Но эту печаль тут же сменил более серьёзный повод, когда она рассмотрела нервное, измотанное лицо... А потом, оглядев следом всю фигуру, заметила пыльные, затоптанные сапоги...

Даже для обычного хлопотного дня в этом факте не было ничего особенного. Грязных, разьезженных мостовых, где приходилось спешиваться иль даже выходить из кареты, было предостаточно, чтобы служебная обувь потеряла вид. И её носитель, озабоченный явными уликами с потерей оружия, не слишком утруждался всякой ерундой, тем более за несколько дней до следующего дежурства.

“Так и знал, нити заметны... И эфес таки отличается...” — подумал Саша, пытаясь уловить взгляд, вспыхнувший гневом.

— Тебя до ночи гоняли по какой-то дыре, да? Просто изуверство! Сразу после ранения! А ты ещё говорил, начальство любезно!?

И не успел Белов успокаивающе обхватить женские плечи, возлюбленная продолжала восклицать:

— Пусть только явятся завтра твой капитан, и ещё майор! Как его там... Епифанцев?

— Любимая, не надо... Это лишь навредит мне, пойми...

Саша смутился не на шутку, помятуя Настасьину бесцеремонность с Арсеньевым и Щедринским, о чем те осторожно помалкивали. Но тут он уже сам подставил начальников и роты, и батальона, да ещё несправедливо... И это было уже чревато похлеще.

Но когда Анастасия в порыве гнева уперлась ладонями в его грудь, то заметила, как знакомо вздрогнули черты лица. И тут же нащупав Гаврилову повязку, в испуге отдернула руки.

— Ох, Сашенька, прости меня, пожалуйста, я же... — прозвучал её лепет, который тут же прервался, и взор оторопело застыл. — Но... что это значит?? Ты ведь прижимал меня с утра! Очень крепко... прижимал...

Видя перед собою распахнутые глаза и рот, застывший в беззвучном охе, рассекреченный Саша пробормотал:

— Просто канделябр упал на бывшую рану... Так вышло...

— Что ты говоришь такое? — она схватилась за чело, и тут же заломила руки и посыпала вопросами. — Я ж не глупое дитя! Кто-то ещё желал тебя отнять, да? Я это знала, чувствовала!!!

Хорошо! Просто скажи мне, что сам повздорил и подрался! Но это невозможно – ты обещал, не рисковать понапрасну! Тем более накануне свадьбы...

Саша глубоко вздохнул, и неохотно ответил:

— Нет, я не вздорил... Но подрался. Просто за то, чтобы сейчас быть здесь...

И после паузы продолжил:

— Помнишь Бернулли? Так вот, сегодня произошел другой странный случай, но схожий с тем, во флигеле... Но только он уже оказался... воистину благоприятным!! Эта формула, Настенька, она верна! Видишь, уже никто не смеет перечить нашей судьбе, даже наука за нас...

Анастасия внимательно слушала, и вдруг прервала с горестным вздохом: — Сильно там болит? Как в марте, да? Ах, что я спрашиваю... Ведь ты все одно скроешь...

Его губы коснулись её, ещё дрожащих негодованием, успев произнести:

— Знаю, все знаю... Твой жених —коварный плут... А ещё... с ума от тебя сходит...

После долгого поцелуя никто не желал открывать глаза... Если б не острый голод, впору было разойтись поскорее по спальням — время было позднее, да и поскорее хотелось наступления венчального утра. Но каждый по-своему был взбудоражен, а будущий супруг — особенно. Да и негоже представать пред аналоем, когда кровь ещё кипит от напряжённой борьбы.

И то чувство благости, что нахлынуло в момент трапезы, окончательно успокоило душу... Не спеша уплетая ужин и совершенно расслабившись, Белов улыбался своим мыслям.

От одной лишь радости возвращения он бы сейчас мог хоть всю ночь исполнять караулы и тянуть носок. Воистину, ещё часа два тому оставалось мечтать хотя бы о том, чтобы вместо брачного обета его не оплакивали...

— Кажется, ты сейчас думаешь о чем-то хорошем.. — прервала Анастасия его неспешные раздумья. Все это время она сидела напротив, подперев ладонью щеку, и не сводила глаз. Ей нравилось рассматривать лицо, одновременно безмятежное и мужественное, руки, орудующие приборами. Такое милое, семейное бытие, которое так хотелось представить спустя годы.

