней персоны...
Однако этот прыткий юнец, молодой князь Оленев, ворвался дерзко, без церемоний, под предлогом срочного дела государственной важности.
Едва поклонившись, наглец взволнованно произнёс, что их светлость — мудрейший человек, способный ценить в людях самые разные таланты. И не дав опомниться, пояснил, что жизнь одного из таковых целиком зависит от другого. Привёл какую-то цитату из римлян... Вроде как величие иных дел — не в размерах, а в своевременности...
И не без готовности самого гоф-медика, вытребовал отпустить оного для спасения раненого друга.
— Ступайте уж... искусство хирургии кличет... — пробурчал вице канцлер смущенному гостю, а потом обратился к молодому человеку.
— А уточните-ка, что у вашего Белова за талант? В опасности влипать? Государыня обласкала, в подпоручики произвела... С сержанта сразу вон как взлетел — живи и радуйся! Ан нет, тут же помирать вздумал. – недовольным тоном сказал Алексей Петрович и в конце добавил. — Нашёл время! Дело одно хитрое намечал ему, вот же незадача!
— Ваша светлость, вы сами ответили на вопрос... — на бегу поклонился Оленев. — Подпоручику по силам ваши поручения... Но не сейчас... Дай Бог, позже...
По правде сказать, Христофор Паульсен и сам был рад отъезду. 50летний доктор медицины и гоф-хирург, врачевавший еще с царя Петра всех императоров и их сподвижников, не любил, когда его привлекали по-напрасну.
Он считал хирургию искусством, наравне с архитектурой, деянием своего зятя. А себя полагал призванным помогать Всевышнему в вершении судеб, уповая на точные руки и богатый опыт.
Чутье давно ему подсказывало, что где-то нужна его помощь и тянуло домой. Было стыдно за свою покорность, и настырность посланника молодой графини вызвала восхищение. Но эти гвардейцы, вот же горячие головы! Едва шпагу освоят — и пошли махать, а близким одно горе...
— Один вопрос, молодой человек... — в карете мужчина с интересом посмотрел на сопровождающего. — Я, вообще-то, придворный медик. А если бы мне довелось у самой Государыни пребывать?
— Для её Величества я бы нашёл другую фразу... — не моргнув глазом ответил Оленев.
— Повезло вашему другу с вами... Кстати, поясните хоть, кто это и кем ранен? Я так понял, что он — офицер, с успешной карьерой, ещё и Бестужеву интересен... И зачем же, бога ради, на дуэль? Одна беда с тех безумных баталий!
— Не спешите судить!! — Возмущённо воскликнув, Никита заговорил, едва скрывая вызов. В вопросах гоф-медика ему явно послышалась ирония.
— Александр Белов произведён в подпоручики лейб-гвардии ввиду особых заслуг... И, смею полагать, на дуэли уцелел бы верней!
“А вдруг сей пригретый светило сейчас откажет... Велит искать лекаря невесть где в полку... И вернётся туда, где пациенты высочайшего чина... Кто мы рядом с ними — сверчки? букашки?... Черт, я опять об этом думаю...”
— А причины его ран в самоотверженности... Ягужинскую из огня спасал, а сам вот... не успел до обрушения. Все это так нелепо, в голове не укладывается... И я прошу вас... просто прошу! — добавил он умоляюще. — Анастасия не помнит никого, надёжнее вас, а я так вовсе... Вы были дружны с её отцом, помогите её...
— Не извольте беспокоится, князь. — доктор пожал его кисть, заметив колючий взгляд. — Помочь в спасении, тем паче самоотверженному — это мой долг, с кем бы я не дружил... В каком он состоянии? Другой лекарь был? Говорите, что знаете, пока едем.
====== Ночь спасения ======
“Ах, беда окаянная... больше суток потеряно! А ведь мог сразу помочь этому юноше! Так нет же, застрял, аки пленник... Но чем выше летаешь, тем меньше знаешь воли... — сетовал Паульсен, проходя в зловещий сумрак спальни. — Разве скажешь тому всесильному, что отвлекая на эту пустую болтовню да мелкие жалобы, он забирает, возможно, чью-то жизнь, которую можно ещё спасти.”
Взглянув на заострившееся лицо раненого и проверив пульс, он нахмурился. Биение было слабым, неровным, а дыхание прерывистым. “...Не мудрено, вторую ночь от смерти бегать...” — и тут же, поймав издалека напряженный, испуганный взгляд Анастасии, принял невозмутимый вид.
Сняв повязки, доктор осмотрел внимательно обе раны и сосредоточился, мысленно рассуждая:
“А под грудью-то почти благоприятно... Кабы чуть поглубже, да не знахарь — там уж верная, мучительная гибель. Миазмы из ран вытягивать мазями — все лучше, нежели бестолку лекарством запаивать... Или того хуже – кровь пускать...”
Но осмотрев верхнюю рану, он тяжело вздохнул: “А вот здесь нехорошо, угрожающе... Не помочь тут мазями, скальпель нужен, и глубоко...”
Со вздохом Паульсен достал инструмент и задумался над обезболиванием.
Несомненно, ещё вчера пациент был сильнее, выносливей. Но как теперь, с таким пульсом? Ведь иной раз больной умирал от сердечного шока после одного разреза. Пресловутый ланданум, мда... Но толку от той капли? А сполна уж теперь никак — кровь жижит, дыхание жмет, да и невесть что уже давал этот прозектор, сила его нечистая... Лишь бы не подчевал молотком иль спиртом не запаивал, с такого станется...
Пускай по жизни храбрец, и ныне без чувствий — как миновать разрыва сердца, ведь раз почти остановилось?!
Но эта история, пересказанная в дороге его другом, просто невероятна! Уход в мир иной и возвращение неведомою силою... Любви? Именно так полагал сей молодой человек. Он был так взволнован, и говорил без всякой иронии... Но, Господи, как же ей доверить такую ответственность...
Хирург жестом подозвал сидящую под дверью девушку, и отрывисто произнёс:
— Вот что... Операция будет тяжкая, но с инфекцией иначе не справиться. А пациент обескровлен и обезвожен — и его мужество ныне без толку... Уповаю на удачу и молодость. И ещё нужен хороший помощник... успокоить, так сказать... Найдётся ли?
Анастасия покорно кивнула, с тоскою рассматривая хирургические орудия, холодно блестевшие на белой материи.
