− Что? – удивленно спросил он, все еще посмеиваясь. – Почему ты так на меня смотришь, Грейнджер?

− Просто я… − колебалась она. – Я просто никогда не видела тебя смеющимся или…или даже улыбающимся. Никогда.

Он буквально почувствовал, как все его игривое настроение пропало, и не потому, что его разозлил ее комментарий, а из-за самих слов в целом. Его лицо автоматически приняло настороженное выражение, хотя он этого и не хотел. Когда ты носишь маску так долго, то ты сам становишься этой маской, даже среди людей, которым доверяешь. Особенно среди них, потому что если они видят настоящего тебя и решают, что ты недостаточно хорош, то это, скорее всего, так и есть. Если ты и так им доверял, то почему не должен поверить в их суждение о тебе самом?

Но его маска, очевидно, слетела с его лица, или, может быть, Грейнджер сорвала ее, когда он отвлекся.

В этом мире есть три типа людей: люди, которых ты не хочешь видеть в своей жизни; люди, которых ты хочешь видеть в своей жизни, и люди, которые присутствуют в твоей жизни, несмотря на обстоятельства, расстояние или любые другие возможные факторы. Каким-то образом, − а как именно, он и сам не понимал, − Грейнджер относилась к последней категории. Она была постоянной составляющей, словно дыхание или моргание. Просто рядом. Всегда.

− А знаешь, − продолжила она, обращаясь больше к себе, − это ложь. Я видела, как ты улыбался и смеялся, но это было очень давно. Годы назад. Где-то четвертый курс…или, может, пятый? Так или иначе, это было более десяти лет назад.

− Звучит верно.

− Ты не смеялся больше десяти лет?

Он сглотнул, осматривая ее внимательно сверху вниз. Когда он встретился с ее глазами, его кадык в горле словно подскочил.

− У меня не было для этого причин.

Она погрустнела после его ответа; чуть выдвинула вперед нижнюю губу и нахмурилась. Драко подумал, что, по идее, ее сочувствие должно его раздражать, однако ничего подобного он не чувствовал. Ни капли. Это не было тем снисходительным видом сочувствия, когда ты чувствуешь себя маленьким; ее реакция была теплой и настоящей, какой Грейнджер и сама была. Если бы он был абсолютно честен с самим собой, то это было…здорово − иметь кого-то, кому на тебя не наплевать.

− Тебе стоит попытаться улыбаться намного чаще, − сказала она, заправляя прядь волос за ухо. – Тебе это подходит. Ты выглядишь моложе и намного…ну…привлекательнее, на самом деле.

Он не ответил. Ему это было не нужно. Их дискуссия медленно переросла в выжидательную игру; тот неловкий, каким-то образом стимулирующий момент умирающего разговора, когда слова становятся устаревшими и бесполезными. Не было ничего, кроме тишины. Тишины и ожидания. Ожидания и предвидения, потому что это должно было случиться. Что-то существенное. Драко мог чувствовать что-то, что витало в комнате между ним и Грейнджер, что-то, что выжидало, когда это заметят, ожидая, когда один из них обратит на это внимание. Судя по обеспокоенному выражению лица Грейнджер, она тоже это почувствовала. Вопрос был в том, кто сделает первый шаг.

После полных тридцати секунд нескромных взглядов на то, как Грейнджер напряженно кусает губы, Драко решил, что с него достаточно.

Его тело дернулось вперед так резко, что Грейнджер казалась пораженной внезапным движением, но быстро взяла себя в руки. Их разделяло несколько шагов, но Драко сокращал дистанцию быстрыми, длинными шагами, абсолютно неуверенный в том, что он будет делать, когда подойдет к ней.

Когда он оказался, наверное, в двух шагах от нее, свечка, которая освещала комнату, вспыхнула и потухла, и он замер. Он не был уверен, почему именно. Наверное, произошедшая перемена его поколебала, или же его глазам понадобилось мгновение, чтобы приспособиться, но, так или иначе, это сбило его с курса, и он чувствовал себя неловко.