— Может, потому что всё, наконец, хорошо? — Саша ласково улыбнулся, и вдруг поднялся с кресла и подхватил её так легко, что сам не ожидал. Оказалось, угомонился не только он сам, но даже ушибленная рана перестала ныть.

— Ты сумасшедший, поставь немедля! Хватит уж канделябра!! — вскричала девушка, но противиться не хотелось.

— Разумеется, сейчас... — молодой человек миновал лестницу, небольшой коридор, и опустил ношу рядом с дверями в её спальню.

— Любезная сударыня, покидая вас на сим пороге, желаю вам доброй ночи, надеясь явиться в сновидениях... Так же говорят в приличных домах? — глаза его озорно сверкали над её рукой, церемонно прижатой к губам.

— Что ж, и вам доброй ночи, милостивый государь... Позволяю вам явиться, так уж и быть... Но уж, пожалуйста, чтобы мои сны были такими же счастливыми, как и явь... — Она погладила по его бровям и скрылась в комнате.

Несколько ночных часов, отделявших от светлого дня, пролетели у обоих в каких-то пестрых картинах бытия, возможно, будущего. Однако наутро никто не мог толком определить, что виделось...

====== Благослови этот брак... ======

Все время, как ехали в церковь, жених придерживал за талию донельзя взволнованную невесту. На колдобинах её качало, словно безвольную пушинку, и кабы не Саша, она давно бы слетела со вполне устойчивой скамьи.

Анастасия, словно проверяя, это сон или явь, иногда искала его ладонь под длинным кружевным манжетом.

— Голубчик мой, неужто правда? — дрогнувшим голосом спросила она, выбираясь из кареты навстречу гостям.

— Истинно правда, душа моя... Но твоё лицо показывает, будто тебя выдают за лютое чудовище... Смотри, вон некая дама уже глаза промокает. — прошептал Белов.

— О, так эта дама — жена гоф-медика, Христина... И что ты редкое чудовище, она и так могла узнать! — девушка шутливо коснулась его носа и ненадолго отвлеклась при виде светской толпы.

Но проходя обряд обручения, Саша всерьёз забеспокоился, ибо весь внешний вид напуганной, напряженной новобрачной намекал на ее возможный обморок. После благословения священника её пальцы приняли свечу так неверно, что пламя всколыхнулось.

“Милая моя, потерпи немного, не лишайся чувств сейчас...” – с тревогой подумал Белов и понял, что, оказывается, тоже подвержен суевериям.

Когда рабов божих Александра и Анастасию спросили о благом и непринуждённом желании и твёрдости намерений, они смущенно улыбнулись. Вожделенное событие, которого так ждали, порою надеясь лишь на чудо, наконец, становилось явью.

И вот, наконец, зазвучала венчальная молитва...

...Благослови этот брак и подай рабам Твоим жизнь мирную, долгоденствие, целомудрие, друг ко другу любовь в союзе мира, потомство долговечное, радость о детях, неувядаемый славы венец...

И, кажется, не было в церкви человека, что при виде их желал бы обратного.

Внимая этим словам, а после стоя под возложенными венцами, целуя образа и читая “Отче наш”, молодые люди чувствовали себя и впрямь, как во сне — будто это происходило не с ними, а с другой влюблённой парой. А призывы стать друг другу царем и царицей, распинать свой эгоизм, да блюсти благочестие казались неизбежно исполнимы... Разве может быть иначе для тех, кто испытывает сильные чувства?

Лишь приложившись к чаше, символу общей скорби и общих радостей, они осознали, что речь именно о них. “Сейчас кажется, будто мы венчаны целую вечность...” — при этой одновременно пришедшей мысли их взгляды встретились.

Когда влюбленные в третий раз прошествовали вокруг аналоя, и приблизились к иконам у Царских врат, их напряжённые лица озарились румянцем и счастливой улыбкой. Такими они и явили себя миру под звон с церковной колокольни...

В этот солнечный июньский день в бывшем доме Ягужинских, а ныне Беловых, лился хмель и звучали тосты за здравие молодых.

Паульсен, бывший едва ли не самым почётным гостем, оказавшись рядом, обратился к супружеской чете, но скорее к Александру: