Драко хотел сделать глоток своего напитка, но, казалось, не мог себя заставить. Он хотел запомнить все, что она ему рассказала. Будучи в трезвом состоянии.

− Ты не знаешь, где они?

Она грустно покачала головой.

− Нет, я…я связывалась с Министром Австралии, который приглядывал за ними, но мои родители, похоже, переехали год назад. Я не знаю, где они сейчас, к тому же я потеряла связь со своим другом в Министерстве.

Тон ее голоса был спокойный, а Драко не был экспертом в толковании тонкостей Гермионы Грейнджер, так что он не совсем заметил, насколько трудно для нее было обсуждать эту тему. Он подумал, что она заплачет, но она этого не сделала. Не перед ним, во всяком случае. Ее глаза заблестели в какой-то момент, но, когда она моргнула, все было в порядке. У него было много интересующих его вопросов, и это удивляло − то, насколько ему была интересна Грейнджер.

Но она его опередила. Когда это касается любопытства, она всегда его опережает.

− Могу я тебя спросить кое-что? – тихо произнесла Гермиона. Взволнованно. – Что произошло с твоими родителями?

Осторожность Драко тут же вернулась, и он выпрямился.

− Ты знаешь, что произошло с моими родителями.

− Я знаю, что ты убил своего отца…

− И я уверен, что ты слышала о том, что случилось с моей матерью. Люди говорили об это так, словно это чертова сплетня. Это было отвратительно.

Гермиона медленно отглотнула теплый чай.

− Ты прав, люди говорили об этом. Но правду в слухе сложно определить. Я слышала несколько разных версий того, что случилось с твоей матерью. Я бы хотела услышать истинную версию от тебя, но, если тебе неприятно говорить об этом, я пойму.

Драко опустил голову и выдохнул, заставляя ряби пройтись по поверхности его виски. Он никогда на самом деле не обсуждал детали того, что произошло с его матерью. Блейз и Тео задавали вопросы, и он отвечал односложно, никогда не вдаваясь в подробности, потому что было легче запереть те события в углу своего разума и оставить их там собирать паутину. Так же, как рождественские украшения Грейнджер собирали паутину на ее чердаке. И точно так же, как Грейнджер вытащила свои рождественские украшения с чердака, он собирался вытащить на свет свое прошлое.

Он наконец отхлебнул напиток.

Грейнджер могла бы понять, на самом деле. В конце концов, она прошла через те же страдания, что и его мать. Да, Грейнджер могла понять. И, ну правда, разве не этого все хотят? Чтобы кто-то тебя понял?

− Ладно, − произнес он. – Помнишь, что Беллатрикс сделала с тобой в моем доме?

Гермиона скривилась.

− Да, помню.

− И сколько это длилось? Может, полчаса? – он нахмурился, когда она отвела глаза. – Я не пытаюсь опошлить то, что с тобой произошло, Грейнджер. Это был искренний вопрос.

− Да…думаю, где-то полчаса. Время…довольно исказилось.

− И на что это было похоже?

− Это была наихудшая вещь, которая когда-либо со мной случалась, − ответила она без колебания. – Боль…невозможно ее с чем-либо сравнить, но, мне кажется, это все равно, что поджечь внутренности изнутри.

Драко вылил остаток напитка в горло.

− А теперь представь, будто живешь с этой болью две недели. С утра и до ночи, представь, будто твои внутренности сжигают изнутри четырнадцать чертовых дней. Вот что случилось с моей матерью.

Гермиона широко раскрыла глаза.

− Четырнадцать.

− Да, − он кивнул. – Когда Волдеморт осознал, что моя мать солгала о смерти Поттера, он заставил ее заплатить. Волдеморт, Беллатрикс, Рудольфус, Фенрир и некоторые другие подвергли ее пыткам.

− Где ты был, когда все это происходило?

− Был связан в подземелье.

− Тогда откуда ты знаешь…

− Ее крики, − прошипел он и возненавидел то, сколько боли прозвучало в его голосе. – И они водили меня наверх пару раз, чтобы я наблюдал за этим. А потом они заставили меня смотреть на то, как Беллатрикс ее убивает.

− Ох…Драко…

− И, знаешь, чем занимался мой отец все это время? – плюнул он, стиснув зубы. – Ничем. Ни хрена. Он просто позволил им уничтожить ее. Он разрешил им убить мою мать. Его жену. Он ничего не предпринял, чтобы вызволить меня из подземелья, или принести мне еды, или…черт, да хоть что-нибудь! Он позволил им уничтожить нас, и вот почему я его убил. Потому что я, черт возьми, ненавидел его.