Единственным светом, падающим в комнату, был свет сильной зимней луны. Лучи, казалось, простирались до Грейнджер, скользя по контурам черт ее лица и отсвечиваясь еще ярче. Под лунным светом она была белой и почти светящейся, словно призрак. Лунный свет не падал на него; только на нее.

Такая невинная.

Он сделал к ней еще один шаг; теперь он стоял достаточно близко: под подбородком чувствовалось ее шумное дыхание. Он закрыл собою лунный свет, в результате чего Грейнджер оказалась в тени. Ему это не нравилось − совсем не нравилось. Но она была так близко…Ее губы были так близко… Ему показалось, будто она немного наклонилась к нему, однако не мог быть в этом уверенным, поскольку в темноте комнаты едва мог ее видеть.

И тут его рассудительность внезапно решила взять верх.

Он сделал шаг назад и осознал, что все закончилось. Что бы ни могло произойти, оно исчезло. Момент был потерян.

Это странно, как люди могут страстно желать чего-то, что никогда не произойдет. Как люди могут физически испытывать боль от ничего. От ничего, что могло бы стать чем-нибудь.

Он наблюдал за тем, как Грейнджер моргает, трясет головой и затем неуверенно проходит мимо него, опустив глаза. Сопротивляясь желанию протянуть руку и схватить ее за запястье, Драко почувствовал, как его ногти впиваются в ладони, что причиняло почти адскую боль. Все это причиняло адскую боль.

− Уже поздно, − пробормотала Гермиона, собирая свои книги в аккуратную стопку. Ее руки тряслись. – Я пойду спать.

− Хорошо, − кивнул он. – Спокойной ночи, Гре…

Она ушла до того, как он смог закончить, и облако заслонило луну, оставляя его в темноте.

***

Абсолютно так же, как они избегали разговора об обсуждении Убивающих заклинаний, Гермиона и Драко никогда не упоминали ночь в читальном зале. Ночь, когда ничего не произошло. Совсем ничего.

Они оба были упрямыми, и на этот раз это пошло им на пользу. Она были так решительно настроены забыть ту ночь, что заставили себя вернуться к их старой рутине: встречаться на кухне в полночь и читать вместе по вечерам так, будто ничего не случилось.

Потому что ничего и не случилось.

После ничего не значащей ночи прошел месяц, и они сидели на своих обычных местах на кухне; Драко со своим огневиски, и Гермиона со своим чаем. Просто так, как и должно быть. Единственная разница между сегодняшним вечером и теми вечерами была в том, что сейчас кухня была завалена импровизированными рождественскими декорациями: не сочетающейся мишурой, открытками ручной работы и полудохлой елкой высотой в три фута, украшенной случайными безделушками.

− Эта дрянь везде, − сказал он. – Это чертовски раздражает.

− Если ты пожалуешься на рождественские украшения еще раз…

Он закатил глаза и отхлебнул напиток.

− Никогда бы не подумал, что МакГонагалл относится к типам людей, любящих праздник.

− А она и не относится. Луна и я сделали большинство этого. Луна очень хороша в создании всяких штучек.

− Единственное, что Лавгуд может создать, − это головную боль.

− Ох, успокойся.

− Да просто посмотри на эти рождественские декорации, − он указал на хрупкую потертую безделушку и потрепанное украшение северного оленя, − они жалкие.

− Эй! – огрызнулась она. – Большинство из них мои, спасибо!

− Они твои?

− Ну… − вздохнула она, опуская глаза, − моих родителей. Мой дом находится…находился недалеко от сюда; меньше тридцати минут полета на метле. Я вернулась несколько лет назад и нашла их на чердаке.

Драко потер подбородок.

− Что случилось с твоим домом?

− Его уничтожили. Как и много других.

− Твоих родителей убили?

Он не хотел ляпнуть это вот так. Его вопрос прозвучал резко даже для него самого, так что он мог только представлять, как это прозвучало для нее.

− Нет, − произнесла Гермиона, дергая руками по столу. – Я отправила родителей далеко за несколько месяцев до Битвы за Хогвартс. Я применила на них Обливейт, так что они не помнят меня.

− Зачем?

− Для их безопасности. Много магглорожденных и их родителей были убиты. Они в Австралии. Ну или же были в Австралии. Я не уверена, где они сейчас.