− Драко…

− И все стараются не становиться такими, как их родители, но ведь внутри тебя всегда есть их частичка, не так ли? Получается, когда ты ненавидишь одного из родителей, ты ненавидишь часть себя. И когда ты убиваешь одного их них…хотя, я бы все равно его убил. Я бы не поколебался.

Резко вздохнув после своей тирады и наполнив свой бокал, он пристально посмотрел на свои трясущиеся руки и пожелал, чтобы они успокоились. Он еще не был готов смотреть на Грейнджер. На Грейнджер и в ее большие карие глаза. Большие, карие, невинные глаза. Он мог пропасть в них.

− Как ты выбрался? – спросила она.

− Блейз, − произнес он. – Когда Пожиратели смерти ушли уничтожать Ливерпуль, Блейз явился с одним из своих домашних эльфов, чтобы вытащить меня. Блейз пришел, чтобы вытащить меня. Он спас меня, а когда дом Грозного Глаза горел дотла, я Блейза не спас!

Зарычав от ярости, Драко вскочил со своего места и швырнул стакан в противоположную стену, его грудь вздымалась, в то время как осколки падали, а виски стекалось вниз, к половицам.

− Я ничего не сделал! Просто как чертов Люциус ничего не сделал!

Он рухнул обратно в кресло и уткнулся лицом в руки. Он не хотел, чтобы Грейнджер видела его в таком состоянии. Он вообще не хотел, чтобы кто-либо видел его в таком состоянии. Он чувствовал себя незащищенным и глупым; часть его хотела, чтобы она оставила его одного, но, с другой стороны, он думал, что, ему, скорее всего, было нужно, чтобы она осталась.

Когда он услышал, как ее кресло отодвигается назад, он почувствовал местами облегчение и разочарование, но затем ее легкие шаги протопали в его сторону, и он ощутил ее маленькие руки на своих плечах. Она наклонилась к нему, ее грудь давила на место между его лопаток, а подбородок упирался в его макушку. Она была словно одеяло; теплая. Всегда теплая.

− Ты не твой отец, − прошептала она, наклонив голову так, что ее губы оказались возле его уха. – Ты один из самых храбрых людей, которых я знаю…

Он усмехнулся в ладонях.

− Это чушь…

− Нет, это не так. Я клянусь тебе. Я думаю, что ты очень храбрый.

Ее руки опустились вниз, поглаживая его руки, и затем остановились на локтях, на которых она стала успокаивающе водить пальцами по коже пальцами. Ему понравилось это ощущение. Сильно понравилось. Она вернула руки к его плечам и начала массировать их, разминая его тугие мышцы − одновременно сильно, чтобы получилось эффективно, и в то же время нежно, чтобы было приятно. Стон сорвался с его губ раньше, чем он смог его остановить, и он отклонился назад, поддаваясь ее прикосновениям и убрав руки с лица. Это ему тоже понравилось. Злость медленно выходила из него, растворяясь, будто дым, и он закрыл глаза. Наверное, причина была в нескольких стаканах виски, которое он употребил за прошедшие два часа, или, возможно, дело было в помощи Грейнджер, но, так или иначе, он чувствовал себя расслабленным, каким не был уже долгое время. Очень долгое время.

− Я бы хотела… − неуверенно пробормотала Грейнджер. – Я бы хотела, чтобы ты видел то, что в тебе вижу я.

− Твое мнение вызвано твоим оптимизмом.

− А ты все портишь своим пессимизмом.

Он тихо хмыкнул.

− Хороший массаж, Грейнджер.

− Спасибо.

Он раскрыл глаза. Он услышал перемену в ее голосе. Небольшую, нервную заминку, будто она забыла сглотнуть. Оно снова вернулось в комнату; то самое что-то. Практически осязаемое ощущение, которое только и ждет момента. Оно снова витало в воздухе между ним и Грейнджер, ожидая, когда один из них распознает его, когда один из них предпримет что-то. Он затаил дыхание, и его разум заорал: хрен с этим, а затем он подскочил с места и резко повернулся к ней лицом. Его пристальный взгляд скользил по ее слегка напуганным чертам лица, задерживаясь на ее красных от смущения щеках, покрытых россыпью веснушек, и затем к ее приоткрытым губам.